Пока мы, к сожалению, живем в такой стране, где часто еще смелость и принципиальность эквивалентны самоубийству.

Пока будет сохраняться такое положение, — слишком опасно идти в бой с открытым забралом.

Мы еще живем при таких условиях демократии, когда можно запросто лишиться головы из-за того, что мешаешь начальнику воровать, заниматься грязным бизнесом, отмывать левые деньги, строить дачу за счет армейских средств, покупать государственного чиновника в правительстве или парламенте.

Наша демократия слишком часто заканчивается контрольным выстрелом в затылок…

Мне бы хотелось спросить у адвоката Иванова вот что. Представим, что ваш сын служит сейчас в армии и пишет, что в его части не выдают уже третий день ни хлеба, ни мяса. Сын обратился к командиру части, а тот ему ответил, что в финчасти нет денег — не поступили. А тут я узнаю, что эти самые деньги начфин части вместе с командиром отдали на прокрутку одной коммерческой фирме, которая не может возвратить их вовремя. Что мне делать? Идти к военному прокурору? Так этот прокурор заставит писать заявление и понесет его командиру, который завтра натравит на меня пару киллеров.

Перспектива незавидная. Но другое дело — дать сигнал в прессе. И хотя далеко не всегда есть гарантия, что сигнал проверят и воров накажут, все равно толку будет больше: если воровать не перестанут, так хоть слегка насторожатся. В такой ситуации может быть только два варианта — или идти в открытый бой и погибать, или избрать скрытую форму борьбы с преступниками в погонах.

В армии даже контрразведчикам и следователям сильно бьют по рукам и головам, если они суются дальше положенного. А ведь чем больше будет знать пресса о преступных деяниях нашей военной мафии, тем беспокойнее будет становиться ее жизнь. Но под некоторыми разоблачительными материалами об этом могут ставить свои подписи только смертники.

…Сегодня я узнал, что большая группа генералов и старших офицеров Министерства обороны и Генштаба тайком получила сразу по нескольку участков земли в Подмосковье. За такое количество наделов они даже пока не в силах рассчитаться. А некоторые даже не знают, где расположены их сотки, взятые авансом на жен, детей, сватов и других родичей…

Что прикажете делать? Писать жалобу в «Красную звезду» или министру обороны? А тысячи наших офицеров, отбарабанивших в армии по 30 и более лет и собирающихся на пенсию, наверное, так и уйдут, не получив и поганой сотки…

И встает неизбежно нравственный выбор: или сопеть в две дырочки и уходить молча, или ударить в громкие колокола, чтоб звон аж до Кремля или до Белого дома долетел?

Бить в колокола — тоже стучать. Но ведь адвокат Иванов говорит, что это плохо. Что ж, наберу в рот воды. Пусть уходят мои сослуживцы из армии без земли, которая положена им по указу президента — Верховного главнокомандующего. Пусть воры в генеральских погонах хапают за наш счет все новые и новые участки земли, продают недвижимость, строят дачи за армейский счет, пусть крутят миллионы долларов из военной казны в банках, пусть продают тайком оружие, пусть воруют стройматериалы, пусть используют солдат в качестве бесплатной рабсилы и кормят их гнилыми консервами, которых не едят даже собаки.

Рассказывать об этом открыто или тайком сообщать журналистам — стукачество. Вы согласны, адвокат Иванов?

Я не согласен.

Я брал телефонную трубку и звал на помощь Диму Холодова. И все ему рассказывал. Теперь мне рассказывать некому. Димы нет. Я теперь все вам рассказываю. Или стучу?

Глава 7. РОССИЯ — США: РАКЕТНО-ЯДЕРНЫЕ СТРАСТИ

СЕНСАЦИИ

…Когда в 1992 году во время своей зарубежной поездки президент России Борис Ельцин неожиданно заявил, что наши межконтинентальные ядерные ракеты больше не нацелены на США, у нас на Арбате очень у многих отвисли челюсти.

