— Что я могу для тебя сделать, Вилли? — спросил он, поднимая взгляд от своего стола. Взгляд его глаз говорил, что весь мир мог поцеловать его жирный зад, потому что ему плевать.

— Можно мне взять выходной в следующий вторник? — спросил я.

— Можно ли тебе взять выходной четвёртого июля? Вилли, ты меня убиваешь. Серьёзно!

— Это день рождения моего сына.

— Почему ты всегда вмешиваешь своего сына?

— Потому что это его день рождения?

— Ты хуже, чем мать-одиночка.

— Приму это за комплимент. Раз я отец-одиночка, вы недалеки от истины.

— У других есть право старшинства, — сказал он. — Ты это знаешь. Я не могу дать тебе выходной в праздник и просить старших поработать за тебя. Так не получится.

— Вы не понимаете, мистер Оуэн. Это его десятый день рождения.

— И что? У тебя смена всего пять часов. Остаток дня у тебя свободен. Я не могу тебе помочь, Вилли.

Я сел на стул напротив его стола и внимательно на него посмотрел.

— Вы не понимаете, — повторил я. — Это его десятый день рождения. Мы собираемся устроить большую вечеринку, и я буду там, а «ФудВорлд» выживет и без меня.

— Я должен управлять бизнесом, Вилли, — произнёс он терпеливым тоном. — Твои личные проблемы меня не заботят. Если ты хочешь эту работу, тебе придётся удовлетворять требования, как и всем остальным.

— Как насчёт моих требований?

— Я не понимаю, как это относится к делу. Тебе компенсируют твою работу. Если тебе не нравится здесь работать, ты свободно можешь пойти куда-то ещё.

— И вот поэтому вас не приглашают на действительно хорошие вечеринки, — сказал я.

— Если хочешь уйти, Вилли, у меня здесь есть целая стопка заявлений от людей, которые с радостью тебя заменят. Выбор за тобой. Только дай мне знать. Если ты не против, у меня тут работа.

— Позвольте перефразировать, — произнёс я. — Меня не будет здесь в тот день, потому что у меня есть дела поважнее, чем "Ежедневные Распродажи!" и вопросы к людям, приобрели ли они чёртову карточку «ФудВорлда».

— Дело твоё.

— И раз вы платите мне минимально возможную сумму, которая допустима по закону, я не уверен, волнует ли меня финансовый успех «ФудВорлда». Может быть, если бы вы, ребята, заботились о своих работниках, они бы заботились о вашем бизнесе.

— Мы не коммунисты, Вилли, — отметил он.

— К несчастью для вас, — сказал я, вставая на ноги.

— Лучше бы тебе удостовериться, что ты будешь тут, — сказал мне в спину Оуэн, пока я покидал его кабинет.

Глава 57

Люби меня нежно

Освободившись после работы, я поехал в Фэйр-Парк и бродил по округе, чувствуя себя беспокойным и несчастным. Мне нужно было побыть одному, без оттягивающего мои сиськи Ноя. Мне нужно было время подумать.

Пойманный посреди твиста и криков, сжимая микрофон стоял Элвис во всём своём величии, возвышаясь к небу как миниатюрный бог, которым и являлся.

Старый добрый Элвис.

Парк был пустынным, что не удивительно, потому что стояла жара, жара, жара, и здравомыслящие люди не бродили в общественных парках, когда солнце было выше и жарче, чем уровень холестерина Полы Дин*.

* Знаменитая шеф-повар, телеведущая, владелец ресторана, кулинарный писатель.

Я вспомнил, как Джексон и Ной стояли перед Элвисом, делая фотографии, и в моём горле внезапно появился ком.

Будь проклят этот мужчина и его фармацевтические привычки.

Так как я был один, я спел для Элвиса тихим, неуверенным голосом.

"Люби меня нежно, люби меня по-настоящему, исполняя все мои мечты..."

Вероятно, я был не первым, кто пел Элвису; и я определённо не буду последним. В этом была определённая уместность, в конце концов. Я не мог представить саундтрек своей жизни без поющего Элвиса. Было правильно хоть раз вернуть эту услугу.

"Потому что, моя дорогая, я люблю тебя и всегда буду любить..."

Я сел на одну из железных скамеек и уткнулся лицом в свои ладони.

