Однажды, еще будучи школьником, Иван видел, как милиция подогнала к пивному заведению целый автобус, вывела оттуда людей, державших руки за головой, загнала их в машину и повезла в вытрезвитель. Потом рассказывали, что так как всех пойманных было невозможно поместить в камеры, милиционеры еще по дороге продавали наиболее покорным и законопослушным квитанции со штрафом то ли за хулиганство, то ли за нарушение правил уличного движения (в зависимости от того, по каким видам квитанций еще не был выполнен милицией план).
Те же, которые пытались доказать, что согласно постановлению партии, они еще не до такой степени пьяны, чтобы подвергаться нападкам милиции, помещались, как наиболее строптивые, в медвытрезвитель. А это было чревато тяжкими последствиями. Особенно если туда попадал простой работяга. За споры с милицией его нещадно избивали, делали «успокоительный» укол и бросали на арестантскую кровать. На другой день, помимо крупного штрафа», на место работы «нарушителя» высылались документы, так называемые «сигналы из вытрезвителя», и тогда начиналась «общественная проработка»! Впрочем, это также делалось по плану и входило в «социалистические обязательства трудового коллектива».
Но были у милиции и другие показатели, рост которых не нравился руководителям партийного государства. Например, показатели совершенных преступлений. Здесь планировалось неизменное уменьшение из года в год. И не имело значения, страдают ли люди от преступников и хулиганов, или предприятия от расхищения материальных ценностей, милиция должна была строго выполнять свой план.
Не удивительно, что однажды, когда у Зайцевых обокрали сарай, утащив мопед и даже рыболовные удочки, в местном отделении милиции отказались принимать их заявление и заниматься расследованием: план по кражам был уже перекрыт!
Психоз планирования подогревался всеми средствами массовой информации. И по радио, и по телевидению приводились примеры, как те или иные граждане умеют грамотно планировать свою жизнедеятельность. Даже в директивных планах на очередную пятилетку предусматривалось самое подробное планирование всех сфер жизни, включая даже такие мелочи, как вынашивание курами яиц, число которых должно было соответствовать указаниям партии.
Как долго могла продолжаться такая истерия? Неужели партия рассчитывала на то, что безумство людей будет вечным? И здесь ответ был однозначен: близок крах!
Постепенно люди стали приспосабливаться к очередным коммунистическим глупостям. Появилось такое понятие, как «приписки».
Исчерпав физические и моральные возможности выполнять указания КПСС, и рабочие, и инженеры, и врачи, и даже милиционеры стали подавать в местные партийные и статистические органы нужные результаты только на бумаге, а работать в меру своих сил. Такая практика привела к тому, что граждане, почувствовав возможность избавления от изнурительного труда, перестали вкладывать всю свою энергию в реальную деятельность, и переключились на аккуратное заполнение все увеличивавшегося числа всевозможных бланков и отчетов. А проконтролировать весь народ огромной страны партия была уже не в состоянии!
То же самое происходило и в армии. Рассмотрим, например, планирование изучения работ Ленина. Каждые полгода все воины принимали социалистические обязательства, в которых указывали, сколько произведений Ленина они законспектируют. Политработники обычно требовали, чтобы цифры были максимальными, ссылаясь на какой-нибудь прецедент. В учебном батальоне эталоном конспектирования был некий Шишкин, в тетради которого оказалось кратко записано содержание восемнадцати произведений великого вождя! Вот политработники и рекомендовали солдатам равняться на товарища Шишкина. Но законспектировать восемнадцать статей, пусть даже маленьких, воинам учебного батальона, издерганным постоянной муштрой, было непросто. Поэтому курсанты были вынуждены по-своему приспособиться к этому. Обычно кто-нибудь конспектировал, скрепя сердце, одну «работу», другой курсант - другую, а затем, взаимно обмениваясь, они переписывали конспекты друг у друга и к концу «учебки», с горем пополам, выполняли свои планы. В хозподразделении с этим было еще проще! Здесь в каптерке старшины хранились все старые конспекты еще со времен первых солдат роты. На их обложках периодически менялись таблички. Например, ранее конспект принадлежал некому Сидорову. Он уволился, а на его место пришел, скажем, Петров. Теперь на тетрадь Сидорова наклеивалась табличка с фамилией Петрова. О внешнем виде конспекта хозяйственники не особенно заботились, и поэтому иногда толщина таблички значительно превышала толщину самой тетради, ибо воины не считали нужным даже снимать старую табличку, а наклеивали прямо на нее новую.
