И опять всплыл человек с серыми губами. Не мог его вспомнить, и это раздражало. «Да ну его к черту! Нашел о ком думать! Дел по горло».

Вадим проглядывал листок за листком, особо останавливался на важных событиях. И основополагающее из них — обращение «К гражданам России!». Читано многажды.

— Здравствуйте, дорогой Владимир Ильич! Здравствуйте во имя родины! — обратился он к небольшому портрету Ленина, стоявшему на столе.

Ленин. Владимир Ильич. Прищур умнейших, пронзительно-внимательных глаз…

Надо подвести итоги минувших дней. Все недосуг, все некогда, абы как. Спасибо, урвал вечер: можно суммировать главное.

«Апрель был наполнен событиями огромной взрывной силы. С запада России во Владивосток проследовали эшелоны чехословаков — едут якобы на французский фронт, воевать с германцами, а на наших станциях ведут себя возмутительно, издеваются над населением, провоцируют скандалы. По донесениям похоже, что неугомонные „державы Согласия“ явно на что-то подбивают чехословаков.

Заграничные хозяева не зря вновь пригрели казачьего есаула Семенова! От ударов красных войск он удрал в Маньчжурию. Дяди-доброхоты снабдили его оружием, обмундированием, деньгами, привлекли в помощь искавших легкой наживы и карьеры молодых офицеров-авантюристов, сынков буржуазии, битых белых офицеров, хунхузов, японцев и в апреле вторично (!) отправили в наступление против Советов. Презренные наймиты! Народ вздернет вас на осину, палачи и предатели!..

И новое тревожное известие: казачий есаул Калмыков объявил уссурийским казакам-станичникам, что отныне он „правомочный войсковой атаман“. Есаул — атаман войска? Расхрабрился Иван Калмыков! Он прикармливает зерном, полученным от иностранцев, казаков, и в „благодарность“ за это станичные атаманы выносят общественные приговоры „о непризнании советской власти“. Да, зашевелились в гнездах змеи. Семенов. Калмыков. Семенов будет напирать с запада, из Маньчжурии, а Калмыков — с востока.

Богатая казачья верхушка гродековцев почуяла неладное: создание Калмыковым в Гродеково военного вооруженного центра может грозить уничтожением поселка, если он станет местом боевого столкновения двух борющихся лагерей. Поселковый сход запел о полном мирном нейтралитете, призвал казаков быть на страже интересов односельчан: не давать поводов к вмешательству в жизнь станицы ни той, ни другой борющейся стороне. „Затряслись, станичники? Испугались за добро? Создали банду, спрятались за спины господ военных из чужих земель и называете это „мирным нейтралитетом““? Отогрели у себя на груди гремучую змею — вот и пеняйте на себя…»

Вадим берет выписку из владивостокской газеты «Красное знамя» от шестого марта 1918 года. Статья Антонова «О походе против Советов» жирно обведена красным карандашом. На полях тонким, четким почерком Яницына выведено против фамилии Антонова: «Большевик, редактор газеты „Красное знамя“». Вадим углубляется в нее: «Умная и верная статья», — делает выписки для доклада на «Социалистической трибуне».

«Немцы с запада, союзники с востока. Юнкерская Германия объявила войну новому, пролетарскому режиму, утверждаемому в Российской Республике. …Трагическим событиям, развертывающимся у наших западных границ, отвечает эхо на берегах Великого океана. Здесь не белая русско-прусская гвардия, здесь „наши союзники“ вступают на путь борьбы с советской властью». Прав… трижды прав Антонов. Воронье кружит над Дальним Востоком, только вороний грай слышен, да бряцание оружия, да топот солдатских бутс…

Яницын встал со стула и, притушив лампу, зашагал по комнате; потом прибавил свет в лампе, придвинул папки. Не время распускать нервы…

Мышкой, неслышно подошла, приоткрыла дверь мать, покачала головой, скрылась.

