— Это уж точно, — отозвался Бичем и погладил жену по руке. — А теперь я удалюсь.

— Ты хочешь завлечь мистера Милаццо?

— Да.

Филадельфия взглянула на часы на камине, показывающие четверть восьмого. Эдуардо так и не появлялся. Она должна была знать, что он не вернется. Напрасно она одевалась.

Она прошлась по комнате в вечернем платье из зеленого рубчатого шелка. Звук открываемой двери заставил ее на мгновение забыть о том, как она сердита; она обернулась и увидела в дверях Эдуардо. Не говоря ни слова, он прошел через комнату, обнял ее и поцеловал в ухо, бормоча по-португальски свои извинения.

На какое-то мгновение Филадельфия позволила себе отдаться неожиданному ощущению наслаждения, которое охватывало ее всякий раз, когда он прикасался к ней. Неожиданным было не само ощущение наслаждения, а напряженность момента. И тут же она почувствовала, как его рука, обнимавшая ее за талию, начинает расстегивать ее платье.

— Что ты делаешь?

— Я хочу тебя голой, — произнес он не очень разборчиво.

Она отшатнулась от него, ощущение радости сменилось раздражением:

— Ты пьян!

Он улыбнулся ей, его ямочка на щеке соблазнительно терлась о ее щеку.

— Совсем немного, милая. Я обнаружил в Америке, помимо тебя, кое-что, что мне нравится. Виски из Кентукки. Ты должна его попробовать.

Филадельфия осуждающе покачала головой.

— Я надеялась, что хотя бы одного мужского недостатка у тебя нет.

Эдуардо ухмыльнулся, потом нахмурился, словно обдумывая ее слова.

— Какие еще недостатки? У меня их нет.

— Не считая того, что ты пьян? — спросила она, стараясь не улыбаться.

— У мужчины иногда бывает повод выпить.

— Сегодня ты, видимо, нашел с дюжину таких поводов, — резко отозвалась она. — Я вижу, что совершила ошибку, одевшись для оперы. Ты не способен ни на что другое, кроме того, чтобы лечь в постель.

Его черные глаза загорелись, когда он снова обнял ее за талию.

— Да, милая, я способен лечь в постель. Иди ко мне, и я покажу тебе, на что я способен в постели.

— Я не это хотела сказать, — ответила она, упираясь обеими руками ему в грудь.

— А я хотел. Я хочу видеть тебя обнаженной, целовать каждый дюйм твоего голого тела. Я думаю, что это отнимет у меня немало времени — поцеловать каждый его дюйм. Ты ведь хорошо знаешь, что я человек пунктуальный.

— Я поеду в оперу одна, а ты можешь оставаться здесь.

Она подождала, пока он утвердится на ногах, и потом оттолкнула его и удивилась, что он не потерял равновесия. Эдуардо схватил ее за руку и самодовольно улыбнулся.

— Я не пьян, милая! Я наслаждаюсь тем огнем, который зажгло в моих жилах хорошее виски, но не настолько пьян, чтобы не обслужить тебя в том деле, которого ты жаждешь. Мы, как цивилизованные люди, отправимся в спальню, или ты предпочитаешь заниматься любовью на ковре? Я тоже. Увидеть, как ты лежишь здесь, голая и пресыщенная, вот это мне нравится.

Раздраженная и в то же время довольная, она взяла его лицо в руки и крепко поцеловала.

— А теперь, — сказала она, отстраняясь от него прежде, чем он успел схватить ее, — слушай меня внимательно, сеньор. Мы сегодня приглашены в оперу. Для меня это подходящий случай показаться в твоих бриллиантах. Мы ведь для этого приехали сюда.

Эдуардо смотрел на нее влюбленными глазами.

— Ты так хочешь, чтобы я поехал с тобой? Тебе было очень грустно сидеть одной в этой комнате?

— Очень.

— А потом, когда мы вернемся из оперы, ты ляжешь голой на ковре для меня?

Филадельфия вся вспыхнула.

— Я подумаю.

Он улыбнулся и прижался щекой к ее щеке.

— Она еще будет раздумывать, а я не могу думать ни о чем другом.

— Ты будешь переодеваться к обеду? Мы уже опаздываем.

— Можем и опоздать. Мне очень тебя хочется.

— О нет! — Она увернулась от него. — Я потратила немало денег на горничную, чтобы она помогла мне одеться. Я должна выглядеть такой, как сейчас, — не растрепанной и не помятой.

