На главной улице поселка появилась колонна вооруженных солдат. Она четко отмеряла шаг за шагом по апрельскому ледку. Над колонной сверкали штыки. Легкий морозец уходящей зимы разрумянил радостные лица солдат.

— Наши, наши вернулись! — понеслось по улицам поселка. И за колонной солдат уже образовалась толпа радостно кричащих женщин и детей.

Возвратившихся добровольцев встретил у штаба Андрей Федорович Салов.

— Товарищ командир Симской Красной гвардии, — звонко воскликнул Ураков, вытянувшись перед Саловым, — докладываю вам, что вверенный мне отряд выполнил наказ симских рабочих, совместно с красногвардейцами других заводов мы разгромили дутовцев и по приказу губернского штаба возвратились домой до особого распоряжения!

Салов не мог ответить ни слова. Он обнял Уракова.

— Вольно! Можно разойтись! — приказал Ураков.

Красногвардейцев моментально поглотила пестрая толпа, поплывшая в разные стороны.

— А где же Лебедев? — спросил Салов.

— В Уфимском лазарете, — ответил Ураков, — с ним еще пятеро раненых, наших земляков, да пятнадцать человек оставил при себе командующий фронтом.

— Что, что я говорил, вернулись! — восторженно воскликнул Осокин, появившийся возле Салова. — Слышь, Андрей Федорович, сил-то на нашем заводе теперь прибавится!

Вечером во многих домах Сима гремела музыка, слышались песни, смех и дробный топот солдатских сапог.

В Сим возвратился из Москвы делегат четвертого Чрезвычайного съезда Советов Рындин Кузьма Васильевич. Он рассказал гражданам поселка как проходил и что решил съезд.

— Когда на съезде речь зашла о подписании договора с Германией о мире, — сказал Рындин, — поднялся такой галдеж, что вы и представить не можете. Вылезли на трибуну представители разных партий: и анархисты, и максималисты, и эсеры, и центровики, объединенцы и черт те знает еще какие-то партии, о каких я и не слыхал раньше. Одни орали, что наш ЦИК продал Россию, другие требовали объявить революционную войну немцам, третьи предлагали сложить оружие и воскресить Учредительное собрание. Нашлись даже такие, что нашего Ленина обозвали предателем революции.

Ну, товарищи, скажу вам прямо: многие из нас чуть было не бросились в драку. Но Свердлов сдержал бушующих делегатов. Однако крикуны не давали говорить даже Ленину. А он выступил и сказал так, что мне, например, стало сразу все понятно. А таких, как я, на съезде было большинство. Мы поняли, что все эти крикуны, нарядившиеся в форму разных партий, пусть как угодно называют этот мир: похабным, поганым, а мы его все же подпишем! Пусть болтуны, предлагающие объявить революционную войну, обзывают большевиков изменниками, но мы-то знаем, что должны идти на этот мир и на него пойдет вся сознательная трудовая Россия! Должны идти за тем, чтобы спасти завоевания революции! И мы утвердили мирный договор!

Кузьма Васильевич Рындин (фото 1919 г.).

Участники собрания, слушавшие своего делегата с большим вниманием, зааплодировали.

— Да здравствует Ленин! Даешь мир! — кричали в зале.

— Не меньший спор, товарищи, — продолжал Рындин, — разгорелся по вопросу о перенесении столицы из Петрограда в Москву. Когда докладчик сказал, что Петроград сейчас в стратегическом отношении находится в чрезвычайно критическом положении, с мест посыпались реплики: «Чемоданов не хватает!», «Мешочники!». Крики, шум, брань мешали докладчику. Председательствующий Свердлов еле успокоил зал. Но крикуны не унимались. Однако и по этому вопросу они потерпели поражение. Столица перенесена в Москву.

— Товарищи! Свердлов предупредил, что новая революционная война в защиту социалистического отечества может разразиться гораздо скорее, чем здесь мы можем предположить. Надо всем нам готовиться к бою с контрреволюцией!

Рындин закончил доклад. Собрание еще долго бурлило. Оно решило мобилизовать всех мужчин в Симе от пятнадцати до пятидесяти лет для военной подготовки и зачислить в резерв для пополнения Красной Армии.

