Вот эта опасная мысль, высказанная Жанной вслух: «Без благодати божьей я ничего не могла делать».

Судьи поняли азартную игру старого священника и наблюдали за его жертвой с жадным любопытством. Бедная Жанна отвечала рассеянно и безучастно; вполне возможно, что она устала. Жизнь ее находилась в большой опасности, а она и не подозревала этого. Но вот, улучив момент, Бопер бесшумно подкрался и быстро набросил сеть.

— Находишься ли ты под благодатью божьей?

Но все же в этой своре псов нашлось два-три честных, смелых человека, и один из них — Жан Лефевр, Вскочив с места, он крикнул:

— Это страшный вопрос! Обвиняемая не обязана отвечать на него!

Кошон побагровел от гнева, увидев человеческую руку, протянутую утопающему ребенку; он затопал ногами и завопил:

— Молчать! Садитесь на место! Обвиняемая ответит на этот вопрос!

Не было никакой надежды, не было никакого выхода; скажет ли она «да», скажет ли она «нет» — и в том и в другом случае ей угрожала гибель, ибо в писании сказано — этого знать никому не дано. Какие же надо иметь жестокие сердца, чтобы юную неопытную девушку с наслаждением гнать в роковой капкан, прикрываясь именем церкви! Это был жуткий, незабываемый миг. Секунды казались мне вечностью. Весь зал трепетал в возбуждении, многие злорадствовали. Жанна взглянула на эти алчные лица за судейским столом, окинула их невинным, светлым взором, потом смиренно и кротко произнесла те бессмертные слова, которые смели прочь ужасный капкан, как ветер сметает паутину:

— Если я не нахожусь под благодатью господней, то молю бога, чтобы он ниспослал ее мне; если же я нахожусь под его благодатью, то пусть господь бог и сохранит меня в ней.

Ах, если бы вы только видели, какой это произвело эффект! Но я слишком слаб, чтобы передать мои чувства. Воцарилась гробовая тишина. Люди в изумлении переглядывались, некоторые в ужасе крестились, и я услышал, как Лефевр прошептал:

— Ее ответ превзошел мудрость человеческую/Дитя глаголет, осененное вдохновением свыше.

Бопер снова взялся за свое гнусное дело, но позор поражения угнетал его; он никак не мог собраться с мыслями и продолжал допрос вяло и бессвязно.

Он задавал Жанне сотни вопросов о ее детстве, о дубовой роще, о феях-волшебницах, о детских играх и забавах под нашим милым Волшебным деревом Бурлемона. Это пробудило у Жанны воспоминания прошлого, и голос ее немного дрожал, на глаза набегали слезы, но в общем она успешно вышла из всех испытаний, отвечала толково и хорошо.

Заканчивая, священник снова спросил ее об одежде — вопрос, который никогда не упускался ими из виду на протяжении всей их преступной игры и всегда висел над ее головой очередной угрозой, чреватой печальными последствиями.

— Ты желала бы облечься в женскую одежду?

— По правде сказать, да, если бы я могла выйти из этой тюрьмы; но здесь — нет.

Следующее заседание суда состоялось в понедельник, 27 февраля. Нет, вы только подумайте — по-прежнему епископ не хотел признавать договоренности, ограничивающей ведение дела вопросами, включенными в обвинительный акт, и опять стал требовать, чтобы Жанна приняла присягу безоговорочно. Она ответила:

— Не пора ли вам успокоиться, ваше преосвященство, я уже достаточно присягала.

И она настояла на своем; Кошону снова пришлось отступить.

И опять ее стали расспрашивать о «голосах».

— Ты показала, что, услышав их в третий раз, признала в них голоса ангелов. Каких именно ангелов?

— Святой Екатерины и святой Маргариты.

— Откуда ты узнала, что это были именно эти две святые? Как ты могла отличить их одну от другой?

— Я знаю, что это были они. Я знаю, как их различать.

— По какому признаку?

— По их обращению и приветствиям. Семь лет они являлись мне, и я знаю, кто они, ибо они сами открылись мне.

— Чей был первый «голос», беседовавший с тобой, когда тебе было тринадцать лет?

— Голос архангела Михаила. Я видела его воочию, и он был не один, а в окружении сонма ангелов.

— Ты видела архангела и сопровождавших его ангелов во плоти или духовно?

— Я видела их наяву — точно так же, как вижу вас; и когда они скрылись, я заплакала, что они не взяли меня с собой.

И в моем воображении снова предстал тот величественный призрак в ослепительно белом сиянии, который явился ей в тот день под Волшебным деревом Бурлемона, и трепет объял меня, хотя это случилось так давно. Давно ли? Нет, недавно. Но с тех пор свершилось столько событий, что их хватило бы на целую вечность.

— В каком образе являлся тебе святой Михаил?

— Мне не дозволено об этом говорить.

— Что тебе возвестил архангел при первом явлении?

— Сегодня я вам ответить не могу.

Мне думается, это означало, что она хотела предварительно посоветоваться со своими «голосами».

После ряда вопросов относительно откровений, переданных при ее посредстве королю, она с сожалением отметила, что суд понапрасну теряет время:

— Я вынуждена повторить то, что говорила не раз на этих заседаниях. Я уже отвечала на все вопросы подобного рода на суде в Пуатье; и мне бы хотелось, чтобы вы распорядились доставить сюда протоколы этого суда и зачитали мои показания. Прошу вас, пошлите за ними.

Ответа на просьбу не последовало. Предмет был таков, что его лучше было обойти, и протоколы первого суда предусмотрительно упрятали подальше, ибо в них были изложены факты, которые здесь могли бы оказаться очень некстати. Между прочим, там было заключение суда, утверждавшее, что миссия Жанны исходит от бога, тогда как нынешний суд, суд низшей инстанции, силился доказать, что Жанна действует по наущению дьявола. Там было также постановление, разрешавшее Жанне носить мужскую одежду, тогда как данный суд пытался использовать это обстоятельство против нее.

— Почему ты решилась вдруг отправиться во Францию? Ты это сделала по собственному желанию?

— Да, и по указанию свыше. Без воли божьей я бы не пришла сюда. Я бы скорее согласилась, чтобы меня разорвали на части, привязав к лошади, чем нарушать волю всевышнего.

Бопер снова стал расспрашивать ее об одежде, как о чем-то особо важном и значительном; он говорил об этом торжественным тоном. Жанна потеряла терпение и прервала его: