Третье заседание суда происходило в том же просторном замковом зале на следующий день, 24 февраля. Как оно началось? Да так же, как и вчера. Когда все было подготовлено и шестьдесят два церковника в судейских мантиях уселись в кресла, а стража и блюстители порядка заняли свои обычные места, Кошон, обратившись к Жанне с высоты своего трона, приказал ей возложить руки на евангелие и поклясться говорить только правду, ничего кроме правды, и отвечать на все вопросы суда.

Жанна вся вспыхнула и поднялась; поднялась и стояла, величественная и благородная, повернувшись лицом к епископу.

— Побойтесь бога, что вы делаете, ваше преосвященство! — воскликнула она. — Вы — мой судья, а берете на себя такую ответственность! Вы слишком много себе позволяете.

Это вызвало всеобщее замешательство; Кошон, заикаясь от гнева, заявил, что если она не подчинится, приговор ей будет вынесен немедленно. Кровь застыла у меня в жилах, и я заметил, как побледнели многие присутствующие: ведь это означало сожжение на костре! Но Жанна держалась гордо и отвечала ему без малейшего смущения:

— Все духовенство Парижа и Руана не может осудить меня, вам не дано на это права!

Поднялся невероятный шум: крики, ругань, аплодисменты. Жанна опустилась на скамью. Разъяренный епископ требовал присяги. Жанна сказала:

— Я уже приняла присягу. Этого достаточно.

— Отказываясь дать клятву, ты навлекаешь на себя подозрения! — завопил епископ.

— Пусть будет так. Я поклялась — и этого достаточно.

Кошон продолжал настаивать. Жанна ответила, что будет «говорить лишь то, что знает, однако, не все, что знает».

Ее мучитель не сдавался. И тогда она тихо промолвила:

— Я пришла от бога, и здесь мне нечего больше делать. Возвратите меня к богу, пославшему меня.

Горько было это слышать; ее слова означали: вы хотите отнять у меня жизнь, — берите ее и оставьте в покое мою душу.

Епископ все еще бушевал:

— Еще раз приказываю тебе…

Жанна спокойно прервала его: «Переходите к следующему», — и Кошон вышел из борьбы; но на этот раз он отступил, соблюдая видимость приличий, и предложил компромисс. Жанна, быстро сообразив, усмотрела в этом некоторую защиту для себя и охотно приняла предложение. Она должна была поклясться говорить правду «касательно всего, записанного в обвинительном акте». Теперь ее уже не могли увлечь в сторону; отныне в безбрежном море вопросов был проложен какой-то курс — и она его будет держаться. Уступка была большей, чем показалось вначале епископу; он не мог ее честно выполнить и явно досадовал.

По его приказанию Бопер возобновил допрос. Поскольку в это время был великий пост, представлялся случай уличить Жанну в нарушении религиозного обряда. Я мог бы заранее предсказать ему неудачу. Еще бы, ведь ее вера была ее жизнью!

— Когда ты в последний раз пила или ела?

Если бы с ее уст сорвался хоть малейший намек, что она принимала пищу, то ни ее молодость, ни тот факт, что она изголодалась в тюрьме, не избавили бы ее от опасного подозрения в неуважении к уставу церкви.

— Я не ела и не пила со вчерашнего полудня. Священник снова перешел к «голосам».

— Когда ты в последний раз слышала «голос»?

— Вчера и сегодня.

— В какое время?

— Вчера он послышался мне утром.

— Что ты делала тогда?

— Я спала, и он разбудил меня.

— Как разбудил? Коснувшись плеча? — Нет, он не прикасался ко мне.

— Благодарила ты его? Преклонила колени?

Вы, вероятно, догадываетесь, что он имел в виду дьявола и, конечно, надеялся, что постепенно ему удастся доказать, что она поклонялась сатане и служила заклятому врагу господа бога и всего рода человеческого.

— Да, я поблагодарила его, и преклонила колени на жестком ложе, к которому была прикована, и сложила руки и умоляла его ходатайствовать перед престолом всевышнего, чтобы господь просветил меня и наставил, как отвечать на вопросы в суде.

— И что же сказал этот «голос»?

— Он сказал: «Не бойся, отвечай смело, и господь поможет тебе». — И, повернувшись к Кошону, она воскликнула: — Вот вы говорите, что вы мой судья. А я опять повторяю вам: будьте осторожны в своих действиях, ибо я поистине послана богом, и вы подвергаете себя большой опасности.

Бопер спросил:

— Всегда ли советы «голоса» были постоянными, не было ли в них противоречий?

— Нет, советы были неизменны. Сегодня он снова велел мне отвечать смело.

— А скажи, это он запретил тебе отвечать на часть вопросов?

— Об этом я умолчу. У меня есть откровения, касающиеся короля, моего повелителя, и я не могу разглашать их.

И, вся затрепетав, со слезами на глазах, она воскликнула с глубоким убеждением:

— Я верю, — столь же непоколебимо, как и в христианское вероучение, и в то, что спаситель являлся для искупления грехов наших, что сам бог говорит со мною через посредство таинственного голоса.

На дальнейшие вопросы относительно «голосов» она отвечала, что не вправе разглашать то, что ей запрещено.

— Ты думаешь, бог бы прогневался, если бы ты поведала нам всю правду?

— Голос повелел мне нечто открыть королю, а не вам, и кое-что совсем недавно — вчера вечером; и мне бы хотелось, чтобы он об этом узнал. Он бы чувствовал себя гораздо лучше за обедом.

— Почему же «голос» сам не обращается к королю, как это случалось раньше, когда ты была там? Разве он бы не внял твоей просьбе, если бы ты пожелала этого?

— Не знаю, угодно ли это было богу.

Она задумалась и сидела минуту или две, отрешенная от всего, углубившись в свой внутренний мир; потом высказала вслух одну мысль, и в ней Бопер, чуткий и настороженный, тотчас же усмотрел неожиданную возможность поставить Жанне ловушку. Не думайте, что он сразу же набросился на это, обрадовавшись удобному случаю, как это сделал бы какой-нибудь желторотый новичок в делах насилия и в умении хитрить. О нет, наоборот, он сделал вид, что ничего не заметил. Оценив всесторонне находку, он отошел от нее подальше и равнодушно стал расспрашивать о вещах, не имеющих отношения к делу, чтобы впоследствии подползти и одним прыжком напасть на свою жертву, так сказать, из-за угла; он задавал разные скучные и пустые вопросы, как например: поведал ли ей «голос», что она совершит побег из тюрьмы, подсказал ли он ей ответы для сегодняшнего заседания, сопровождался ли «голос» ярким сиянием, были ли у него глаза и так далее.