Были подсоединены свежие танки с наркотиком. Необходим был дополнительный выстрел. Но я был словно парализован взглядом чудовища. Я так и не выстрелил.

Мне все видятся эти глаза. Я хочу взглянуть в них еще раз, даже если поиски продлятся всю жизнь. Я хочу узнать, есть ли что-нибудь во мне, что отличает меня от кролика.

Взглянув вниз, я отметил, что мои руки трясутся. Посмотрев вверх, я констатировал с облегчением, что никто этого не заметил.

Я допил виски и выбил трубку. Было уже поздно, и ни одна ночная птица не прокричала мне «спокойной ночи».

Я сидел, играя ножиком, мои ноги свешивались с кормового выступа, и стружка, извиваясь, падала за кормой. Прошло три дня с отплытия и никаких событий.

— Эй! — сказала за моей спиной миллионерша. Волосы ее были как концы радуги, ни на что не похожие глаза, белые зубы.

— Привет!

— Существует правило, запрещающее так сидеть. Ты его знаешь?

— Да, знаю. По этому случаю я переживал все утро.

Изящный завиток стружки появился из-под ножа и закачался позади нас. Он упал в пену и исчез в ней. Я смотрел на ее отражение на лезвии, испытывая тайную радость от ее искаженности.

— Ты, значит, охотишься на меня? — наконец спросила она.

Я услышал ее смех и обернулся, чувствуя его неестественность.

— На кого это — «на меня»?

— Я очень легко могу столкнуть тебя за борт.

— Лично я сделал бы наоборот!

Она присела рядом. Я не стал ей помогать, но заметил ямочки на ее коленках. На мисс Луарих были белые шорты, узкий ремешок на шее и невероятный загар, который так и бросался в глаза. Я почти почувствовал приступ вины за то, что спланировал всю эту сцену. Но моя правая рука все еще скрывала от ее. взгляда деревянную игрушку.

— О’кей. Я не буду кусаться. Что это ты вырезал для меня?

— Кое-какие мелочи.

Я торжественно передал ей деревянную сороку, которую только что выстругал. Я чувствовал себя несколько пристыженным, но решил действовать до конца. Я всегда действую до конца: рот в косой усмешке, уши торчком.

Миллионерша не улыбнулась и не нахмурилась, изучая игрушку.

— Очень хорошо, — наконец оценила она, — как и все, что ты делаешь.

— Дай ее мне, — я протянул руку.

Она отдала сороку мне, и я бросил игрушку в воду. В пену она не попала, а закачалась на воде, точно морской конец.

— Зачем?

— Это была плохая шутка. Прошу за нее извинения!

— Может быть, ты прав. Я действительно была немного удивлена, уязвлена…

Я усмехнулся:

— Почему бы тогда не заняться чем-нибудь более безопасным, например, подводными гонками?

— Нет. Только Икки!

— Почему?

— Считай, что это моя блажь.

— Мужской довод! — оценил я. — Один страстный алхимик, который занимался черной магией в своем подвале, однажды сказал мне: «Мистер Девитс, вы нуждаетесь в усилении своего мужского фактора. Для этого вы должны выловить по одной особи всех видов существующих рыб. Рыбная ловля — самый старинный мужской символ». Поэтому я и принялся за это дело. Но я хочу спросить: почему ты хочешь усилить свой мужской фактор?

— Не собираюсь ничего усиливать. Я хочу усилить только предприятия фирмы Луарих. Мой главный статистик однажды сказал мне: «Мисс Луарих, мы подмяли под себя продажу всей парфюмерии в Солнечной системе, но мне надо сделать еще что-нибудь кроме этого».

— Ты выглядишь слишком холодной и официальной, — заметил я.

— Не замечала этого, — сказала она поднимаясь. — Давай искупаемся!

— Нет.

— Возьми два акваланга, и я проплыву с тобой под «Тенсквером». Но я обязательно приплыву первой! — добавила она.

Я встал и посмотрел на нее сверху вниз, потому что всегда чувствую превосходство над женщинами.

— Дочь Лира с глазами Пикассо, — сказал я. — Ты сама предложила это соревнование… Жди меня у ближней башни с правого борта через десять минут!

