Дарья подставила ногу, толчком в грудь швырнула его с кормы. Сорвала с головы платок и, размахивая им, истошно закричала рыбакам. Повернулась к обидчику, трясясь от негодования:

— Григорию скажу… Нет, всему хутору скажу… Всем скажу.

Сухопайщик встал, повел вокруг налитыми кровью глазами. На лице его, одежде и сапогах мокрыми снежинками сверкала цинковая рыбья чешуя. Ветер сек по лбу мокрой прядью волос, теребил отворот рубашки. Дарья не переставала кричать о помощи и, стуча босыми ногами о корму, грозила сухопайщику:

— Вот, и скажу. Все равно скажу. На весь хутор осрамлю.

Заметив, что от ватаги отделился баркас и направился к ним, сухопайщик поспешно развязал трясущимися руками гиты, поднял парус и, блестя обезумевшими от бешенства глазами, брызгая слюной, закричал нечеловеческим голосом:

— Брешешь! Не скажешь! Не осрамишь! — и, брасуя парусом, повел баркас между бурунами, уходя от приближавшихся рыбаков. Выждав момент, когда огромный бурун подкатился вплотную, он сильно накренил баркас и прыгнул на борт.

— С ума спятил, что ли? Погоди ты! — вскрикнула Дарья, выпуская румпелек.

Волна хлестнула через борт, взбудоражила еще не уснувшую рыбу. Баркас лег на бок и погрузил в волны сопротивлявшийся парус. Взмахнув руками, Дарья сорвалась с кормы и рухнула в воду. Вынырнув, огляделась, но баркаса и сухопайщика не увидела.

— Погибли! — сорвалось с ее посиневших губ, и Дарья поплыла навстречу спешившему к ней баркасу. Руки и ноги быстро коченели в холодной воде, рубашка и шаровары свинцовым панциром облепили тело, тянули ко дну.

Чувствует Дарья: иссякают силы, не доплыть до баркаса, не поспеет помощь, — и еще сильнее стынет тело от зябкого ужаса, мутится рассудок. «Лечь на спину… Легче будет…» — думает она и переворачивается лицом вверх. Потом снова переворачивается и, напрягая последние силы, плывет наугад. Что-то ударило об ногу. Попробовала пальцами — бугор! — и ступила обеими ногами на подводную отмель. Буруны толкали ее в грудь, срывали с места. Дарья слышала, как шарахнулись мартыны, вспугнутые человеческими голосами, но ничего не видела. Она качалась из стороны в сторону, загребая под себя воду. Но вот песчаный бугор под ногами заколебался, рассасываемый водой, стал быстро таять, и ее потянуло вниз, а потом подхватило волной, отбросило далеко и ударило головой обо что-то твердое, как камень.

— Куда же ты правил? Ах, раззява… Килем голову расшиб. Вот беда… — словно сквозь глубокую дрему услышала Дарья и, когда ее за волосы потянули на баркас, лишилась сознания.

Появление на хуторе полуторатонного грузовика было событием для ребятишек. Завидев его у кургана, мальчишки опрометью бросились на окраину, взвизгивая и кувыркаясь один через другого. Возле клуба они стеной преградили машине дорогу, и она остановилась. Большинство ребят ни разу не бывало в городах и видело автомобили только на картинках. Дети с огромным интересом осматривали грузовик со всех сторон, припадали грудью к земле, заглядывали под кузов, ковыряли ногтями резиновые шины, ощупывали радиатор, похожий на пчелиные соты, обжигали руки. Желая, видимо, удовлетворить любопытство ребят, шофер, улыбаясь, помедлил немного, а потом спросил:

— Где сельсовет помещается?

— Вон там, посеред хутора, где тополь растет, — дружно ответили малыши. — Айда за нами, покажем, — и вперегонки пустились по главной улице, поддерживая спадавшие штанишки.

Возле совета стоял представитель треста, возмущенно хлопал себя по бедрам. Когда подъехала машина, он раздраженно обратился к шоферу:

— Почему так поздно? Ведь это же безобразие! Они знают там, в тресте, во сколько обошлись мне подводы? Они знают, сколько пропало рыбы? Вон, под яр сваливаем…

Из кабины спокойно вылез среднего роста худощавый человек с приплюснутым носом, одетый в порыжевшую и залубеневшую от времени кожаную куртку. Слегка прихрамывая и кивая головой, приблизился к представителю треста.

