— Ну нет, я вам овсяных человечков в обиду не дам! — погрозила Маша гусям хворостиной.
Весь день она глаз с гусей не спускала. Хоть и устала бегать взад-вперед, но не сдавалась. Даже бабушка Фрося подивилась на нее. Откуда ей было знать, что Маша теперь не просто пасла гусей, а охраняла от них маленьких овсяных человечков!
Вечером, когда ребята после ужина укладывались спать, Сережка спросил Машу:
— Ты чего за гусями, как заводная, носилась? А утром спала на ходу…
И Маша рассказала ему про подушку из сон-травы, про старуху-Лень, про овсяных человечков и злых гусей, которые решили не оставить на земле ни одного овсяного зернышка…
— Вот чудачка! — удивился он. — Ведь ты же все это выдумала.
— Ну и что? — уже засыпая, улыбнулась Маша. — Зато я лень свою обхитрила…
ПЕСНИ ВЕРНУЛИСЬ В АЛЕШКИН ДОМ
Пять матрешек встали в ряд,
Пять матрешек петь хотят
.
Только музыки не слышно,
И стоят они, грустят.
Чем же я им помогу?
К музыканту побегу:
У меня грустят матрешки,
Поиграй для них немножко.
Под столом мурлычит кот,
Во дворе петух поет
—
На земле никто без песен
Без веселых не живет!
Рядом с домом бабушки Фроси стоит маленькая избушка-развалюшка. Крыша ее съехала на одну сторону, окна заколочены досками, и Маше всегда кажется, что избушке завязали глаза, и она собирается с кем-то играть в жмурки. Когда-то в этой избушке жили дядя Ваня и тетя Валя — Алешкины родители. Правда, Алешка уже родился в новом кирпичном доме, который стоит напротив, на другой стороне улицы. Построил этот лом дядя Ваня сам, своими руками. И стены сложил, и окна-двери вставил, и печку выдумал какой-то новой конструкции, с паровым котлом, который обогревает все три комнаты.
Строил дом дядя Ваня долго, года три. Зато теперь живут они уютно и просторно. Алешка, когда матери нет дома, даже в футбол в горнице играет. При ней — нельзя. От матери им достается обоим — и Алешке, и дяде Ване. Маша часто слышит, как тетя Валя по утрам ругается на них:
— Ироды, вы что же это со мной делаете, а? Кто горшок со сметаной повалил? И фартук нигде не найду…
— Да он у тебя в руке, мам, — говорит Алешка.
— А ведь и правда, — спохватывается тетя Валя. — С вами тут закружишься совсем.
И она, поворчав еще для порядка, спешит на ферму, где работает дояркой. А дядя Ваня — рядовой колхозник, но он умеет делать все: и автопоилки на ферме отремонтирует, и стог сметает, и воды привезет на колхозный огород, и починит телефонную линию, если оборвет ветром провода. А еще он подстригает ребятишек. Своей парикмахерской в Больших Ключах нет, в шахтерский поселок идти далеко — целых семь километров. Вот и приходит ребятня к дяде Ване. Стрижку он делает всем одинаковую — оставляет небольшой чубчик.
— Как огурчик стал! — говорит он какому-нибудь карапузу, с удовольствием оглядывая его круглую стриженую голову.
Дядя Ваня все делает с удовольствием — Маша это давно заметила. Но она заметила так же и то, что он некогда не поет песен. Даже когда выпьет с мужиками.
От кого-то из ключевцев она услышала такие слова: если из дома уходят песни — там поселяются ссоры. И потом она не раз вспоминала их, глядя на большой кирпичный дом дяди Вани, где песни звучали только по телевизору.
— А что, если песни снова вернутся в дом? — размышляла Маша. — Тогда ссоры, может, уйдут… Наверняка, уйдут!
Она вспомнила, что осенью пустые скворечники занимают воробьи и живут там всю зиму. А весной, когда возвращаются скворцы, воробьи покидают чужие дома. Правда, не всегда добровольно. Скворцам нередко приходится выгонять нахальных воробьев, и возле скворечников возникают шумные драки. Но зато до чего же голосисто и звонко распевают потом скворцы!