Прошло десять минут. Мои сандалии к этому времени стали горячими, и я был рад поменять их на ласты, когда нашел сравнительно прохладный уголок.

Мы надели акваланги и подогнали нагубники. Она выбрала изящный зеленый костюм.

Я укрепил веревочную, лестницу и перебросил ее через борт. Затем застучал по стене башни.

— Что?

— Ты предлагала нырять с кормовой башни.

— Можно с любой. Лестницы и подъемники есть ведь везде?

— Ты уверена, что тебе хочется нырять? — спросил у нее загорелый, невысокого роста мужчина, специалист по рекламе — Андерсон. Он сидел неподалеку от башни в кресле-качалке, потягивая лимонад через соломинку.

— Это может быть очень опасно, — продолжал мысль специалист по рекламе, шамкая. Его зубы находились в эту минуту в стакане с лимонадом.

— Замечательно, — улыбнулась миллионерша. — Пусть будут опасности. Не смертельные, конечно!

— Тогда почему вы не позволите сделать несколько фотоснимков? Они были бы готовы через час, а к вечеру в Нью-Йорке были бы хорошие клише.

— Нет, — сказала она, отвернувшись, и подняла руки к глазам. — Вот, сохрани это для меня.

Она передала ему коробочку с контактными линзами и, когда повернулась обратно ко мне, ее глаза были того же коричневого цвета, какой мне запомнился.

— Готов?

— Нет, — сказал я твердо. — Послушай внимательно, Джейн. Если ты собираешься играть в эту игру, то в ней несколько правил. Во-первых, мы идем прямо под корпусом, поэтому нам надо начать с низкого погружения и не останавливаться. Если ударишься о дно, то можно порвать кислородную трубку.

Она перебила, сказав, что всякий дурак знает это, и я резко возразил…

— Во-вторых, — продолжал я твердо. — Там будет мало света. Поэтому надо держаться рядышком и обоим взять фонарики.

Ее глаза вспыхнули:

— О’кей. Фонарики? Готово!

— …И следи за ведущими винтами.

Она вытерла глаза и поправила маску.

— Все в порядке. Ныряем!

И мы погрузились.

Она двигалась, как я ей советовал. Поверхностный слой воды был приятно теплым; на два метра вглубь вода посвежела; на пять — была еще приятной и холодной. На восьми метрах мы оставили раскачивающуюся лестницу и поплыли. «Тенсквер» двигался вперед, а мы двигались в обратном направлении, дотрагиваясь до желтого корпуса с интервалом в десять секунд.

Корпус оставался там, где ему и надлежало находиться, а мы мчались, точно два темных снаряда. Периодически я освещал фонариком ее лягушачьи ноги и фонтаны воздушных пузырей. Скорость была прекрасная; я плыл, как обычно, но не позволял ей отставать.

Под нами была темнота Необъятности. Бездна венерианского океана, где вечность может случайно обратить в прах все, что осталось от безымянного рыбного сообщества. Я крутанул головой в сторону и снопиком света высветил дно судна: все говорило, что мы прошли примерно три четверти пути. Я ускорил движение. Она повернулась, свет упал на ее маску. Я не мог понять, улыбалась она или нет. Возможно. Она подняла пальцы знаком «V» — победа — и резко увеличила скорость. Я понял, что это было для нее как скачки, в которых надо победить.

Я вел себя спокойно, а если бы и стал кривляться, это ничего бы не изменило. Я снова начал нагонять ее. Она оглянулась и еще ускорила движение, снова оглянулась. Я уверенно нагонял ее, пока не установил стабильную дистанцию в шесть метров. Тогда она выпустила вниз струю воздуха. Именно этого я и боялся. Мы находились на середине корпуса корабля, и ей не следовало стравливать воздух. Сильные выбросы сжатого воздуха легко могли реактивной силой подбросить ее вверх и ударить о корпус. Главное назначение этого приема — разорвать морские растения, опутывающие пловца, чтобы высвободиться, или же для борьбы с сильным течением. А она мчалась вперед, точно метеорит, и я чувствовал, что пот выступил у меня под маской. Выбросы окончились, а она все еще неслась вперед. Я рванулся за ней, не прибегая к компрессионным выбросам воздуха, но она все же значительно опьянела от избытка кислорода и, похоже, пошла на поверхность, увеличив разрыв.