— Винить некого и не за что. Машины обслуживают все рыболовецкие точки побережья нашего района. Не имея передышки, часто требуют ремонта. Вот и задержка получилась.

— Нет, это недопустимо! Сколько рыбы погибло! Поеду в город, я их!.. — не переставал горячиться представитель треста. — Сорочо́к и нитки привезли?

Шофер утвердительно кивнул головой. Представитель треста вспрыгнул на подножку, сел в кабину.

— Держите прямо. Поедем на пункт.

Машина вздрогнула, судорожно затряслась и задымила по улице сизым перегаром бензина. Следом за ней с криком и свистом бросились ребятишки, и вскоре улица опустела.

На крыльцо совета вышел Душин. Увидев неизвестного, приподнял картуз, приветливо сказал:

— Доброго здоровья вам. Откуда вы и зачем?

— Я Жуков. От окружкома партии. А вы председатель совета будете?

— Нет, секретарь. Председатель в районе и вернется к вечеру.

Жуков кивнул головой и задумчиво уставился в землю.

— А может, дома он?

Душин высоко поднял плечи:

— Едва ли. А то гляди, вернулся, может быть, и дома, — и, сойдя с крыльца, добавил: — Пойдемте к нему. Тут недалеко.

У обрыва Жуков остановился. Его внимание привлекла широкая яма, из которой выплескивалась перемешанная с песком глина. Евгенушка и Анка поддевали ее лопатами, отбрасывали в сторону. Жуков и Душин направились к ним.

— Что вы делаете, товарищи?

Анка задержала на весу лопату, обернулась.

— Чем занимаетесь, спрашиваю?

— Могилу роем.

— Зачем?

— Рыбу тухлую хоронить, — вставила Евгенушка, блеснув глазами.

Из ямы высунулись Дубов и Зотов. Дубов, поглядев на Жукова, прижмурил красные веки и махнул рукой:

— Это уже третий такой субботник справляем. Разве вы не знаете?

Не выдержал и Зотов:

— Полторы тысячи пудов добра угробили. Рыбалки из моря качают рыбу, а мы только и знаем, что в землю закапываем.

Жуков вопросительно уставился на Душина.

— Хранить негде, — поспешно ответил Душин. — Так, понемножку, кое-где, в сараях рыбалок… А тут еще в подводах большая нехватка. Вот и…

Анка, вонзив в глиняный бугор лопату, перебила Душина:

— Хранить есть где. Вон сарай с ваннами для рыбы и ледником. Всю весну пустует.

Жуков ощупал глазами длинный каменный сарай под железной крышей, спросил:

— Чей?

— Рыботорговца Урина, что целый век даром загребал на хуторе рыбу. А наши теперь бояться воспользоваться ледником.

— Где он сам?

— Скрылся.

Жуков вынул записную книжку, записал что-то и направился вниз. Его догнала Анка.

— Вы откуда, товарищ?

— Из округа.

— Так вот: у нас еще один богатей имеется, по фамилии Белгородцев. Всю бедноту к рукам прибрал подачками разными. Путина еще не кончилась, а рыбаки бросили лов, на берегу гуляют. Белгородцев днем и ночью спаивает их водкой. Так вот, чтоб знали вы.

— Хорошо, хорошо, — и карандаш опять забегал по листку.

Кострюкова дома не оказалось. Возле его халупы, метрах в десяти от берега, на подчалке сонно покачивался Панюхай. На носу подчалка висела сапетка, касаясь донышком воды, а поперек борта лежали два коротких удилища с поднятыми вверх острыми концами. Неподалеку ядренными вишнями горели в мелкой зыби красные пробочные поплавки.

— Тоже рыбак? — поинтересовался Жуков.

— У берега бычков ловит, а в море боится выходить, — ответил Душин и окликнул: — Ну как, дед Панюхай, рыба дюбает?

Панюхай поправил сползший на лоб платок и, сощурившись, затрусил бородкой:

— А чтоб ее батьку так дюбало. Поцмыкает, поцмыкает и бросит. А тут зло тебя берет, за печенку дергает.

— Почему в море не выезжаете? — спросил, кивнув головой, Жуков.

— С чем? Со штанами дырявыми? Много наловишь.

— С сетями выезжают на лов.

Панюхай горестно вздохнул:

— А где их взять? Дожились — ни сеток, ни шматка ниток. Да людей славных, что век нас кормили, из домов выгоняем. Эх, зря…

— У нас еще никого не выгнали, — возразил Душин. — А нитки на сети ты можешь хоть нынче получить. Привезли из города.