Когда Зайцев пришел в хозроту, каптерщик недвусмысленно намекнул ему, что за магарыч он готов предоставить в его распоряжение тетрадь с конспектами его предшественника Таньшина. Но Иван сделал вид, что ничего не понял и пошел в библиотеку, где, к великому изумлению Натальи Семеновны и ее редких посетителей, засел за конспектирование статей Ленина.
Уже к началу октября Зайцевым было законспектировано двадцать четыре работы Владимира Ильича! Не важно, что они в оригинале состояли каждая из одной - двух страниц, а в конспекте - и того меньше, главное заключалось в том, что личный комплексный план был не только выполнен и перевыполнен, но и был установлен абсолютный рекорд по всей части!
Это с радостью констатировал майор Подметаев, который прибыл в первую октябрьскую субботу проводить в хозроте политзанятия.
Сначала политработник проверил наличие конспектов у всех солдат роты, сличая число работ с цифрами, записанными на листках личных соцобязательств, принесенных старшиной из каптерки. Раньше самым большим конспектом в роте обладал Золотухин. За ним шли Выходцев и другие «громилы». Но их конспекты с выцветшими от времени чернилами, пожелтевшими страницами и толстыми табличками на обложках, вызывали определенные сомнения у политработника, который не был лишен здравого смысла. Поэтому он молчаливо откладывал их в сторону и помечал у себя в блокноте «галочкой» выполнение. Когда же майор взял в руки толстую тетрадь Зайцева, он заметно оживился: налицо была настоящая работа! Не важно, каков был конспект по содержанию! Главное, что он был написан аккуратно и, что самое существенное, в нем содержалось целых двадцать четыре работы Ленина!
Как только майор закончил перелистывать конспект Зайцева, Розенфельд, сидевший рядом с ним за преподавательским столом, вдруг что-то невнятно пробурчал. Подметаев заулыбался. - Встаньте, товарищ Зайцев! - сказал он. - Дайте мне на вас посмотреть!
Иван встал и с недоумением уставился на военачальника.
- Это вы сами законспектировали? - поинтересовался политработник.
- Так точно! А что тут такого? - воскликнул Иван.
Подметаев встал и с изумлением вперил в него острый взгляд.
- Ты представляешь себе, какую большую и важную работу проделал? - спросил он после некоторой паузы.
- Я просто законспектировал несколько статей Ленина, - сказал Иван. - Коль скоро я взял соцобязательства, их пришлось выполнять! Вот я и выполнил, правда, немного больше…
Товарищи, слышавшие весь этот разговор, с недоумением переглядывались.
Зайцев глянул на Золотухина, потом на Выходцева и уловил на их лицах растерянность и даже…страх. - Что с ними? - подумал он.
- Рота! Встать-смирно! - внезапно выкрикнул майор. Все с грохотом подскочили.
- За отличную работу в деле конспектирования трудов нашего родного товарища Ленина объявляю добросовестному и исполнительному воину ефрейтору Зайцеву от имени Политотдела благодарность!
- Служу Советскому Союзу! - пролепетал Иван.
После занятия, на котором майор Подметаев в очередной раз разгромил американский империализм, разоблачил полуголодное существование трудящихся капиталистического мира и доказал передовой характер коммунистического учения, Зайцев оказался как бы в вакууме. Товарищи старались обходить его стороной. Даже Таманский как-то робко подошел к нему и спросил: - Как это ты, Ваня, ухитрился проделать такую работу? Ведь этак можно и с ума сойти!