— Откуда вы здесь взялись? Ведь вы же по ту сторону Атлантического океана! Неделю назад я читал в наших газетах о том, что вы приехали в Мексику!
Спустя час-второй пилот подсел на свободное место рядом и показал пальнем вниз:
— Вот граница Чехословакии. Мы уже дома…
«Я как во сне. Вчера утром я шел по улице и каждый раз вздрагивал, заслышав громкую речь. Смотри-ка, земляк… да оставь, ведь ты же на Вацлавской площади! А сегодня, все еще по инерции, я поздоровался с дворником по-испански. У тебя таких впечатлений не будет, на пароходе проплывешь долго. Был я в «Метрансе», мне сказали, что ты можешь выгрузиться в Антверпене или плыть до самого Гамбурга и затем по Эльбе домой. Рука у меня уже в гипсе, письмо это тюкаю одной рукой и учусь расписываться левой. Желаю тебе благополучно добраться домой, с нетерпением жду от тебя вестей. Твой Пирка».
Это действительно похоже на сон. На конверте уже только одна фамилия, на марках штемпеля с датой «2/VIII, Прага 022». Неделю назад мы еще вместе строили планы… А сегодня?
По авениде Хуарес с шумом несется река автомобилей. Сотрудницы бюро путешествий, разговаривая по телефону, затыкают указательным пальцем правое ухо. Проходит некоторое время после разговора, прежде чем они осознают, что уже не кричат в телефонную трубку, а разговаривают с клиентом.
— Весьма сожалею, что лучших вестей для вас нет. Пароходом в Антверпен выехать вы не сможете, без американской визы вас на борт не возьмут. Заходите через неделю, мы запросили французскую «Трансатлаитик».
Кроме голландцев и французов, из Веракруса отплывают еще только итальянцы. Но они заходят в испанские порть:. А получить визу от Франко столь же вероятно, как и от дяди Сэма. Как же в таком случае прорваться за «железный занавес», опущенный над Карибским и Мексиканским заливами и мешающий свободному передвижению каждому, кого американская тайная полиция взяла на мушку?
— Знаешь что? Попробуем еще в советском посольстве. Время от времени из Веракруса отплывают советские суда с грузом хенекена.
Сердечный прием в советском посольстве.
— Жаль, что вы не пришли на три недели раньше. Сейчас вы уже могли бы быть в Ленинграде. Пароход шел без заходов в другие порты. А от Ленинграда до Праги сущие пустяки. Постойте, следующая партия груза пойдет во Владивосток. Через две недели. Мы возьмем вас без всяких разговоров. Только это вам немножко не с руки, а?
— Чуть побольше, чем немножко. Это новое путешествие вокруг света. Вернуться из путешествия по Африке и Америке через Владивосток, это было бы неплохо, если бы…
— Ничего, Мексика хорошая страна, подождите здесь каких-нибудь три месяца — и будете в Ленинграде без лишних хлопот!
— Спасибо и… до свиданья. Вашему спокойствию и чувству юмора я сегодня даже завидую.
Телефон! Звонят из «Френч лайи». Бегом к машине и прямо на авениду Хуарес. Неужели лед сломан?
— Вот телеграмма из Парижа. В начале сентября из Веракруса выходит французское грузовое судно «Ибервиль». Примерно недели три оно будет собирать хлопок по американским портам… я понимаю, это небольшое удовольствие, сойти на берег вам не позволят. Но другой возможности попасть в Европу нет. И не будет.
— А куда, собственно, «Ибервиль» плывет?
— Этого мы еще не знаем. В Шербург, в Гавр, возможно в Амстердам. Не исключено, что даже в Бремен или в Гамбург. Об этом вы узнаете только на судне, все зависит от того, что оно будет грузить. На всякий случай, кроме французской визы, запаситесь также и голландской.
Последние поездки к пирамидам. И затем лихорадочная упаковка. Согласно предписаниям в «татре» не должно быть ни килограмма багажа. Все нужно втиснуть я морской чемодан и в чудовищно большой ящик, все тщательно переписать в испанские и французские таможенные декларации. Вбит последний гвоздь, теперь должны прийти трое ребят из транспортной конторы, и… больше ни о чем заботиться не нужно.
