– Знаю... – Она перевела взгляд наверх. – Он тоже это знает. Он тоже полюбил...

– Правда?

– Правда... Мы тебя очень сильно полюбили.

Девушка подняла влюбленный взгляд на мужчину под крышей:

– Патрик, он такой!.. – Она покачала головой. – Такой добрый... Такой... Мэри, я никогда не видела таких мужчин! Он такой умный, столько всего знает!

Мэри гордо улыбнулась:

– Он настоящий умница.

– Мэри, а где его родители?

Женщина тяжело вздохнула:

– Его родители умерли, когда ему было пятнадцать... – Они замолчали. Дом преображался с каждой минутой, с каждой еловой лапкой. – А ты? Старуха Винни ведь не твоя мать?

Девушка кивнула:

– Меня ей подкинули. Она меня назвала, вырастила и всему научила... Я очень плакала, когда слышала банши... Но Винни сказала, что она рада, что ее нужно отпустить... Я тоскую по ней.

– Мы все тоскуем по дорогим нам людям...

– А ты по кому тоскуешь?

Женщина отвернулась и посмотрела вдаль...

– По многим, детка, по многим...

– И что ты тогда делаешь?

– Иду в церковь. И Патрик тоже...

Женщины, не отрываясь, смотрели на прекрасного мужчину, которого любили всем сердцем.

– Мэри, ты была его кормилицей?

Женщина удивленно посмотрела на Мюренн:

– Н-нет... Я нянчилась с ним, когда он был совсем крохой: его родители много работали и ездили по свету.

– Как Патрик?

– Гораздо больше. Они приезжали домой только на праздники. Патрик тоже уезжает, но уезжает совсем ненадолго. Может быть, он от того и работает дома...

– Эй! Вы там! Не хотите передвинуть лестницу! Стоите, разговариваете, а остальные работают, между прочим!

На улице уже несколько дней держался сильный мороз. Воздух был очень прозрачным, яркое солнце едва грело. Но к вечеру все небо затянуло облаками. Они спускались все ниже. На улице стало немного теплее, но этого совсем не чувствовалось из-за пронизывающего холодного ветра... Первые снежинки, кружась и пританцовывая в такт песням с холмов, спускались на землю... Старуха Холле на дне ручья взбивала свою перину...[11]

– Вообще-то, я замерз! Так что мне полагается чай!

– Иди разденься сначала! Мы с Мюренн тоже замерзли, но мы же не кричим!

– Я больше всех работал! Вы там только стояли и разговаривали, да еще прикрикивали: «Патрик, левее!» «Патрик, не так, выше!»

В такие минуты, когда забывалось их зыбкое положение, когда радость перекрывала переживания, когда дела отвлекали от мрачных мыслей, они были абсолютно счастливы. Вот и сейчас... Тишина, на елке мигают огни... В камине тлеют угли... Патрик и Мюренн застыли под омелой. Видели ли они кого-нибудь в очаге? Они бы не удивились. Но они ничего не видели... Никого не видели... Они застыли под омелой, и никто не решался поцеловать... Мэри деликатно вышла.

Шли минуты, а они так и стояли, не шевелясь, глядя друг другу в глаза. Патрик коснулся рукой ее щеки, у Мюренн поползли мурашки по спине. Она хотела снова испытать то чувство, которое испытала в Сингапуре, когда Патрик ее поцеловал. Но она не решалась.

А он... А он не выдержал и поцеловал. Медленно, нежно. И уже не стало рождественской ели, не стало очага, не стало дома и мира вокруг. Осталась омела над ними, но вскоре не стало и ее. Вскоре остались только они. И это был шторм, это был черный шквал, это был ураган. Ураган такой силы... Он бы обрушил не один утес, а, может быть, и весь Зеленый остров потопил... Но этот ураган был внутри них... Ураган чувств и эмоций... Мужчина и женщина стали одним целым. Он касался ее губ своими... Тело стало тяжелым, кровь горячей. Теперь не было сомнений, страхов. Они все были снесены тем ураганом, потоплены тем штормом... Когда поцелуй закончился, оба знали, что никуда и никогда друг от друга не денутся, потому что их души навсегда связаны этим поцелуем... Их души объединились в одну… жизнь – это, когда они рядом, когда держатся за руки. Когда разноцветные глаза смотрят в голубые, когда в большой руке прячется маленькая нежная ладошка, когда вступает в силу волшебный час, когда рассеивается туман, а с вечно зеленых холмов доносится прекрасное завораживающее пение...

