— На первый раз…

— Душа из него винтом! Исключить. Знаем, сколько уже было этих разов. Довольно. А ты опять размяк? — бросил он Кострюкову и, подбежав к столу, застучал рукой: — Билет! Партийный билет сюда! Как вы, товарищи? Согласны с моим мнением?

Все молчали. Что-то тяжелое давило каждому голову и плечи, гнуло спину. Рука Григория судорожно трепетала на груди, скользнула мимо нагрудного кармана. Медленно, словно пробивал какую-то невидимую преграду, он протянул и положил перед Кострюковым красненькую книжечку и, ни на кого не глядя, шагнул к двери. Словно под ударами, торопливо прошел двор, переполненный рыбаками, перелез через забор и скрылся в переулке. А дома долго бродил по комнате, без нужды переставлял вещи. Со дня смерти жены ему казалось, что он наполовину потерял себя, что и сердце его раскололось надвое и оставшаяся половинка все слабее стучала в груди, замирала. А теперь вернувшись, совершенно перестал слышать ее биение, хватался за грудь, до крови царапал кожу. Его тупой и бессмысленный взгляд блуждал по комнате, на минуту остановился, блеснул. Стоявшая под скамейкой литровка шевельнула горлышком, качнулась, подпрыгнула и, гибко извиваясь, красноголовым ужом потянулась к нему. Что-то перехватило горло, запекло. Григорий приблизился к скамейке и с остервенением ударил сапогом по бутылке.

— Будь ты проклято, змеиное зелье!..

Скосив глаза и выставив ухо, Тимофей сидел на старом ведре, медленно перебирал пальцами бороду, по клочку запихивая в рот. Возле него ковырял пальцем в ухе Панюхай. Платок его был сдвинут на затылок. Вокруг них, кто сидя, кто полулежа, разместились по двору рыбаки, громко переговаривались. Кострюков, стуча карандашом по столу, водворял порядок. В задних рядах умышленно повышали голос. Жуков будто не замечал происходившего и, подавляя в себе нараставшую злобу, спокойно говорил:

— …Рыба в рабочем снабжении имеет огромное значение как продукт питания. Она заменяет восемьдесят процентов мяса. И теперь, когда в мясе временно ощущается недостаток, рыбный продукт в питании трудящихся нашей страны занимает первое место. Поэтому, чтобы обеспечить рыбой промышленные центры, для каждого рыбацкого колхоза, товарищества, артели…

— Вон куда загибает, — выплеснулось из толпы. — Так и знали…

…и единоличника-контрактанта устанавливается определенное задание по вылову рыбы на каждый месяц или квартал. Как же работает ваш хутор? Позорно. Постыдно. С большим опозданием вышли в море, работали с прохладцей, с водочкой, отчего происходили частые аварии с человеческими жертвами…

— Надо казенку закрыть, словами не убедишь! — крикнула Евгенушка.

— Заткни глотку. Ишь ты. А в море кто пойдет без водки?

— Да это она в свою пользу. Ее кобель часто нажирается и за жабры таскает! — захохотал Егоров, откинувшись к ногам Тимофея.

Евгенушка, оглушенная злорадным хохотом рыбаков, вобрала голову в плечи. Дубов рванулся к Егорову, вскинул кулак…

— Не смей! — вовремя удержал его Кострюков. — Комсомолец… — И к рыбакам: — Тише! А то собрание распущу.

— Сами разбегёмся. Напугал…

Жуков выждал затишье, скользнул взглядом по толпе, порывисто выбросил вперед руку:

— Вы и сейчас пьяны. Не постыдились явиться в таком виде на собрание. Позволяете себе хулиганить. Хорошо это? Хорошо? За стакан водки вы готовы продать честь и совесть свою. Вас спаивают, вас обманывают, вас грабят.

— Кто грабит? — приподнялся Егоров.

— По глупому порядку, который выдумал себе на руку ваш же враг, вы прекратили лов, когда рыбу можно ловить круглый год.

— А-а-а-а! разноголосо простонала толпа. Кто-то ехидно засмеялся.

— Если он такой молодец, пущай заставит из стрехи капать водку и нальет мне в рот, — съязвил Белгородцев.

— Большого ума речь, Тимофей Николаич, — поддержал Панюхай и к Жукову: — Ты что ж это, братец, на берегу надысь одно говорил, а тут супротив того?

Жуков удивленно посмотрел на Панюхая. Сидевшая в президиуме Анка пояснила:

— Это мой отец. Вы как-то говорили с ним. Ну, а он вообще немножко странный человек. Он не знает о вашей контузии и решил, что вы с ним тогда соглашались.

