Она навешала на меня килограмма полтора серебряных монет, нашитых на ткань.
— Можно позвать всех, — сказала Лена, удовлетворенно окидывая меня взглядом. — А Рая пусть пока выберет туфли.
Мая подвела меня к полке, набитой розовыми, аккуратно уложенными парами туфель. Блестящие новым атласом, они кажутся зрителям совершенно одинаковыми. Я взяла ближайшую пару и надела одну туфлю. Узкий, жесткий нос клещами сдавил мою обостренно чувствительную ногу. Сбросив туфлю, я пошевелила сразу онемевшими пальцами, стала растирать. Потом взялась за другую пару туфель. Эти были широковаты. У третьих нос был слишком мягок. Я уже знала: через час-другой работы туфли станут чересчур свободны, затруднят движения, даже могут привести к несчастному случаю. Примерила еще две пары. Нет, видно, как всегда, придется взять не очень подходящие, кое-где ушить, кое-где размять. Это уже наша каждодневная работа, потому что туфли быстро изнашиваются, хотя удобной паре мы стараемся продлить жизнь собственноручной починкой.
Я выбирала и примеряла туфли, пока меня не позвали.
На нижней палубе мне был устроен общий осмотр. Я спускалась в трюм, переодевалась и появлялась снизу, как Петрушка в кукольном театре.
Обсуждали не только костюмы.
— Мы категорически настаиваем на перемене цвета волос, — сказал толстый Валя, с важностью выпячивая свои младенчески пухлые губы. — Она будет на экране как в парике при таких светлых глазах…
Опять обсуждались мои злосчастные глаза, о которых я вчера услышала совсем другое. На Вадима я побоялась взглянуть. Он тоже не подавал признаков жизни, сидя позади всех, но в моих ушах все еще звучали его слова, и я равнодушно слушала Валю.
— Раюша, — виновато сказал Евгений Данилович, — как видите, согласно банальной поговорке «Искусство требует жертв», надо сделать ваши волосы чуточку светлее. Ну как? Ведь потом отрастут…
— Что же делать, — ответила я, ведь для меня роль была важнее оттенка волос. — Раз надо, значит, надо.
— Не чуточку, а как следует! — строго уточнил Валя. — И брови, и ресницы тоже…
Я охнула, представив себе, каким стану уродом, и умоляюще взглянула на Анну Николаевну, хотя понимала, что не следует подчеркивать нашу дружбу. Но, несмотря на наши условия, она вступилась за меня:
— А почему же другим наклеивают двойную порцию черных ресниц? «Главному камышу», например… Получается: что для других подчеркивается, у героини надо уничтожить?
— У других не такие глазищи на мордочке величиной с кулачок! — отпарировал на этот раз курчавый Вася, сверля меня своим колючим взглядом. — При нашей чувствительной пленке она будет похожа на лягушку. Одни глаза и будут видны на лице…
Операторы недовольно осматривали меня и, к моему ужасу, одержали победу.
— Ладно, чуть-чуть подсветлите, — согласился Евгений Данилович. — Но ресницы трогать запрещаю. Что вы, в самом деле, без глаз хотите девочку оставить!..
Вадим не сказал ни слова, и я, не глядя на него, спустилась в трюм снимать костюм и украшения.
Я спохватилась, что опять не сумела поговорить с Анной Николаевной, только тогда, когда увидела, как все они пошли к «козлику», стоявшему у самой воды.
Бегом по пружинящим сходням я бросилась за ними.
— Подождите! Возьмите меня!
Удивление на всех лицах было неописуемое.
— Что это тебе пришло в голову? — спросила Анна Николаевна. — Мы едем не на прогулку, а выбирать место для дальнейшей съемки.
Я и сама понимала неуместность своей просьбы, но во время поездки была возможность поговорить вдали от зорких глаз артистов.
— Анна Николаевна, мне это необходимо, — постаралась как можно значительнее сказать я.
— Лучше вам действительно остаться поработать с нашей героиней, — предложил Евгений Данилович. — Зачем вам напрасно колесить по берегу? Потом, когда мы выберем место, вы посмотрите фон, на котором будут сниматься танцы. А площадку все равно построят так, как на эскизе.
— Евгений Данилович, миленький, вы же знаете, как дорога мне работа в кино! Я всю жизнь мечтала заменить все эти кабриоли и фуэте настоящими чувствами, выразительными позами… Мне сейчас просто необходимо знать и видеть всё!..