Глава 8

– Патрик, а почему мы в первый день ели в другой комнате?

Он растерялся.

– Ну... У меня были только догадки... Я боялся... В общем, я не хотел показаться идиотом, – на высоких скулах мужчины проступил легкий румянец.

– Идиотом?

– Глупцом, дураком...

– О, Патрик в этом вопросе очень...

– Мне просто, как и большинству населения земного шара, не нравится выглядеть смешно.

Мэри усмехнулась:

– Вот сейчас, когда краснеешь, как девица – ты выглядишь смешно. А верить в то, что есть что-то, чего твоими переменными не описать – это правильно.

– Переменчивыми? Чем переменчивым?

– Не переменчивыми, а переменными. Это такие величины... Они постоянно изменяются, как... как погода или температура на улице. Им присваивается имя. Например, Погода, как бы она не изменялась – она все равно останется погодой, но она может быть солнечной, дождливой, морозной... Мэри, ты не знаешь как еще объяснить?

– Э... Ты знаешь, я не знаю, как по-другому объяснить... Мне, например, стало понятно... Может быть, такими переменными и можно описать все...

– Ох, Мюренн, я даже не знаю, как по-другому объяснить...

Девушка сосредоточенно на что-то смотрела и, казалось, не слышала, что дальше говорили Мэри и Патрик. Она словно говорила сама с собой. Потом медленно перевела взгляд на мужчину и улыбнулась:

– Я не знаю правильно ли, но, кажется, я поняла. Только зачем эти все переменные? Зачем все описывать ими?

– Э... – «Зачем? Знаешь ли ты, Патрик, зачем?» Мужчина почесал затылок. – Я даже не знаю как это объяснить... – Мэри рассмеялась. Мюренн внимательно смотрела на Патрика и ждала ответа, а он... Он просто потерял дар речи.

Женщина покачала головой:

– Отомрите, молодежь! Патрик, ты не все на свете можешь объяснить, так что уймись. Мюренн, после праздников тебе надо будет нанять репетиторов – тогда ты сама найдешь ответы на все свои вопросы.

– А кто такие репетиторы?

– Репетиторы это учителя. Они помогут научиться тебе всему, чему учат в школе. Только делают это дома. Мэри, – мужчина покачал головой, – Мэри, я не знаю как бы мы были без тебя! Почему я не подумал об этом раньше?!

Она хитро улыбнулась:

– Я думаю, ты сам догадываешься почему. – Патрик и Мюренн залились краской. – Ешьте, пока не остыло.

– Мэри, ты обещала...

– Я помню, что я обещала. Но я же сказала – после ужина.

На окнах горели высокие восковые свечи. В камине потрескивали поленья. На высоких стенах и потолке отражались мигающие гирлянды. За окном уже в полную силу разгулялась метель. Сиды спрятались в холмах…

В одно прекраснейшее летнее утро, незадолго до восхода солнца… В волшебный час молодой ирландец Дик Фицджеральд стоял на берегу моря близ Смервикской гавани. Солнце стало всходить из-за громадной скалы и красными лучами своими прогонять седой туман, еще лежавший над волнами. Вскоре все море засияло на солнце, как громадное зеркало, в которое спокойно гляделись окрестные берега.

Дик с восторгом любовался чудной картиной солнечного восхода, а сам думал: «Как грустно смотреть на все это одному, когда нет ни души живой возле, с которой бы можно было поделиться дорогим впечатлением, передать свои мысли, свои чувства, а кругом меня, – сказал он, оглядываясь, – все пусто, ни живой души, – одно только эхо отозвалось, может быть, на слова мои... И он вдруг остановился. Недалеко от себя, у подошвы утеса, увидел он женщину ослепительной красоты; она сидела на берегу и медленно, грациозно поднимая руку, белую, как снег, расчесывала золотым гребнем свои длинные, изумрудно-зеленые волосы.