И Маша зачастила к дяде Ване — вроде бы поиграть с маленьким Алешкой. А сама все что-нибудь напевает или возьмется Алешку учить новым песням. Тетя Валя всегда рада ей и спокойно уходит на работу, оставляя сынишку с Машей. А дядя Ваня прозвал ее за песни Колокольчиком.
— Вот и Колокольчик идет, — улыбается он, встречая ее на крыльце. — А я только что малину смотрел. Вовсю цветет! Как поспеет, будете с Алешкой урожай собирать.
Малину, вишню, несколько яблонь и даже очень редкую в наших краях голубую ель дядя Ваня посадил возле дома тоже сам. Сад не сад, а все дом не голый…
Целую неделю Маша не слышала ссор в доме дяди Вани и втихомолку радовалась: значит, помогли ее песни! И вот наступил праздник русской березки, который в деревне называют по-старинному — троица. Маша встала рано, погладила себе новое платье, волосы на затылке завязала голубой лентой и пошла помогать бабушке печь пироги. Но бабушка до завтрака отправила ее гулять.
На улице было тихо, солнечно, из открытых окон вкусно пахло сдобным тестом и березовыми ветками, которыми к празднику ключевцы украшают сваи избы: развешивают на стенах, устилают вымытый и выскобленный до желтизны пол. И только в кирпичном доме дяди Вани окна были закрыты. Но и сквозь закрытые окна Маша услышала сердитый голос тети Вали:
— Алешка, паршивец, ты зачем котенка за хвост Дергаешь?
— А он первый начал! Оцарапал вот…
— Да тебя так разве надо оцарапать? В кровь надо изодрать за твои проделки. Куда отец ушел?
— Не знаю, он не сказал.
— Унесло его куда-то ради праздника… Господи, у всех мужья как мужья, а у меня тюха-матюха, слова ласкового годами не дождешься… Иди ищи отца!
— Сама ищи! — огрызнулся Алешка.
— Ты у кого это научился так с матерью разговаривать, сорванец! Ремня захотел? Сейчас заработаешь! — бушевала тетя Валя, мелькая то в одном, то в другом окне: видимо, прибиралась в доме.
«Ох, опять они ссорятся!» — вздохнула Маша и решительно поднялась к соседям на крыльцо.
— Это ты, Машенька? Заходи, заходи, — сказала тетя Валя. — А я вот со своим балбесом ругаюсь: все у него озорушки на уме. И большой балбес ушел куда-то с утра пораньше. Нет что-нибудь по дому сделать, жене помочь, а его и след простыл. Простофиля какой-то… Позовут его — он и рад стараться. У одних печку перекладывает, у других крышу кроет… Да что ж ты у порога стоишь? — спохватилась тетя Валя. — Иди в горницу, поиграй с Алешкой. А я вас сейчас блинами накормлю.
Тетя Валя хоть и ворчала на своих «балбесов», но дело не забывала: прибралась в доме, перемыла посуду, заболтала тесто и уже пекла на плите блины, густо смазывая их сливочным маслом. Маша и Алешка играли в горнице.
— А мне папка нынче тросточку подарит, — похвалился Алешка, — ореховую, с разными узорами, вот!
— А где он возьмет?
— Сам сделает, где же еще. Он у нас знаешь какой? Все умеет!
— Так уж и все-все? — прищурилась Маша.
— Все-все на свете! — заверил Алешка.
— А может он сделать… — Маша обвела взглядом горницу, — ну, вот такой стол?
— А кто ж его делал? Папка! — засмеялся Алешка.
— Ну, а может он сделать… вертолет?
— Сделает!
— А мост от земли до луны?
— И мост сделает.
— Ври больше. Такой мост никто на свете не сделает. Он сразу рухнет — ведь земля наша вертится.
— Мам! — крикнул Алешка. — Может наш папка мост от земли до луны сделать?
— Он черта с рогами сделает, если захочет, — отозвалась тетя Валя. — Только не для себя, а для людей. А для себя его все из-под палки приходится заставлять. И где он, окаянный, шлендает?