Девушка тратила большую часть этого необычного и скоротечного времени будущего на учебу. В чем ей помогали Мэри и Пат. Скорее всего, этот процесс с одинаковой силой захватывал всех троих: каждый открывал в самых обычных детских учебниках что-то новое, новое и необычно простое, новое и невероятно удивительное. К концу первого месяца Мюренн читала медленно, однако уже почти не делала ошибок, хотя значение многих слов так и проходило мимо нее.

Патрик эти два месяца стал необычно внимателен к деталям. Деталям, которые делали мир совсем другим, открывали новые грани. Так у хорошего инженера плоские проекции чертежа объединяются в единое целое, образуя нечто новое, особенное, и перед ним уже нет линий и штриховок, перед ним есть живой «организм». В его голове растворились цифры и стрелки. Проекций прошлого и будущего не стало. Все стало настоящим и живым.

Однажды он замер посреди лестницы, представляя, как по ней идут барышни в кринолинах, а неизменно вежливый и немного надменный дворецкий распахивает тяжелые двери гостям и провожает их в приемную. Горло сжало, когда мысли его перенеслись в другое пространство, пространство, где по этой широкой лестнице идет мама, такая родная и теплая, а папа ее ждет внизу, глядя влюбленными глазами и не забывая при этом хитро подмигнуть сыну, который прячется за высокими перилами от Мэри, зажимая в руках очередную книгу про Тома Сойера.

В тот момент ему почему-то стало так спокойно, словно родители здесь рядом, словно и не было того страшного дня, и констебль не звонил в двери, не сообщал печальные новости. «Может быть, этого дня никогда и не было?» Скорее всего, так и есть. Иначе откуда это тепло, словно мама держит его за руку?

Как и без Донована и Кэйтрин О’Браен, трудно теперь представить этот дом и без Мюренн О’Кифф. Патрик отказывался верить в то, что это пространство будет правильным и гармоничным, если она исчезнет также неожиданно, как и появилась.

Он приезжал из командировок и жаждал увидеть ее, шел в кухню по утрам, желая услышать заливистый смех, распахивал широкие окна, чтобы увидеть живой огненный блеск тяжелых рыжих волос на осеннем солнце. Ему нужно было ощущать ее взгляд.

А она восхищалась... Она восхищалась почти всем! Почти? Да, почти. Девушка закашливалась от выхлопных газов в городе, ее нервировала городская суета. Однако с большим удовольствием наслаждалась ароматами осени, этими особыми, хотя и немудреными запахами сырой земли, грибов и опавших листьев. Увлеченно, словно не было важнее этого ничего, общалась с соседями. Что это было за общение! Сплетнице миссис Данн пришлось разворошить все свои негустые запасы знаний ирландского: а как иначе? Ведь столько информации пройдет мимо нее!

Мюренн дисциплинированно ходила в церковь каждый день, сохраняя верность себе даже в ужасную погоду. А порой именно в нее – ужасную погоду – становилась у края обрыва, вглядываясь в линию горизонта, словно чего-то ожидая, и надолго погружалась в свои мысли. Были ли это воспоминания? Возможно. Была ли это тоска по близким? Скорее всего. Был ли это страх перед новыми изменениями? Совершенно определенно, ведь здесь, в этом огромном доме на высоком скалистом морском берегу, она обрела семью…

Девушка на все смотрела с широко раскрытыми глазами: с искренней заинтересованностью, удивлением и любопытством. Это... Это заставило Патрика О’Браена взглянуть на все радости цивилизации по-новому и оценить их по достоинству. Ведь никогда раньше он так не удивлялся достижениям предков, как сейчас.

Например, часы. Несомненное удобство. Хотя он их и не носил никогда, однако с большим удовольствием пользовался ими. Теми высокими, что отмеряют ударами пространство отцовского кабинета. Или теми забавными, что издают пронзительный и громкий, как пожарная серена, звон на всю кухню, извещая о готовности блюда. Мюренн на них смотрела сначала настороженно, потом с любопытством, пожалуй, ее бы захватило движение шестерен, откройся перед ней механизм.