ВСТРЕЧА С КОРОНОВАННЫМ ПАЛАЧОМ

Уфимский штаб сформировал небольшой отряд из симцев, миньярцев, усть-катавцев под командой Борцова и передал его Яковлеву.

В Петрограде отряду предоставили специальный поезд с двадцатью орудиями, тремя броневыми автомашинами и отправили в Москву.

— У, как нам повезло! — радовались красногвардейцы.

В Москве Яковлев побывал в Кремле и возвратился сияющий.

— Ну, друзья, мы получили правительственное задание.

Заинтригованный отряд всю дорогу строил догадки: какое задание? Куда еще поедем?

На станции Уфа Яковлев приказал:

— Товарищ Борцов, сдайте вооружение в уфимский арсенал и отведите отряд в казармы на отдых до моего распоряжения. Товарищ Морин и товарищ Кузнецов, заберите вот этот мешок и пойдемте со мной в губштаб.

Уфимский штаб Красной гвардии размещался в здании бывшей семинарии. Сюда в час ночи и пришли Яковлев, Морин и Кузнецов. В одной из комнат они расположились на ночлег.

— Мешок-то бросьте под головы, товарищи. В нем деньги, большущая сумма! Завтра половину отдадим штабу, остальные заберем с собой.

— Куда?

— В Тобольск, товарищи.

— Зачем?

— Молчать умеете? Тогда слушайте. Правительство поручило нам перевезти из Тобольска в Москву царя и его свиту.

— Ну-у! — враз произнесли Морин и Кузнецов, — а почему он там?

— Туда его отправило Временное правительство Керенского в надежде на «лучшие времена», — ответил Яковлев. — Расчет прост: подальше от революционных центров и железной дороги, поближе к морским путям, по которым в крайнем случае можно сплавить царя за границу.

— Ишь ты! Как они его переправили в Тобольск? Неужели народ-то не знал?

— В том-то и дело, что тайно от народа. Отправили с почестями. С личной охраной, в которой подобраны георгиевские кавалеры. Более двухсот человек. Царь забрал с собой лакеев, камердинеров, поваров и поварят, заведующих погребом, кухонных служителей, официантов, прислугу, нянек, гардеробщика, парикмахера — всех больше сорока человек. С ним поехали князьки Долгоруков, Татищев, графиня Гендрикова и прочая свита.

— Вот это орава!

— Вот именно. Посадили их в роскошные международные вагоны. На вагонах написали: «Японская миссия Красного Креста» и под японским флагом с бешеной скоростью умчали в Тюмень, а оттуда на пароходах в Тобольск.

— Ну и пусть живут там, пока народ их не повесил.

— В том-то и дело, что оставлять их там больше нельзя. Нашему правительству стало известно, что там собираются генералы, офицеры, жандармы, всякая контрреволюционная сволочь затем, чтобы освободить царя, его свиту и переправить в Англию.

— Вот оно что…

В Уфе Яковлева ожидал представитель Уральского Совета рабочих и крестьянских депутатов Голощекин. Он сообщил Яковлеву, что ВЦИК, после отъезда Яковлева из Москвы, распорядился доставить царя и его свиту в Екатеринбург и что в помощь Яковлеву Уралсовет посылает красногвардейские отряды Хохрякова, Заславского, Авдеева.

Через неделю из Уфы под командованием Чудинова отправился в далекий путь отряд особого назначения.

На первой остановке, за Тюменью, где отряд расположился на ночь и менял подводы, их догнали екатеринбургские красногвардейцы. В Тобольск приехали все вместе вечером.

Чтобы не вызвать переполоха появлением большого числа вооруженных, отряды остановились на окраине города. Яковлев и Чудинов взяли с собой только одного кавалериста для связи и отправились к месту расположения семьи Романовых. Их появление на охраняемой территории удивило начальника охраны:

— Откуда, кто вы?

— Разрешите представиться? — обратился Яковлев, вытянувшись перед полковником.

— Слушаю вас.

— Я уполномоченный Советского правительства из Москвы, а это мой помощник.

— Ваши документы?