И вдруг ей стало страшно: с ними не было Васьки! Куда он делся? Маша совершенно отчетливо представила себе, как его сшибло ветром с ног, он цепляется пальцами за мокрую скользкую землю, кричит, а его все тащит и тащит прямо в черный омут.

А вокруг творилось что-то невообразимое: плескалось, шипело, ухало и грохотало.

Вась-ка! — закричала Маша. — Ты где-е? Васень-ка-а!

Слова ее заталкивало ветром обратно в рот, Маша захлебывалась ими, но все звала и звала. Побежать бы поискать его, по с кем оставить малышей? Не одних же!

А Васька в это время сидел под копкой осоки. Правда, копны уже не было, ее всю разметало ветром, осталась одна охапка, которой Васька прикрывал голову от ливня. Ему казалось, что кто-то большой и беспощадный хлещет его длинными гибкими хворостинами, хлещет и что-то приговаривает. На миг перед ним мелькнули осуждающие глаза большой зеленой лягушки и тут раздался такой оглушительный грохот, что Васька ткнулся лицом в мокрую землю и мертвой хваткой вцепился в осоку.

«А как же там Маша с ребятами?» — слабо подумал он, хотел приподняться, бежать к ним — и не мог. Все тело его так прилипло к земле, будто по нему проехал трактор. И все-таки Васька поднялся: сквозь шум ливня ему послышался далекий захлебывающийся голос, который звал его по имени, звал на помощь. Скользя по размокшей земле, то и дело падая, он побежал на этот голос. Охапку осоки, оставшуюся от копны, он так и держал в руках.

Увидев Машу и мальчишек живыми и невредимыми, Васька так обрадовался, будто не видел их сто лет. И неожиданно разревелся — откровенно, не стесняясь малышей.

— Я к ва… к ва… к вам пришел, — еле выговорил он.

— Ты где был, дура-ак? — набросилась на него Маша. — Мы думали, тебя в ом… в омут утащило…

Девочка тоже не могла уже сдерживать слезы.

Ваське вдруг захотелось сделать для товарищей что-нибудь хорошее-хорошее, и он принялся укрывать их остатками осоки. И длинные гибкие хворостины, как показалось ему, стали хлестать его все реже и реже.

Вместе пережидать дождь было веселее. А он становился все тише. Похожая на черного медведя туча уплывала дальше по небу, и у старой мельницы постепенно посветлело. Только речка сделалась совсем мутной и глухо плескалась в берега.

Когда гроза утихла, мокрые и взъерошенные дети, не сговариваясь, заспешили домой. Впереди шел Васька, за ним Санька и Ванька, а сзади Маша за руку вела Алешку.

— Эх, раков я вам не наловил, — обернувшись, виновато сказал Васька.

— Господи, хоть сам живой остался! — жалостливо улыбнулась Маша. — Горе ты луковое…

Солнце снова уже припекало макушки, от одежды валил пар, и к Большим Ключам ребята подошли умытыми и почти сухими.

ОВСЯНЫЕ ДЕТИ

Колосок с Куликова поля _25.jpg

Как разворчится

Старый гром,

Как хлопнет

Молнией-кнутом,

И поплывут

Издалека

К нему, как гуси,

Облака.

Спешат по небу

Во весь дух,

Чтоб не сердился

Гром-пастух!

Гусей в Больших Ключах держат почти в каждом доме. Весной, когда появляются гусята, старые гуси далеко от домов не уходят, пасутся возле сараев, на зеленых лужайках, или плавают с малышами в неглубоком деревенском пруду. Ближе к сентябрю, когда убирают хлеб, им тоже простор — иди на все четыре стороны и везде найдешь и оброненные колоски, и зерна. Целыми днями бродят гуси по окрестным полям и проселочным дорогам, а в деревню возвращаются только к вечеру, с туго набитыми зобами, и белыми ручейками стекаются в пруд. И потом до самой ночи не смолкает там гогот и хлопанье крыльев.