Жуков вспомнил разговор на берегу, и его губы чуть шевельнула улыбка. Панюхай хитро посмотрел на него, затряс бородкой.

— Ловко, а? Мы тоже, чебак не курица, подсекать могём, — и удовлетворенно засмеялся. — Тоже рыбалки…

— Братцы! — вырос над толпой Егоров. — Пущай же он докажет, кто спаивает и грабит нас?

— Вот кто. Вот! — Жуков ткнул пальцем в сторону Тимофея. — Он спаивает. Он баламутит хутор. Он грабит вас.

— Ка-а-ак это так?

— Я предлагаю выселить его…

— Кого? Того, кто кормит нас?

— Кто умышленно не выполняет план и срывает путину. Посмотрите в сводку, и вы увидите, на сколько он выполнил задание. На десять процентов. Где же рыба? Где?

— Видать, к спекулянтам уплывает.

Павел поймал взгляд Анки и, думая, что слова ее относятся к нему, покраснел.

— Неправда! Я весь улов сдаю, — сказал Павел.

Тимофей поднял руку, попросил слова.

— Братцы!.. Такой обиды и батько мой не видывал. Всю жизнь людям добро творил, в нужде помогал, а теперь? Из хутора прогонять… Что ж я, собака, что ли?

— Никто вас этими словами не обзывал. А вот что вы спаиваете рыбаков, платите бедноте за работу копейки, об этом говорилось. Вот вы не выполнили своего плана, а лов прекратили. И других сбили с толку. Зачем вы это сделали?

Тимофей отвел глаза в сторону.

— При чем тут я?.. Все бросили… Порядок такой… Да и кто в жарковую путину ловит?

— Все, кроме пьяниц и лодырей.

— Попробуй летом половить. Поглядим, что ты поймаешь, — вставил Егоров.

— Будем пробовать все. Завтра в ночь все до одного баркасы выйдут в море. Поеду и я.

— А я не выйду, — с усмешкой сказал Егоров.

— Тогда мы на твоем баркасе пойдем.

— Баркас потоплю.

— Под суд пойдешь, — предупредил его Жуков.

Тимофей дернул Егорова за рубаху:

— Сядь, ты еще… — и глухо проронил: — Никаких порядков тебе.

— Откуда им быть, когда бабы на почетном месте заседают, — хмуро проворчал Егоров.

— Когда нет людей, то и петух — Сулейман-паша.

Панюхай вспыхнул и — обиженно к Тимофею:

— Ты, Николаич, кого это, дочку мою затронул?

Тимофей посмотрел на Панюхая, пожевал бороду и, ничего не ответив, пошел со двора.

— Тимофей Николаич! Погоди, куда же ты? — и, перепрыгивая через лежащих, Егоров поспешил вслед. У ворот задержал Тимофея.

— Чего ты, Николаич? Ежели что, все за тобой пойдем. Ребята! Правильно?

— Правильно!

— Валяй за Николаичем. Делать нам тут нечего! — и рыбаки потянулись к воротам.

Кострюков преградил дорогу:

— Стойте! Собрание не кончилось.

— О чем еще там?

— Об артели потолкуем.

— Не-э-э-эт… — отмахнулся один рыбак. — В кабалу не пойдем.

— Затем и звали нас? — разочарованно сказал другой.

— Напрасно только ноги били, — вздохнул третий.

— Вы вот сейчас находитесь в кабале, — загорячился Жуков. — И когда вам показываешь выход из нее, вы отбрыкиваетесь и головой лезете в петлю.

— Какой же выход?

— Объединиться в артель. Члены артели пользуются всеми льготами и платят только единый ловецкий сбор — шесть процентов от улова. Вам, наверное, это известно? Но неволить никого не станем и толковать об артели больше не будем, раз вы хулиганите и срываете собрание. Скажу одно. Кто за артель, кто за революцию на море, оставайтесь здесь, записывайтесь в боевую дружину и завтра же — в поход за рыбой. Кто против, уходите. Держать не станем. Не станем держать!

Жуков выждал. Через минуту двор был почти пуст. Перед ним стояли пять сухопайщиков, Дубов, Зотов, Евгенушка, четыре бедняка-коммуниста и два комсомольца.

— А какие правила для нас? — спросил один из сухопайщиков.

— Порядок простой. При вступлении в артель батраки платят вступительный взнос пять рублей, а бедняки и середняки от пяти до двадцати рублей.