…Ползая по чавкающей и липкой, словно клей «Суперцемент», чеченской грязи, я часто видел, как тамошние пацаны-сопляки показывали вслед российским солдатам худенькие кулачки.
Услышав эти слова полковника, я вспомнил: такие же кулачки видел когда-то в Афгане…
Мы снова наливаем. Закуски не хватает. Полковник открывает свой командировочный кофр и достает оттуда пакет. В пакете — большой кусок сала. Сало сильно пахло бензином. Я не сразу сообразил, что за время командировки мотавшийся в вертолетах и бэтээрах по Чечне полковник так и не раскрыл пакет, приготовленный женой в Москве еще две недели назад…
И я почему-то подумал: «Он был так занят или трусил?»…
ДУРДОМ
…Кровавая разборка в Буденновске взбудоражила Россию. Народ с яростным возмущением требовал наказания виновных. Но чеченская банда поставила наших спецназовцев в идиотское положение: она прикрывалась сотнями заложников. И я думал о том, что идиотские положения складываются на идиотских войнах. Глупость политиков часто становится единственным кроссвордом, который армия не способна решить. Чем слабее противник, тем чаще он решается на такие действия и экспромты, которые часто выходят за рамки человеческого рассудка и принимают форму творческого зверства…
Генштабовские уборщицы, прибирая в кабинетах, ворчали в тот день:
— Уморить их бы всех разом газом. Есть же такой газ. Пока очухаются — а им всем бандюгам — наручники, наручники…
Иная тетя Маша считает себя умнее всякого министра.
Черномырдин завел переговоры с главарем террористов, и это уже начинало походить на просветление разума. Мы пошли на все их требования.
Армия остановила боевые действия и скрежетала зубами от ненависти на бандюг и на своих политиков: она считала, что и те и другие у нее «украли победу». Этот лживый тезис особенно активно пропагандировали некоторые наши слишком самолюбивые и горячие военачальники, чтобы хоть как-то оправдать беспомощность своего войска. Злость за потери и поражения ослепляла их.
Истинный драматизм ситуации заключался в том, что наша армия никогда бы и не победила в чеченской войне. Что можно было считать победой? Полный контроль над территорией республики или смену власти в Грозном? Но для того чтобы остановить войну, надо было уничтожить всю нацию…
Черномырдин все чаще стал повторять в телевизоре слово «переговоры». Прозрение политика, понявшего бестолковость войны, наверное, тоже можно считать его достоинством. Но это можно было и объяснить и понять, если бы Виктор Степанович был соучастником правительственного решения, из-за которого мы по ошибке потеряли реку нефти или газа. Но мы потеряли то, чему нет цены, — десятки тысяч людей. И тот же Черномырдин не голосовал на Совете безопасности против ввода наших войск в ЧР…
Теперь он исправлял ошибку. Ставка на переговоры свидетельствовала о том, что Москва меняла тактику. Люди, начавшие войну, пытались выглядеть миротворцами. Очухались.
…Вчера возвратился из Грозного еще один мой сослуживец. Он возил туда какие-то документы по военной части переговоров. Полковник сказал тихо и уверенно:
— Все. Запомни: мы уходим из Чечни, Чечня уходит из России…
Он сказал, что мы проиграли. Он сказал, что, сколько бы Москва ни требовала на переговорах, чтобы чеченцы признали факт вхождения Чечни в Россию, — это уже ничего не решает. Он сказал, что чеченцы относятся к русским точно так же, как в годы Великой Отечественной войны русские относились к гитлеровцам… Он сказал, что после всего, что было, они вряд ли захотят жить в «братской семье» с Россией…
Несправедливые войны всегда проигрываются.
Кремль послал армию в Чечню и потерял даже то, что имел.
МУКИ ТВОРЧЕСТВА
…Веселая пулеметная очередь Большого Красного Телефона отсекает меня от размышлений. Большой Красный Телефон — мой Большой Начальник. Он по пустякам не звонит. Приказ — подготовить справку о количестве погибших и раненых военнослужащих в Чечне для начальника Генштаба, который будет выступать на слушаниях в Думе. Уточняю, к какому сроку надо выполнить задание.