Летом же, когда гусята начинают подрастать и желтый пушок на них постепенно превращается в белые жестковатые перья, хлопот с ними хоть отбавляй. Гуси так и норовят ворваться в огород, или на овсяное поле, или в начинающую наливаться рожь. В это время их приходится пасти в овраге за деревней. Трава там густая, сочная, по дну оврага бежит, прячась в осоке, ручей.

Пасут гусей по очереди. У бабушки Фроси в этом году гусят вывелось много, и пасти ей приходится два дня подряд.

— Тебе что, — говорили ей соседки, — у тебя двое внучат живут, легко отпасете.

— И еще Узнай будет пасти, — сказала Маша, почесывая за ухом добродушного лохматого пса.

— Ну вот, значит, всего вас — четверо, — улыбнулись соседки.

— Ничего, отпасем, — соглашалась бабушка. — Лишь бы мои помощники не заленились. А то вот Сережа залился с самого утра с удочками и до сих пор его нет.

— Не заленимся, бабушка, — успокоила ее Маша. — Что нам, не все равно, где играть?

— То-то и оно-то… — сказала бабушка. — Заиграетесь и про гусей забудете.

«Встану завтра раньше Сережки и даже раньше бабушки», — решила Маша, укладываясь вечером спать. Но она долго не могла заснуть, в темноте ей все мерещились гуси и огненно-рыжая кочка на берегу ручья — это притаилась, спрятав мордочку под пушистый хвост, хитрая злодейка-лиса… Маша открывала глаза, и гуси с лисой пропадали — лишь мерцали в синем окне далекие звездочки. Потом Маша долго не открывала глаза, а когда снова чуть разлепила их, то увидела огненно-рыжую пушистую кочку прямо в избе на подоконнике. Она становилась все больше и больше, тонкие ворсинки ее стали похожими на солнечные лучи, и в избе заметно посветлело. «Да ведь это солнышко всходит, — догадалась Маша. — Утро уже!» Она покосилась на диван — бабушка спала, укрывшись одеялом с головой.

Маша быстро оделась и на цыпочках пробралась к двери: решила сначала разбудить Сережку, который спал в сене на чердаке. Выглянула в сенцы, а там… бабушка стоит, молоко процеживает — только что корову подоила. Маша даже рот раскрыла от неожиданности. Кто же тогда спит на диване? А бабушка смеется:

— Да никого там нет… Сережка старую фуфайку под одеяло сунул, чтоб над тобой подшутить.

— А он встал?

— Встал уже, за водой на колодец пошел. Сейчас умоетесь, молочка парного попьете, и гусей погоним. Обувай резиновые сапоги, а то роса нынче сильная, ноги остудишь.

Пока Маша обувалась, вернулся Сережка, и вскоре они, напившись молока и вооружившись хворостинами, пошли выпускать гусей, которые уже требовательно гоготали в хлеву:

— Го-га-га! Го-га-га!

А Маше чудилось, что они крмчат: «Когда-когда? Когда- когда?»

— Сейчас выпущу, сейчас, — приговаривала она, открывая хлев. — И чего раскричались в такую рань? Спали бы себе…

Она посмотрела на солнышко, которое поднялось лишь до нижней ветки старой ветлы и словно бы повисло на ней, потом повернулась назад, оглядела деревню, водонапорную башню возле коровника, где солнце обычно садилось, подумала, какой долгий предстоит день и невольно вздохнула.

«Поспать бы еще…» — послышалось над ее ухом.

Маша оглянулась — рядом никого не было. Только пес Узнай помахивал закорючкой-хвостом, облепленным еще прошлогодними репьями. Кто же тогда сказал? Не Узнай же! А может, она сама сказала? Странно начинался для Маши сегодняшний день…

Но раздумывать было некогда: из сеней вышла бабушка, и они погнали гусей. По пути к ним присоединялись одна гусиная важа за другой, некоторые уже норовили нырнуть в огороды, и Маше с Сережкой пришлось порядком набегаться, пока собрали их всех вместе и выгнали за деревню. В овраге гуси рассыпались вдоль ручья, пили воду, плескались, хлопали крыльями. Потом некоторые из них стали бродить по лужине, пощипывая травку, другие продолжали в ручье искать рачков-червячков и разные съедобные корешки.