— Предупреждаю вас, не пройдет и семи лет, как на англичан обрушится бедствие, — да, бедствие во много раз ужаснее, чем падение Орлеана! и…

— Молчать! Садись!

— … и наступит время, когда они лишатся, всех своих завоеваний во Франции!

Учтите следующее. Французской армии уже не существовало. Дело освобождения Франции заглохло, король бездействовал, не было даже намека на то, что со временем коннетабль Ришмон выступит в поход, чтобы продолжить и довести до конца великое дело Жанны д'Арк. И несмотря на это, Жанна предсказывала с полной уверенностью, и ее предсказание сбылось!

Через пять лет, в 1436 году, Париж пал, и наш король вступил в него под развевающимися знаменами победы. Итак, первая половина пророчества сбылась; в сущности, сбылась и вторая половина, ибо, когда Париж оказался в наших руках, все остальное было уже обеспечено.

Двадцать лет спустя вся Франция стала нашей, за исключением одного лишь города — Кале.

Вспоминается более раннее предсказание Жанны. Собираясь взять Париж — и она легко могла это сделать, если бы король согласился, — она сказала, что теперь самая золотая пора; что, захватив Париж, мы овладеем всей Францией в шесть месяцев. Но если эта золотая пора будет упущена, понадобится двадцать лет, чтобы освободить Францию.

И она была права. После того как в 1436 году пал Париж, дело подвигалось медленно; приходилось брать город за городом, крепость за крепостью, и на все это ушло ровно двадцать лет.

Да, именно в первый день марта 1431 года здесь, на суде, публично, она произнесла свои знаменитые пророческие слова. Иногда бывает, что предсказания сбываются, но если всмотреться и разобраться поглубже, всегда возникает подозрение — а не записаны ли они задним числом. Здесь же совсем другое. Предсказание Жанны было занесено в официальный протокол в тот же час и в ту же минуту, то есть за много лет до его исполнения, и вы можете прочесть его там и сегодня. Спустя двадцать пять лет после смерти Жанны протокол этот был оглашен на Великом процессе по реабилитации и клятвенно удостоверен Маншоном и мною; оставшиеся в живых члены суда также подтвердили подлинность данного документа.

Поразительное пророчество Жанны в этот столь знаменательный день 1 марта вызвало большое волнение, и прошло немало времени, пока все успокоились. Волнение вполне естественное, ибо всякое пророчество вызывает суеверный страх, независимо от того, считают ли его исходящим из преисподней или от духа святого. Во всяком случае, эти люди были твердо убеждены в том, что вдохновение невозможно без вмешательства могущественных, таинственных сил, и готовы были пойти на все, чтобы узнать, из какого источника оно берет свое начало.

Допрос возобновился.

— Откуда ты знаешь, что все это так и будет?

— Мне было откровение. Я знаю это так же точно, как и то, что вы сидите здесь передо мной.

Такого рода ответ не смягчил накала страстей. Поэтому, задав еще несколько незначительных вопросов, судья оставил эту скользкую тему и перешел к другой, которая была ему более по вкусу.

— На каком языке говорят твои «голоса»?

— На французском.

— И святая Маргарита тоже?

— Конечно, а почему бы нет? Она стоит за нас, а не за англичан.

Итак, святые и ангелы — и те не желают говорить по-английски! Какое оскорбление! Их нельзя было привлечь к суду и покарать за неуважение к властям, но трибунал мог молчаливо принять во внимание замечание Жанны и, запомнив его, использовать против обвиняемой, что он впоследствии и сделал. Судьи не брезговали ничем.

— Скажи, носят ли твои святые ангелы драгоценности — диадемы, перстни, серьги?

Жанна считала подобные вопросы глупыми, вздорными, недостойными внимания; она отвечала на них с полным безразличием. Но в данном случае это ей нечто напомнило, и она обратилась к Кошону:

— У меня было два перстня. Их отняли у меня при взятии в плен. Один из них я вижу у вас. Это подарок моего брата. Возвратите его мне. А если не мне, то прошу вас пожертвовать его церкви.

У судей возникло подозрение, что эти перстни предназначались для волшебства и чародейства, и они сразу же ухватились за эту мысль.

— Где второе кольцо?

— Его отобрали бургундцы.

— Откуда ты его получила?

— Мне подарили его родители.

— Расскажи, какое оно.

— Оно простое и гладкое, на нем вырезана надпись: «Иисус и Мария».

Каждому было ясно, что это совсем неподходящее орудие для свершения дьявольских дел. След оказался ложным. Однако, чтобы еще раз убедиться в этом, кто-то из судей спросил Жанну, не лечила ли она больных прикосновением перстня. Она ответила: «Нет».

— Теперь расскажи нам о феях, обитавших возле Домреми, существование которых подтверждается многочисленными слухами. Говорят, однажды в летнюю ночь твоя крестная мать застала этих духов пляшущими под деревом, именуемым «Волшебным Бурлемонским буком». Скажи, быть может, твои мнимые святые и ангелы и есть те самые феи?

— А это включено в обвинительный акт? — спросила Жанна и умолкла.

— Ты не беседовала со святой Маргаритой и святой Екатериной именно под этим деревом?

— Не помню.

— Или у родника около дерева?

— Да, временами.

— Какие обещания они тебе давали?

— Только те, которые исходили от бога.

— Какие же именно?

— Этого нет в акте, но я вам отвечу: они сообщили мне, что король обретет власть в своем королевстве вопреки всем врагам своим.

— А еще что?

Никакого ответа. Потом она смиренно сказала:

— Они обещали ввести меня в рай.

Если лица действительно выражают то, что у людей на душе, то на лицах многих в эту минуту мелькнуло подобие раскаяния и страха: а не занимаются ли они здесь преступной травлей избранницы и вестницы божьей? Интерес еще более усилился. Движение и шепот прекратились; напряженная тишина почти угнетала.

Вы, вероятно, заметили, что почти с самого начала характер вопросов, задаваемых Жанне, показывал, что в значительной степени спрашивающий заранее знал то, о чем спрашивал. Вы также, должно быть, заметили, что они обычно знали, как и где именно выискивать ее секреты, что она в сущности так или иначе знали ее главные тайны — чего она никак не подозревала — и лишь стремились разными коварными методами заставить ее публично выдать их.