— Ко вчера, — недовольно бурчит мой генерал и бросает трубку.
Я закуриваю. Начинается большая и отвратительная игра, которая хорошо знакома мне. Условие первое: в природе не существует документов, в которых с абсолютной точностью отражено количество погибших в Чечне. В нашем Главном оперативном управлении ГШ только через месяц после начала чеченской войны стали собирать и систематизировать данные о потерях. Система учета по цепочке: подразделение — часть — дивизия — штаб Объединенной группировки — округ — Генштаб— не была налажена. У солдат и большинства офицеров не было даже личных номеров. Списки личного состава во многих наспех сформированных подразделениях не велись.
Условие второе: ни один командир, начиная с командира взвода и кончая министром обороны, не заинтересован в том, чтобы стала известна вся правда о потерях. Большие потери — бездарные командиры. Большие потери — плохо организован бой. Плохо организован бой — плохо организована операция и не подготовлены войска. Плохо организована операция — бездарные оперативники в штабе группировки, в округе, в Генштабе. Кто же крайний? Начальник Генштаба и министр обороны? Ну вот, — нашли крайних! Сказать Думе всю правду — значит подписать себе приговор. Какой же безумец на это пойдет?
Условие третье: каждый командир кровно заинтересован в том, чтобы обмануть вышестоящего в данных о потерях. Потому уже изначально, от взвода и батареи, начинает ползти вверх кощунственная липа. Если чеченцы, например, расстреляли блокпост потому, что часовой проспал или солдаты упились, то это значит, что была плохо организована охрана и не пахло дисциплиной. С погибшего сержанта уже не спросишь. Командира взвода надобно судить. Командиру в тюрьму не хочется. Одна часть потерь подается «вверх» как боевая, вторая — как «смерть в результате несчастного случая» (и из графы «боевые потери» уже выпадает), третью часть (тех солдат, лица которых невозможно узнать) можно записать в разряд «без вести пропавших» (их тоже можно будет провести по графе «небоевые потери»), И пошла грязь с истока. В каждом вышестоящем штабе данные о потерях корректируют на свой лад — и так до Генштаба.
Условие четвертое: Генштабу тоже хочется есть белый хлеб с маслом. Сказать всю правду — значит еще раз признать, что воевать с минимальными потерями против «пастухов» не можем. Сказать всю правду — значит подставить министра. Плохо руководит. А за министром — Верховный главнокомандующий стоит. Опять Дума и народ вой поднимут: ради чего люди гибнут? Для Ельцина и так уже чеченская война как пчела на носу. А тут еще президентские выборы. Следовательно, сведения о потерях обретают уже политическую окраску. Сказать народу правду — удар Ельцину под самый дых. Да какой же болван на это пойдет?
И потому шла игра. Старая Дума несколько раз принималась нас терзать: дайте все сведения о потерях! Ей вторили наиболее настырные газеты. Дульки вам, господа хорошие. Не тот человек наш замечательный начальник Генштаба, целый генерал армии Михаил Петрович Колесников, чтобы его вот так запросто расколоть. Когда из ГШ вышли первые «официала ные сведения» о потерях частей МО в чеченской войне? Через год после начала войны. То-то и оно. А сколько раз Дума собиралась принять закон об обязательном опубликовании списков погибших? По-моему, раза четыре. И где закон? Иван Петрович Рыбкин службу свою крепко правил.
Я закрываю глаза….
Опять трезвонит Большой Красный Телефон. Я не снимаю трубку. Трубке уже нужна справка о потерях. Пусть она думает, что я эту справку уже выгрызаю, как бобер древесину. Нашли дурака. Для этого у меня есть Рабы в чине начальников групп и старших офицеров. Я вызываю одного из них и объясняю задачу. Раб Владимир слушает с видом обреченного человека. Он отлично понимает, какая невыполнимая задача перед ним стоит. Его будут дурачить в каждом кабинете, в какой бы он ни обратился. Прими мои глубочайшие соболезнования, дорогой Раб. Время пошло.