— Ваш муж сказал мне, в чем дело.

Это предупреждение избавило Нину Петровну от тягостной необходимости рассказывать все по порядку.

— Можно к ней?

Нина Петровна молча кивнула.

Платье Елены Васильевны было невыразимого цвета и сияло тончайшими переливами, как южное море в час заката. Идя сюда, она успела щедро смочить волосы французскими духами и распространяла вокруг себя стойкое благоухание.

Входя к Ирочке, Елена Васильевна приняла решение ни в коем случае не вмешиваться в лечение и не давать никаких советов. Она полагала, что увидит живой труп.

Ирочка встретила Елену Васильевну бодрым, слишком бодрым приветствием.

Елена Васильевна сразу отметила эту деланную бодрость и значительно посмотрела на Нину Петровну. Ее взгляд показался Ивану Егоровичу загадочным, но Нина Петровна отлично поняла его и, тяжело вздохнув, сказала Елене Васильевне:

— Да… Вот так.

В эту минуту отношения между ними, грозившие навсегда остаться ложными, бездушными и злыми, неожиданно переломились.

Забыв про свое неимоверно сияющее платье, Елена Васильевна стремительно бросилась к Ирочке, опрокинула стоявшие на тумбочке пузырьки и флаконы, обдала больную запахом французских духов, поцеловала ее в горячие щеки и в истинном восторге крикнула:

— Молодец!

Теперь к Елене Васильевне вернулась ее обычная вера в силы человека, способные победить болезнь помимо всех диагнозов, рецептов и медикаментов. Она детально осмотрела больную.

Нина Петровна в эти минуты забыла, что Ирочку осматривает врач–гомеопат, а Елена Васильевна уже не думала о том, что ее поздно пригласили. Сейчас для них обеих существовала только больная, которой не было никакого дела до медицинских школ и направлений. Она боролась за жизнь, и было бы чудовищным преступлением не прийти ей на помощь.

Окончив свой стремительный осмотр, Елена Васильевна сказала:

— Да… Возможен летальный исход.

Как многие врачи, она была уверена, что больные не понимают этого слова. Под упорным взглядом Елены Васильевны Нина Петровна глухо и покорно ответила:

— Да.

— Но его не будет, — энергично сказала Елена Васильевна, все так же упорно глядя на свою собеседницу.

Это было все, что она позволила себе по отношению к женщине, которая представляла здесь господствующую медицинскую школу. Но Иван Егорович слишком хорошо знал Нину Петровну. В тот миг, когда Елена Васильевна произнесла свою последнюю фразу, он оказался рядом с женой, взял ее за руку и тихо назвал Ниночкой, что случалось в самые нежные минуты их жизни.

Нина Петровна почувствовала безмерную усталость во всем теле. Ирочка лежала навзничь, изнемогая от своих героических усилий.

Нина Петровна вспомнила профессора, который оставил ее одну.

— Я хочу подремать, — сказала Нина Петровна, чувствуя, что силы совсем оставляют ее и на глаза навертываются непрошеные слезы. — Вы тут сами без меня.

Она направилась к двери своими обычными крупными шагами.

— Хорошо, — сказала ей вслед Елена Васильевна. — Но я без вас не обойдусь.

— Без меня?

— Без вас, Нина Петровна.

— А именно?

— Ирочке требуется строжайший режим. Ей нужно давать лекарства через определенные промежутки времени. Необходимо точно соблюдать дозы.

— Хорошо. Посмотрим.

Нина Петровна вышла и закрыла за собой дверь. Иван Егорович напряженно смотрел на Елену Васильевну, словно ожидая от нее какого–то чуда. Он забыл, что еще так недавно с презрением называл ее «мадамой».

Елена Васильевна написала что–то на листке бумаги, крупно расписалась и велела Ивану Егоровичу съездить в гомеопатическую аптеку. До его возвращения она останется здесь. Иван Егорович ждал, что она ему скажет хотя бы одно слово. Что означал этот рецепт?

Может быть, это и было то чудо, которого он от нее ждал?

— Змеиный яд, — ответила на его безмолвный вопрос Елена Васильевна.

Иван Егорович не понял. Тогда она торопливо объяснила ему, что введение в организм больного незначительных доз змеиного яда стимулирует борьбу организма с заражением крови. Это лечение может быть успешным лишь в том случае, если проводить его систематически, изо дня в день.