Он кивнул в знак согласия.

— Но потом, милая, у меня будет время измять тебя. И исцеловать, и излизать, и…

— Сеньор!

Эдуардо пожал плечами.

— Ладно, но ты меня разочаровала. Между прочим, это наша последняя ночь здесь. Завтра мы уезжаем из Саратоги.

Филадельфия нахмурилась.

— Почему? Ты проиграл так много, что мы должны продавать драгоценности?

Эдуардо затряс головой.

— Я был слишком пьян. Я выиграл! Выиграл больше, чем стоят все наши драгоценности. — Он улыбнулся ей так, что она вся вспыхнула. — Ты не хочешь поцеловать победителя?

Филадельфия решительно подобрала свои юбки.

— Не собираюсь, ты обожжешь меня.

Как заметила Филадельфия, опера не являлась любимым развлечением Эдуардо. Когда начался второй акт, она услышала его тихое посапывание в кресле позади нее. Она извиняюще улыбнулась Бичемам, в чьей ложе они сидели, и стала смотреть на сцену. Она не очень удивилась, обнаружив, что публика в Саратоге ведет себя по отношению к опере не более уважительно, чем ньюйоркцы. Зрители все время ходили из одной ложи в другую и переговаривались.

Не очень удивилась она и тому, что всеобщее внимание оказалось приковано к их ложе. Она, в общем, понимала, что все, чем занимался Эдуардо в последние дни, делалось только для того, чтобы привлечь к ней внимание, когда она наконец появится на людях. Отблески лорнетов и биноклей сигнализировали о том, что ее разглядывают. Единственный неприятный для нее момент был, когда ей подумалось, что где-то в темной зале может сидеть мужчина, который заговорил с ней сегодня, и следит за ней.

Филадельфия поежилась, представив себе, что эти светлые, почти бесцветные глаза наблюдают за ней. Она бездумно поднесла руку к шее и дотронулась до изумрудов, которые Эдуардо дал ей. Филадельфия прикрыла глаза и заставила себя припомнить его прикосновение, когда он застегивал это ожерелье у нее на шее. Когда он дотрагивался до нее, она готова была забыть все на свете.

Позднее, во время антракта, в фойе оперы она заметила, что улыбается своим мыслям.

— От чего ты чувствуешь себя такой счастливой, милая? — спросил Эдуардо, обнимая ее за плечи.

Она улыбнулась ему.

— От всего и от ничего. Мне так мало нужно, чтобы чувствовать себя счастливой, когда я с тобой.

Она заметила, какими бархатными стали его глаза.

— Поедем домой, — предложил он.

— А Бичемы? — спросила она, не выражая никакого протеста.

— Мы ведь новобрачные. Ты думаешь, им нужно что-то объяснять? — Он засмеялся, увидев выражение ее лица. — Если ты предпочитаешь, я могу сказать, что ты больна.

— Нет, — отозвалась она, думая о том, что Бичемы представляют себе их далекими друг от друга и несчастливыми. — Только поторопись, я…

— Замерзла?

— Нет, — ответила она, с трудом выдерживая его взгляд. Она обнаружила, что флирт на людях дает ей совершенно новое, пьянящее и чем-то пугающее ощущение.

— А я ведь помню обещание насчет ковра, — тихо сказал он, ведя ее к двери. — Такие вещи, милая, придают смысл жизни мужчине.

Бичемы появились как раз в тот момент, когда сеньоры Милаццо выходили из фойе.

— Смотри, — с тревогой сказал мистер Бичем, — они уезжают. Им, видимо, неинтересно.

— Не думаю, — возразила Мэй, от чьего взгляда не укрылось, с какой нежностью молодой человек обнимал за плечи свою жену. — Я думаю, мы с тобой сделали доброе дело.

Звук открывающейся двери почти не был слышен, но Эдуардо тут же насторожился. В голове у него пронеслись самые различные предположения: от мысли, что это воры, заметившие на Филадельфии изумруды, или это горничная, которая забыла, что номер занят, или постояльцы, спутавшие номер.

Он дотянулся до своей рубашки и набросил ее на Филадельфию, которая спала голая рядом с ним на ковре. В следующее мгновение зажегся свет.

Мужчина, стоявший в дверях, ухмыльнулся, глядя на открывшуюся ему картину.