Офицеры Главного оперативного управления Генерального штаба, которые курировали Ракетные войска стратегического назначения, признались мне, что к тому времени идея о взаимном ненацеливании ракет еще только-только витала в воздухе…

В тот же день я связался по телефону закрытой связи (ЗАС) с начальником Главного штаба РВСН генерал-полковником Вячеславом Кочемасовым и напрямик спросил его:

— Ельцин сказал правду?

Кочемасов отвечал уклончиво. Дескать, вопрос о ненацеливании — пока лишь политическая риторика, что-то вроде декларации о намерениях.

Я хорошо понимал его осторожность: откровенность столь высокого должностного лица (являющегося одновременно и первым заместителем Главкома РВСН), а тем более хоть тень сомнения в оценках «ядерных» заявлений президента — Верховного главнокомандующего могла стоить генералу должности…

Он стал говорить мне о «пробных шарах» и о том, что между политическими намерениями и реальным положением дел в такой щекотливой сфере всегда есть определенный зазор…

Потом выяснилось, что этот «зазор» просуществовал аж два года. Только по весне 1994 года министр обороны РФ генерал армии Павел Грачев официально сообщил, что уж теперь «окончательно» наши ракеты на США не нацелены и их полетные задания выведены на так называемый нулевой вариант.

Очень педантичная корреспондентка московского бюро английской газеты «Санди Тайм» Керри Скотт сразу обратила внимание на это заявление Грачева, позвонила к нам в пресс-службу Минобороны и стала въедливо докапываться до истины.

— Если судить по очень строгому счету, — сказала она мне, — то получается, что президент России, мягко говоря, ввел людей в заблуждение своим сенсационным заявлением о ненацеленных на США ракетах. Или это не так?

Я попросил Керри дать мне время, чтобы переговорить с нашими специалистами РВСН и подготовить квалифицированный официальный ответ на этот ее каверзный вопрос.

Но ни на следующий день, ни через неделю английская журналистка ответа от меня не получила. Потратив уйму времени на консультации со специалистами Главного оперативного управления ГШ и Главного штаба РВСН, я понял, что искать истину бесполезно. Хотя ракетчики, зная, безусловно, где она лежит, опасались говорить правду. И потому водили меня вокруг да около.

И только позже генерал-майор Валерий Чирвин, служивший в Центре военно-стратегических исследований Генштаба, посоветовал мне не тратить времени впустую и прямо рубанул:

— За состоявшийся факт выдано то, что еще находилось в стадии проработки…

Но так ответить англичанке я, конечно, не мог. Это автоматически приравнивалось бы к рапорту об увольнении из армии. А Керри продолжала звонить. И теперь уже я, переняв у сослуживцев искусство замыливания истины, пытался водить девушку за нос. Но она быстро раскусила мои неуклюжие логические пассы и дала откровенную рекомендацию — «не пудрить мозги»…

Мне до сих пор стыдно перед англичанкой. Впрочем, не только перед ней.

За годы службы в должности начальника информационноаналитического отдела управления информации МО РФ, а затем пресс-секретаря министра обороны России, я не один раз попадал в ситуации, когда вынужден был по указке начальства или по собственной инициативе в целях защиты «чести фирмы» откровенно дурачить не только иностранных, но и своих — российских журналистов.

Выдавать лживую информацию — самый отвратительный вид работы, при котором чем больше в тебе обманщика, тем меньше совести. Но именно это нередко становилось главным критерием профессионализма, когда назревала необходимость скрыть истину. Порой наступали моменты, когда требовалось лицемерие в особо утонченной форме. Обычно бывало это тогда, когда первые лица в государстве, в Минобороны или Генштабе случайно, умышленно или по недоразумению выпускали сенсационную дезу, затрагивающую наиболее острые проблемы военной области, особенно — ракетно-ядерные…

Тогда телефон на столе дежурного пресс-службы начинал разрываться, а факс — вытягивать длиннющий белый язык с множеством заковыристых журналистских вопросов, «кремлевка» тарабанила грозно и без умолку. Некоторые мои предшественники, чтобы не попасть впросак, когда требовалось прокомментировать и защитить Верховного главнокомандующего или министра обороны, пустивших очередного «ядерного петуха», решали проблему просто — не снимали телефонную трубку и не отвечали ни на какие факсы. Какое-то время такой «опыт» выручал и меня.