Я пялился в зияющую утробу тридцати пяти лет, находясь не ближе к своим мечтам, чем будучи первокурсником в университете Миссисипи, когда пел песни Элвиса шумным завсегдатаям баров по выходным. Ничего не вышло из моих сборов и улыбок, моих честнейших песен. Ничего не вышло из моих книг, за исключением извиняющихся налоговых отчётов и коллективных зеваний критиков. Мои перспективы на приличную работу были так же хороши, как шансы на то, что Пола Дин перестанет говорить своим зрителям смазывать свои творения сахаром и маслом. У меня не было никакой карьеры, никакого будущего, никаких денег в банке, никакого мужчины, чтобы возвращаться к нему домой, заниматься любовью и быть с ним, никакого чёртового шанса на то, что я когда-нибудь вступлю в однополый брак и буду жить долго и счастливо.

Я не часто поддаюсь жалости к себе, но в тот день я занялся этим, сидя там, на скамейке, и глядя в никуда. Я не мог не чувствовать, что, может быть, Билл и моя мама были правы, может быть, со мной действительно что-то не так. Может быть, я не заслуживал счастья. Может быть, в магнолиевом штате не было места для таких душ, как моя. Может быть, я действительно родился не в то время, не в том месте, жил жизнью, которая подходила мне практически так же, как бакенбарды Элвиса или детский жирок Милашки Бу-Бу*.

*Милашка Бу-Бу — прозвище Аланы Томпсон, впервые прославившейся на детском конкурсе красоты "Коронованные детки", проводимом американским каналом TLC.

Я поднял взгляд на Элвиса и вздохнул.

"Если ты смог выбраться отсюда, — подумал я, — то почему не могу я? Или мы поклоняемся тебе именно потому, что ты выбрался, и мы знаем, что сами никогда этого не сделаем?"

Я задержался в Фэйр-Парке намного дольше, чем следовало. Миссис Хамфрис будет меня ждать. Я неохотно пошёл к своей машине, приехал домой и прошёл вниз по улице, чтобы позвать Ноя, который был в мрачном, несчастном настроении. Его лицо выглядело так, как чувствовал себя я. Когда мы пришли домой, он пошёл в свою комнату и тихо закрыл дверь, а не плюхнулся перед Xbox, как делал обычно.

Я подошёл к его комнате, открыл дверь.

Он сидел на своей кровати и плакал.

Что такое? — спросил я.

Почему мама меня не любила? — спросил он, вытирая глаза, не в силах перестать рыдать.

Я не знаю, — признался я.

Я хороший мальчик, — сказал он.

Да, хороший. Ты очень хороший мальчик.

Я не понимаю, папочка.

Он плакал молча, стыдясь своих слёз, потому что думал, что слишком взрослый, чтобы плакать.

Я стоял в дверном проёме и наблюдал за ним.

— Почему, папочка? — спросил он сдавленным голосом.

Я сел на кровать, обвил его рукой, притягивая ближе.

— Почему? — снова спросил он. — Я не тупой!

Я не туп.

Я успокаивающе гладил его рукой по спине.

— Я умею говорить! — злобно воскликнул он.

Я мею грить!

Он вдруг встал и пошёл к своему шкафу. Я нервно наблюдал за ним, но он просто стоял там, спиной ко мне, прильнув к шкафу, его плечи сотрясались от рыданий. Я хотел подойти к нему, обнять его, поцеловать, сказать, что всё будет хорошо, но я ничего не делал, просто сидел. Ему придётся свыкнуться с этой проблемой, и я ничем не мог помочь.

Он плакал несколько минут, застенчиво, не желая, чтобы я видел его. Когда худшее прошло, он повернулся лицом ко мне.

Почему Ж—е—л—е—з—н—ы—й Ч—е—л—о—в—е—к не пришёл мне на помощь? — спросил он. — Он мог что-нибудь сделать!

Об этой проблеме ты должен позаботиться сам, — сказал я.

Я ненавижу её! — воскликнул он, его лицо исказилось злостью. — Я рад, что она мёртвая!

Нет, не рад.

Рад!

Тогда почему ты плачешь?

Потому что она была очень злой!

Была, — согласился я.

А я хороший мальчик...

Знаю, что хороший.

Почему я ей не нравился?

Не знаю, — снова ответил я. — Я ей тоже не нравился, и она не хотела иметь ничего общего ни с кем из нас. Но мы не сделали ничего плохого. Прекрати себя винить.