Он спустился с балки.

В северо-восточном углу монастыря поднималась высокая башня. Там была комната, которую велено было содержать для пребывания богини. Комнату ежедневно убирали, меняли постельное белье, курили свежий фимиам, приношения по обету клали прямо за дверью, которую обычно запирали.

Там, конечно, были окна. Вопрос, мог бы человек войти в одно из этих окон, оставался академическим. Тэк доказал, что обезьяна может.

Взобравшись на монастырскую крышу, он начал подниматься, передвигаясь от одного скользкого камня к другому, от выступа к неровности. Небо по-собачьи рычало над ним. В конце концов, он повис на стене, как раз под внешним подоконником.

Дождь продолжал лить. Тэк услышал, что в комнате поет птица, увидел край мокрого синего шарфа, висящего над подоконником. Он ухватился за выступ и подтянулся, чтобы заглянуть внутрь.

Она сидела спиной к нему на маленькой скамеечке в дальнем конце комнаты. На ней было темно-синее сари.

Тэк влез на подоконник и откашлялся.

Она быстро обернулась. На ней была вуаль. Она взглянула на Тэка сквозь вуаль, затем встала и перешла в комнату.

Он был в ужасе. Ее фигура, когда-то гибкая, раздалась в талии; когда-то она ходила, легко покачиваясь, а сейчас шла вперевалку, лицо стало округлым, нос и подбородок слишком выдавались вперед — это было заметно даже под вуалью.

Он склонил голову.

— «Итак, ты потянулась за нами, когда мы шли домой, как птицы к своему гнезду на дереве…» — запел он.

Она стояла неподвижно, как статуя в главном зале.

— «Охраняй нас от волка и волчицы, охраняй нас от вора, о Ночь, и мы пройдем спокойно».

Она медленно протянула руку над его головой.

— Я благословляю тебя, маленькое существо, — сказала она. — К несчастью, я могу дать тебе только это. Я не могу предложить защиту или дать красоту, потому что мне самой не хватает этого. Как тебя зовут?

— Тэк.

Она коснулась своего лба.

— Когда-то в далекие дни, в далеком месте я знала Тэка…

— Я и есть тот Тэк, госпожа моя.

Она тоже села на подоконник, и он заметил, что она плачет.

— Не плачь, богиня. Тэк здесь. Помнишь Тэка из Архивов? Блестящее Копье? Он все еще готов выполнить твой приказ.

— Тэк… О, Тэк! Ты тоже?.. Я и не знала. Я ничего не слышала…

— Еще один оборот колеса, госпожа моя… и, кто знает? — все еще может стать даже лучше, чем было.

Ее плечи задрожали. Тэк протянул было руку, но отвел назад. Она повернулась и взяла его руку.

После долгого молчания она сказала:

— Обычный ход событий не вернет нас назад и не уладит дела, Тэк, Блестящее Копье. Мы не должны идти дальше своим собственным путем.

— Что ты хочешь сказать? Значит, Сэм?

Она кивнула.

— Только он. Он — наша надежда против Неба, дорогой Тэк. Если его удастся вызвать, у нас будет шанс жить снова.

— И ты цепляешься за этот шанс и потому сидишь в зубах тигра?

— Почему же еще? Когда нет реальной надежды, приходится придумывать свою. Даже фальшивая монета может пойти в ход.

— Фальшивая? Значит, ты не веришь, что он был Буддой?

Она коротко рассмеялась.

— Сэм был величайшим шарлатаном на памяти богов и людей. И он был также достойнейшим противником Тримурти. Не гляди на меня с таким возмущением, Архивист! Ты знаешь, что он украл суть своего учения, пути и знания, он все похитил из запретных доисторических источников. Это было оружием, и только. Его величайшей силой было лицемерие. Если бы мы смогли вернуть его…

— Госпожа моя, святой он или шарлатан, но он вернулся.

— Не шути со мной так, Тэк.

— Богиня и госпожа, я только что был с господином Ямой, когда он выключил молитвенную машину, недовольный своим успехом.

— Рискованно было выступать против мощных сил. Бог Агни сказал однажды, что подобную вещь сделать невозможно.

Тэк встал.

— Богиня Ратри, кто, будь он бог или человек или нечто среднее, знает об этом больше Ямы?

— Я не могу ответить на этот вопрос, Тэк, потому что ответа нет. Но как ты можешь с уверенностью говорить, что он поймал в сети нашу рыбку?