Спускаясь с лестницы, Иван Егорович, как в молодые годы, прыгал через несколько ступенек. Во дворе к нему подбежал Володька, за которым почему–то следовал сержант милиции. Иван Егорович сказал Володьке несколько ничего не значащих слов и побежал в аптеку.

Елена Васильевна осталась около Ирочки одна. Она думала о том, что Нине Петровне предстоит нешуточное испытание. Лекарство надо давать через короткие интервалы, точно в назначенное время, не раньше и не позже хотя бы на секунду. Секрет этого древнего рецепта, известного не только Елене Васильевне, состоял именно в том, чтобы лечение велось в определенном ритме — систематически и непрерывно.

Конечно, Нина Петровна — опытная медицинская сестра, учить ее не приходилось. Но ей предстояла, по крайней мере, неделя чудовищной работы, без отдыха и сна.

Елена Васильевна думала также о том, как она поступит, если Нина Петровна с ее железным упорством не согласится. Елена Васильевна была совершенно уверена в успехе лечения. Случай был счастливый: в борьбе за Ирочку змеиный яд имел таких могучих союзников, как молодость и воля к жизни.

Победив в этой борьбе, Елена Васильевна навсегда приблизила бы к себе Ирочку. Все это Елена Васильевна делала во имя своего Ростика. Для кого же она жила на свете, как не для него?

Нина Петровна вошла в комнату племянницы, как чужая. Елена Васильевна поняла это и не знала, как ей быть. Ей было невдомек, что, не задремав ни на одну минуту, Нина Петровна решила пожертвовать своими убеждениями ради Ирочки. Остановившись у двери и скрестив руки на груди, она сказала:

— Я вас слушаю, Елена Васильевна.

Это означало: я отдаю себя в ваше распоряжение. Елена Васильевна не поняла этого и огорченно воскликнула:

— Как вы переменились ко мне!

— С горя, с горя, — ответила Нина Петровна.

— Давайте вместе бороться с ним!

— Я вас слушаю.

Только теперь Елена Васильевна поняла, что Нина Петровна смирилась. Вопреки всем своим представлениям о достоинстве она подбежала к Нине Петровне и поцеловала ее в сжатые сухие губы.

— Скорее я умру, — горячо сказала она, — но Ирочка будет жить!

Можно было бы подробно рассказать, как протекала дальше болезнь Ирочки, но автор не считает это необходимым. История болезни Иры Полынковой осталась в записях врача Крохиной как еще одно свидетельство ее незаурядных практических успехов. Может быть, Елена Васильевна Крохина когда–нибудь посвятит этому выдающемуся случаю научную статью или использует его в своей диссертации, которую непременно напишет в ближайшем будущем.

Можно было бы с восхищением рассказать, как Нина Петровна неукоснительно исполняла все назначения Крохиной, тем более что сама Нина Петровна никогда не напишет об этом и никакой выгоды для себя из этого феноменального случая не извлечет. Даже к ее опыту медицинской сестры решительно ничего не прибавится, так как высокие профессиональные качества Нины Петровны уже давно всем известны. Разве что она позволит себе несколько смягчить свое непримиримое отношение к гомеопатии, но, разумеется, не настолько, чтобы это повлияло на ее неизменно твердые взгляды старого медицинского работника.

Можно было бы рассказать и о том, как Иван Егорович сутками не отходил от Ирочки, старался быть полезным Нине Петровне и со счастливыми слезами наблюдал, как «летальный» исход, возможность которого констатировала Елена Васильевна, становился все менее и менее возможным. И это сделало то лекарство, которое он по рецепту Елены Васильевны привез тогда из аптеки…

Но если говорить серьезно, Ирочку спасла та сила, которой не сумел увидеть знаменитый профессор и которую увидела Елена Васильевна Крохина. В борьбе с болезнью Ирочку не покидала воля жить, а Нину Петровну не покидала воля бороться за ее жизнь. Вот и все. Две воли, незримо соединившись, и совершили то, что в подобных случаях именуется чудом. Это чудо с одинаковым успехом могло быть приписано действию любого лекарства. Если бы профессор не оставил Нину Петровну одну, если бы он был смелее, он мог бы сыграть в спасении Ирочки такую же роль, какую сыграла Елена Васильевна. Но он ушел от борьбы, а Нина Петровна всем своим существом стремилась бороться. Ее воля к борьбе соединилась с волей к жизни, которая ни на минуту не угасала в Ирочке. Вот и все.