А календарь? Сейчас едва ли кто-нибудь самостоятельно составляет свой собственный, тот, в котором главные ориентиры – солнцестояния и равноденствия. Да и зачем? Однако Мюренн современный календарь казался полной бессмыслицей, поэтому она составила свой, благодаря которому, ориентировалась в современном, как рыба в воде.

Когда мужчина ей показал карту мира и рассказал что это, девушка долго ее рассматривала, а потом спросила:

– Откуда ты знаешь, что там есть земля?

Но самой невероятной для нее оказалась новость о том, что Земля вертится вокруг Солнца. Даже когда Пат показал снимки из космоса, она не могла решиться и принять этот факт. Эта новость казалась ей полнейшей чушью, но если не верить Патрику – кому тогда?

Потом был... ступор, пожалуй, так... ну, или шок. Девушка увидела вертолет. Она долго молча наблюдала, а потом громко воскликнула:

– Что это за огромная стрекоза?!

Еще больший был шок, когда она увидела в небе самолет. Вернее нет «птицу, что оставляет после себя следы на небе». А когда Патрик рассказал ей что это, и какого на самом деле размера эта «птица», рассказал, что в ней есть люди... Мюренн снисходительно посмотрела на него и громко расхохоталась. А кто бы не расхохотался? Как объяснить, что эта точка в небе на самом деле громадина в несколько десятков метров, что такие точки могут вмещать несколько сотен людей, что они преодолевают огромные расстояния за относительно малый отрезок времени?

Густой и бархатный эспрессо, которым так наслаждался О’Браен, заставлял девушку морщиться от горечи, впрочем, как и Мэри. А вот чай дарил истинное удовольствие. Она могла принюхиваться к аромату черного чая с бергамотом бесконечно, порой заваривая его только, чтобы почувствовать этот волшебный запах. А специи? Перец и гвоздика, корица и шафран, розмарин и тимьян, имбирь и кардамон…

Мюренн доверчиво пробовала все, что ей предлагал Пат. Его очень забавляло то, с каким наслаждением гостья поглощала картофельное пюре, словно это было и не пюре вовсе, а небывалый деликатес. В каком же она была восторге от шоколада и какао! Брауни по особому рецепту Мэри Макгир исчезал с ее тарелки со скоростью света. Тропические фрукты вызывали удивление и восторг. И каким же настороженным стал ее взгляд, когда она увидела устриц! А попробовав, недоуменно посмотрела на Патрика:

- И это все? Я так ничего и не почувствовала.

Мюренн тянулась к знаниям. Они ее восхищали и захватывали. Такое же возбуждение она чувствовала, когда Винни обучала ее целительству. Мир казался больше. Так было когда-то, так есть и сейчас. Девушка старалась выучить все, что только возможно. Очень старалась, потому что, как и Патрик с Мэри, не знала, когда закончится это путешествие.

Ее уверенность, ее желание вернуться домой таяли на глазах. И теперь сомнения, к которым Мюренн О’Кифф испытывала истинное отвращение, пожалуй, даже большее, чем к страху, одолевали с неведомой силой. Приемная мать ее всегда учила думать самостоятельно, делать собственные выводы, составлять свое собственное мнение. Единое мнение. И никаких совокупностей, никаких СОмнений!

Словно вредный боггарт из-за очага, неожиданно объявилось чувство вины за собственные желания, ведь не только Дун, но и еще несколько соседних деревень останутся без целителя. А девушка была воистину рада этим проказам лукавых фейри.

Когда она смотрела на замечательного сильного Патрика и ласковую добрую Мэри, ее сердце сжималось. Противоречивые чувства и желания доводили до исступления, тревоги разрывали сердце и душу…

Порой ей казалось, что Патрик учится вместе с ней, словно большинство вещей он видит впервые, что знакомится с ними заново. Она была в этом уверена, она чувствовала это. Каждое утро, когда Мюренн открывала глаза – испытывала облегчение: «Я сегодня увижу Патрика». Девушка видела, как тот смущается, под ее пристальным взглядом, который отвести было практически невозможно: ей хотелось на него смотреть снова и снова. «Видела ли я кого-то красивее? Наверное, нет».