— Это прекрасно. Я рад, что вы вникаете во все наше производство, но главное-то в балете — танцы. Рае надо…
— С Раей мы успеем, — перебила она его.
Но я тоже не сдавалась и тянула свое:
— Очень прошу, возьмите меня…
— Что за выдумки! — рассердилась она. — Вот чудачка!
— Идите, Раюша. Садитесь, — сказал Евгений Данилович. — Все равно мне тоже с вами надо побеседовать.
Лучшее место в «козлике», рядом с шофером, предоставили Анне Николаевне. Остальные сели друг против друга на двух продольных скамейках. Шофер Иван Дмитриевич кратко спросил:
— Все?
И «козлик» поскакал по дороге. Он так прыгал на камнях и выбоинах, что честно оправдывал свое прозвище. В пути никакого разговора не получилось. Только Евгений Данилович начинал какую-нибудь фразу, как толчок непроизвольно закрывал ему рот, и мы все смеялись, рискуя откусить язык. Я держалась за скамейку обеими руками.
— Ваня, слушай! — взмолился пухлощекий Валя. — Нельзя ли вернуться и найти поровнее дорогу?
Иван Дмитриевич слегка повернул голову.
— Т-танкисты знают т-только слово «вперед». Н-на-зад н-ни шагу… — слегка заикаясь, сказал он весело и, кажется, прибавил газу.
Нас швыряло еще с полчаса, и высокий Евгений Данилович не раз стукался головой о натянутый сверху брезент.
— Н-ну вот, — остановив «козлика», сказал Иван Дмитриевич. — Я пп-ро эт-то место д-д-думал…
Мы вышли перед холмом, заросшим молодым лесом, у подножия которого темной зеленью блестел мрачный пруд.
— Надо посмотреть, что там есть наверху, — сказал Вася и зашагал по еле заметной крутой тропинке.
За ним, стараясь обогнать, поспешил Вадим. Анна Николаевна, раскрутив завернутые до колен щегольские брюки, быстро пошла за ними. Вздохнув, поплелся кверху и толстый Валя. Евгений Данилович сказал:
— Придется вам, Рая, немножко подождать в «козлике». Мне тоже надо заглянуть туда, на верхушку.
— А можно и я пойду?
— Ваши драгоценные конечности могут пострадать, — пошутил он. — Лучше посидите с Иваном Дмитриевичем.
— Да ведь тут близко! — сказала я и побежала.
— Ну что ж, поговорим наверху! — догоняя меня, согласился он. — Все же позвольте мне вперед…
Он широко зашагал вслед за ушедшими, а я — за ним.
Тропинка скоро исчезла в зарослях. Молодой орешник, калина, шиповник — все переплелось, отвоевывая себе место для жизни. Мы, то сгибаясь в три погибели, то перепрыгивая через валежник и муравейники, начали продираться вверх. Мужчин и Анну Николаевну спасали брюки, мои же голые ноги через несколько минут были в кровь исцарапаны колючками и горели от крапивы. Я защищала только глаза.
Наверху оказалась поляна, и все уселись отдышаться.
— Ну и ну! — сказала я, прикрывая юбкой свои расцарапанные ноги и вытирая потный лоб.
— А вы думали как? — с вызовом спросил Вася. — Вот так и попрыгаешь раз десяток, пока найдешь нужное место…
Вася почему-то всегда горячился в разговоре, даже если с ним никто не спорил.
Все осматривались, поворачиваясь в разные стороны.
Вокруг была равнина, кое-где перерезанная оврагами. Среди небольших рощ виднелись деревни, между ними протянулись столбы с проводами, а на горизонте дымились трубы завода.
— Н-да, первобытного пейзажа не получается, — сказал Евгений Данилович. — Пожалуй, операторам и Вадиму Ефимовичу придется осмотреть холм с противоположной стороны. А мы тут посидим с Раюшей.
— Мне тоже необходимо знать, где будет площадка для танцев, — вставая, сказала Анна Николаевна.
— Да молодежь разберется… А мы потом проверим.
— Нет, нет, я пойду!
И она нырнула под низкие ветви вслед за ушедшими.
— Вот неугомонная! — покачал головой Евгений Данилович и прилег, опершись на локоть. — Смотрите, Рая, вот мы забрались далеко от больших городов, но найти необжитое место трудно! А то, о чем мы рассказываем в нашей легенде, произошло в незапамятные времена, когда все здесь было диким и жила тогда одна ваша ровесница, с которой произошло все то, о чем вы читали в сценарии. Какой же, по-вашему, мог быть у нее характер?