В комнате парни молча обмениваются многозначительными взглядами, один из них выглядывает в коридор, снова недоверчиво смотрит на ящик, однако, плюнув на руки, они тащат его наружу. Но не тут-то было! На площадке ящик застревает. Парни пробуют сдвинуть его всячески, вдоль и поперек, наискось, через перила, пыхтят и кряхтят, лица у всех красные от натуги. Все! Один угол ящика врезается в штукатурку, второй прочно застревает в перилах, и теперь уже ящик невозможно двинуть ни взад, ни вперед. Жильцы ругаются, не могут попасть в верхние этажи, верхние шумят тоже, заявляя, что они опаздывают на автобус, что их могут прогнать с работы. Проклятый ящик, шевелитесь же, ребята, ведь не может же он там оставаться!
Приходится все вынимать из ящика обратно. Целый день работы пошел насмарку. Ящик нужно обрезать, и все начинать сначала…
И, наконец, главное: возвращаешь одолженный «форд», на спидометре которого прибавилось четыре с половиной тысячи километров, и… получаешь «татру». Только дело в том, что с «фордом» все обстоит вовсе не так-то просто.
— Об украденном радиоприемнике и не говорите, — смеется сеньор Таке. — Я слышал, как вы искали его по Тепито. Это торговые издержки. Они давно покрыты вашим африканским ветераном. За все это время двери у меня не закрывались. Заказов полный ящик. Теперь только остается, чтобы ваши поставляли машины!
Душная парниковая жара висит над Веракрусом, люди ходят как привидения, хотя и привыкли к этой атмосфере, и половину рабочего времени заполняют сьестой, забравшись куда-нибудь в тень, подальше от портовой сутолоки и пароходных гудков.
— Поторопитесь, через час мы поднимаем якоря. Не забудьте опорожнить бензобак и отключить аккумулятор, иначе машину на борт не возьмут. И заберите документы в таможне!
Ватерлиния поднялась высоко над водой, «Ибервиль» показывает свои ярко-красные бока, стараясь удивить ими порт, который на это обращает мало внимания. Заработать ты нам все равно не дашь, брюхо свое будешь набивать где-то в американских портах, так что убирайся ко всем рогатым!
Судовой агент, который еще совсем недавно суматошно носился по молу, резко захлопнул таможенные книги и нетвердой походкой направился к своей машине. «Ибервиль» его больше не интересует. На берегу остались лишь несколько рабочих и ни одного зеваки. Какое может быть прощание с грузовым судном? И с его матросами! Ведь та, что делила с матросом любовь ночью, не придет прощаться, когда на улице день и солнце стоит в зените…
В десять часов пятьдесят минут трехдюймовый канат шлепнулся о воду к лениво выполз на берег.
Спустя пять минут заработал гребной винт.
А через полчаса земля скрылась из виду. Только море ходит зелеными волнами кругом да чайки следуют за судном.
Adios, Мексика! Прощай, очаровательная красавица! Хотел бы я еще раз вернуться к тебе, не думая о времени…
— Алло, вставайте, черт побери, что с вами?
Гроздь огоньков мерцает за иллюминатором каюты и прыгает по волнам, которые лениво плещут о борт судна. Машины молчат. Мы в порту. У берегов Америки, в Корпус-Кристи. Два часа ночи.
— Ну, так что, проклятье! Я чиновник иммиграционной службы Соединенных Штатов, открывайте!
В памяти мелькает столь же бесцеремонный прием, оказанный нам в Панаме. Впрочем, к чему проверка паспорта, если ты все равно не смеешь сойти на американскую землю, если ты узник плавучего островка до той самой минуты, пока не появятся берега Европы?
Надменный, унтерпришибеевский тон вопросов, копание в паспорте и медицинских свидетельствах и, наконец, исподлобья:
— Вам уже сказали, что на берег сходить не разрешено?
— Мне это очень хорошо известно…
— То-то же! Сифилис есть? Триппер? Покажите!.. Ну, ну, нечего из себя строить! А то я вам помогу!
Брошен наметанный взгляд… парень с суверенным орлом Соединенных Штатов молча повернулся на каблуках. Вежливый прием, ничего не скажешь!