— Потому что он Яма.

— Тогда возьми мою руку, Тэк, и проведи меня, как бывало. Посмотрим на спящего Бодисатву.

Тэк повел ее за дверь, вниз по лестнице, в нижние комнаты.

Свет, но не от факелов, а от заполнявших помещение генераторов Ямы. Ложе, стоявшее на платформе, было ограждено с трех сторон экранами. Большая часть машин была тоже замаскирована экранами и занавесями.

Обслуживающие монахи в желтом тихо двигались по большой комнате. Яма, мастер-механик, стоял возле ложа.

Когда Ратри и Тэк подошли, несколько хорошо вышколенных монахов тихо ахнули. Тэк повернулся к женщине, стоявшей рядом с ним… и отступил на шаг; у него захватило дух…

Не было больше унылой маленькой матроны, с которой он только что разговаривал: она снова стала бессмертной Ночью, о которой когда-то писали: «Богиня заняла большое пространство, от глубин до высот. Ее сияние вытесняет Тьму».

Он глянул на нее и тут же зажмурился. Вокруг нее все еще был излет отчужденности.

— Богиня, — начал он.

— К спящему! — приказала она. — Он шевелится.

Они подошли к ложу.

Впоследствии на фресках в бесчисленных коридорах, на стенах храмов и потолках многих дворцов было нарисовано или вырезано пробуждение того, кого звали различными именами: Махасаматман, Калкин, Манджурси, Сиддхарта, Тарагахта, Связующий, Митрейя, Просвещенный Будда и Сэм. Слева от него стояла богиня Ночи, справа — Смерть; Тэк, обезьяна, скорчился у подножия постели, как извечный намек на единство животного и божества.

Он был в обычном смуглом теле среднего веса и возраста; черты лица правильные, ничем не выделяющиеся. Когда он открыл глаза, они оказались темными.

— Приветствую тебя, Бог Света! — сказала Ратри.

Глаза заморгали. Они еще не сфокусировались. В комнате никто не шевелился.

— Приветствую тебя, Махасаматман-Будда! — сказал Яма.

Глаза смотрели вдаль, не видя.

— Привет, Сэм! — сказал Тэк.

Лоб слегка сморщился, глаза скосились, упали на Тэка, двинулись к другим.

— Где?.. — спросил он шепотом.

— В моем монастыре, — ответила Ратри.

Он без выражения смотрел на ее красоту. Затем так плотно закрыл глаза, что в углах их образовались морщины. Болезненная улыбка искривила рот, обнажив стиснутые зубы.

— Ты и вправду тот, кого мы вызвали? — спросил Яма.

Он не ответил.

— Ты сражался с Небесной Армией на отмелях Ведры?

Губы ослабли.

— Ты любил богиню Смерти?

Глаза блеснули. Слабая улыбка пробежала по губам.

— Это он, — сказал Яма. — Кто ты, человек?

— Я? Я никто, — ответил тот. — Наверное, лист, попавший в водоворот. Перо на ветру.

— Очень плохо, — сказал Яма. — В мире хватает листьев и перьев, а я работал так долго не для того, чтобы увеличивать их число. Я хотел заиметь человека, который может продолжать войну, прерванную его отсутствием, человека сильного, способного противостоять мощной воле богов. И я думаю, что ты и есть тот человек.

— Я… — человек снова скосил глаза, — Сэм. Я — Сэм. Когда-то, очень давно… я сражался, да? Много раз…

— Ты, Великодушный Сэм, Будда. Ты вспоминаешь?

— Может, я и был…

В его глазах медленно зажегся огонь.

— Да. Я был им. Самый униженный в гордости, самый гордый в унижении. Я сражался. Я изучал Путь. Я снова сражался, снова изучал, пытался использовать политику, магию, яд… Я бился в великом сражении, таком страшном, что само солнце отвернуло свой лик от резни, бился с людьми и богами, с животными и демонами, с духами земли и воздуха, огня и воды, с лошадьми, мечами и колесницами…

— И ты проиграл, — сказал Яма.

— Да, я проиграл. Но зато мы показали им, разве нет? Ты, бог Смерти, вел мою колесницу. Теперь я все вспомнил. Нас взяли в плен, и Боги Кармы были нашими судьями. Ты убежал с помощью энергии смерти и Пути Черного Колеса. Я не смог.