До поздней ночи трудился Яницын. Тревожно, очень тревожно все! Минутный провал — то ли задремал, то ли забылся Вадим, — но вдруг явственно увидел человека, толкнувшего его. «Почему он так шарахнулся? Я его видел? Где? Когда? Ах, не хочу я ни о чем и ни о ком думать! Отдохнуть бы! Заработался чертовски. Устал. Как я хочу тебя увидеть, Алена! Хорошая моя… Съездить разве к Сережке на день-два? Передохнуть, набраться сил. Вадим, Вадим! Жаль мне тебя, но никуда ты не поедешь. Нельзя, рядовой! Нельзя, солдат! Работа в Совете перестраивается, пересматривается на ходу, и быть тебе, солдат, без побывки…»

Молодчинище Геннадий Голубенко! Какие глубины всколыхнула революция, какие замечательные люди поднялись на гребне революционной волны! Один из них Голубенко — глава Трибунала печати, комиссар Государственного банка. Он умело и решительно отвел страшный для Советов удар — сорвал забастовку контрреволюционного чиновничества.

Меньшевики и эсеры создали для саботажа и забастовки стачечный комитет, но самоотверженными усилиями Геннадия, его умением переубеждать самого заядлого противника, младшие и часть старших чиновников банка отказались от участия в забастовке, и она сорвалась. А почин саботажа лежал на банковских чиновниках: начни они — за ними потянулись бы и остальные. Правда, клевета и слухи сыграли свое черное дело: происходит выемка денежных вкладов из банков. В обращении к населению исполком объяснил, что распускаемые «злонамеренными лицами слухи о захвате якобы большевиками банков с целью ограбления их есть провокационные выходки врагов народной власти».

Да! Враги народной власти вредят здесь и во множестве лезут из-за границы! Недавно были отбиты пиратские набеги на Южное Приморье банд Семенова и Калмыкова. Отбиты и изгнаны туда, откуда пришли, на китайскую территорию. Проба сил. Проба сил. Обстановка начинает проясняться: опираясь на белых, интервенты начнут поход против Советов. Тревожно. Все тревожно. Революция в опасности…

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!

Глава пятая

Яницын узнал их издалека и прибавил шагу, чтобы догнать. Силантий, жарко о чем-то разглагольствуя, шагал чуть впереди Алены. В это время из-за угла выскочила стайка мальчишек-газетчиков с сумками, набитыми до отказа газетами. Мальчишки мчались наперегонки, кричали изо всех сил:

— «Красное знамя»! Владивостокская газета «Красное знамя»! Свежий выпуск, девятое мая…

— Проводы отряда владивостокских рабочих и матросов на борьбу с семеновскими бандами… «Красное знамя»!..

Люди расхватывали газеты. Силантий подозвал парнишку, неторопливо достал из кармана кошелек, вынул медную монетку, взял у нетерпеливо переступавшего с ноги на ногу газетчика «Красное знамя».

— Силантий Никодимович! Алена Дмитревна! Здравствуйте! Каким это счастливым попутным ветром вас сюда занесло? — спросил, подходя к ним, Вадим.

Они поздоровались, и обрадованный встречей Силантий ответил:

— Меня Лука Герасимов, председатель Хабаровского исполкома, вызвал. Я ему жалобу настрочил — заминка с обещанным зерном вышла, а меня беднота поедом ест: «Набрехался — и в кусты?» Обозлился и такую жалобу рванул. Аленушку с собой прихватил: передохнет от сердитого мужа. Оказывается, он, стервец, ей баталию за…

— Будет, дядя Силаша! — требовательно оборвала его Алена. — Какое дело чужому человеку до наших семейных сражений?..

Озадаченный ее отчужденным и злым тоном, смешался Силантий. Смутился и Яницын — так недобро подчеркнула она слова «чужому человеку».

— Так это у меня, Аленушка, невзначай вырвалось, со зла на Василя, — оправдывался Силантий и обратился к Вадиму: — Она только перед самым моим отъездом прорвалась на правду: выложила мне, как над ней Васька выкамаривает…

— Будет, будет! — хмуря атласные черные брови, остановила его Алена и потянула за рукав. — Дела-то еще не переделаны, а к вечеру надо быть в Темной речке, а то Василь и впрямь взбрыкнется.

Они поглядели друг на друга и расхохотались.

— Писульку Василю оставили — его дома не было, — что Аленушка со мной уехала, — пояснил Силантий. — Небывалое дело: жена не спросясь укатила…

— А вы куда сейчас идете? — спросил Вадим.