Мистер Бичем загоготал.

— Поберегись, сынок. Ты сам не так давно заковал себя в кандалы брака. Твоя критика будет смягчена радостями, которые предлагает тебе молодая жена.

Эдуардо пожал плечами.

— В моей стране мужчина женится ради связей, положения и состояния. Все остальное не имеет значения, при условии, что есть наследник.

— Ну, ну, сынок, — отозвался Бичем. — Я один раз видел твою жену за ленчем. Она очень приятная женщина, если ты не возражаешь против таких слов.

— Приятная, как цветок в оранжерее, — возразил Эдуардо с нетерпеливым жестом. — У нее слишком деликатное здоровье. Она страдает от жары, холода, сырости. Путешествия расстраивают ее нервы, а это меня огорчает.

Бичем оглядел остальных мужчин, сидящих за столом, и, убедившись, что они ничего не добавят к этому разговору, продолжал:

— Моя Мэй была в девичестве очень деликатного здоровья. Но когда родила нашего старшего, Джошуа, пришла в полный порядок. У нас сейчас пятеро детей, и Мэй вполне здорова. Дай твоей молодой жене время, сынок. Вы можете найти в Саратоге то, в чем она нуждается. Я поговорю с Мэй, чтобы она пригласила твою жену ходить вместе с ней пить минеральные воды. Мэй клянется, что они чудодейственны.

— Думаю, что вреда от них не будет, — пожал плечами Эдуардо. — Во всяком случае, должны же здесь быть и другие приятные развлечения.

После слов Эдуардо за столом воцарилось неловкое молчание, а Эдуардо мысленно попросил прощения у Филадельфии.

Когда игра закончилась и Эдуардо, как и намеревался, вновь проиграл, он с отвращением бросил карты.

— Неужели в этом городе нет ничего более увлекательного? Мне надоела эта игра по мелочам.

— Есть клуб Морисси, — высказался Хоуэлл и покраснел.

— Я слышал, — отозвался Эдуардо. — Почему бы нам не присоединиться к ним?

Бичем глуповато ухмыльнулся.

— Когда с тобой жена… в общем, это не то место, какое одобряет Мэй.

Брови Эдуардо удивленно поползли вверх.

— Почему ваша жена должна решать, как вам проводить свое время?

— Первый этаж там открыт для публики, там играют в фаро, в рулетку, а также в карты и в кости, — заметил Сполдинг, взглянув с интересом на Эдуардо.

— А наверху? — поинтересовался Эдуардо.

— Там частные комнаты, доступ туда имеют немногие.

Капризное выражение лица Эдуардо сменилось на оживленное.

— Там идет настоящая игра, да? Там можно поставить такую сумму, чтобы кровь взыграла? Я должен туда попасть.

— На вашем месте, мистер Милаццо, я был бы осторожнее, — заметил Бичем. — Там ошиваются распутные люди. Могут опустошить ваши карманы раньше, чем вы сообразите, что к чему.

Эдуардо улыбнулся.

— Я вырос среди подобной публики, мистер Бичем. Вот это, — показал он на стол с картами, — для меня благопристойное чаепитие.

— Ну что ж, — начал Бичем, не зная, следует ли ему оскорбиться, — если мы для вас слишком скучны, я полагаю, мы можем извинить вас.

Эдуардо не хотелось обижать приятного человека, но это входило в его игру. Он встал, достал деньги и расплатился за проигрыш. — К сожалению, я вынужден покинуть вас, джентльмены.

К всеобщему удивлению, Сполдинг тоже встал.

— Если вы пожелаете, мистер Милаццо, я буду рад представить вас мистеру Морисси.

Эдуардо обернулся к нему.

— Это возможно? Сейчас?

Сполдинг кивнул.

— Вы готовы отправиться со мной в клуб?

— Конечно! — Эдуардо взял свой стакан и осушил его, после чего повернулся к Бичему. — Это кентуккийское виски лучшее, что есть в Америке. Передайте мои поздравления его изготовителю. Когда буду возвращаться домой, закуплю его побольше.

Бичему не нравилась заносчивость молодого аристократа и его такое не американское отношение к женам. Но человек, так высоко оценивший виски «пырейного штата», как в шутку называли Кентукки, не так уж плох, решил Бичем и встал, чтобы протянуть Эдуардо на прощание руку.

— Нам доставило удовольствие, сэр, видеть вас за нашим… маленьким чаепитием. Заходите, если будет желание. Во всяком случае, Мэй и я надеемся увидеть вас сегодня в опере.

— Ах да. Моя жена очень настаивала, чтобы мы отправились туда. Пусть едет, если ей так уж хочется. Будьте здоровы, джентльмены.

— Не завидую я его жене, — говорил позднее Бичем своей Мэй. — Миленькая молодая женщина, но слишком кроткая, чтобы управлять таким молодым бычком, как он. Интересно, почему она вышла за него замуж? Вряд ли по любви. Он, похоже, вообще не помнит, что женат. Я был бы рад, Мэй, если бы ты взяла ее под свое крыло. Он каждый день оставляет ее одну, и она, находясь так далеко от родного дома, вероятно, чувствует себя очень одинокой.

Подозрения Бичема были недалеки от истины. Филадельфия ходила взад и вперед по ковру в своей спальне, ощущая себя одинокой и брошенной. Когда она согласилась играть роль болезненной жены, то не ожидала, что окажется в таком одиночестве. Ей больше нравилось, когда Эдуардо играл роль Акбара и большую часть времени находился рядом, ожидая, когда она позовет его. Здесь она ни с кем не познакомилась, и весь день ей не с кем было поговорить.

Эдуардо уходил рано, возвращался поздно, и от него часто пахло алкоголем. Вчера вечером от него подозрительно пахло женскими духами. Она так рассердилась, что притворилась больной, и, когда он предложил спать в соседней спальне, она согласилась. Однако теперь, когда у нее было время подумать, стало ясно, что это неправильная тактика.

Она приехала в Саратогу с надеждой, что это сблизит их, но жизнь показала, что они, напротив, отдаляются друг от друга. Эдуардо постоянно выходил в свет, а она оставалась взаперти. Он был красив и легко тратил деньги. Филадельфия не удивилась бы, если бы узнала, что им интересуются женщины, тем более что его жена нигде не появляется.

— Я могу изменить все это! — сказала она, глядя в зеркало. Почему она должна сидеть здесь и чахнуть, когда он получает все удовольствия, какие только может предложить Саратога? Она ему не прислуга. Она вольна идти, куда захочет. Так она и поступит.

Филадельфия направилась к шкафу и вынула одно из самых прелестных платьев. Это был костюм для прогулок из кремового фая с накидкой белого китайского шелка, отделанной белыми кружевами и красными лентами. Веселенький костюмчик, в котором не будет жарко и который исправит ей настроение. Она сорвала с себя халат и надела костюм, радуясь, что он застегивается спереди и не надо тратить время и вызывать горничную. Потом повязала вокруг шеи косынку с искусственными розами и подошла к зеркалу, чтобы привести в порядок прическу.

Прежде всего она обследовала свои виски, чтобы проверить, не заметны ли темные корни волос. Каждое утро Эдуардо промазывал лимонным соком ее волосы, и она садилась под утреннее солнце на маленьком балкончике, прилегающем к их апартаментам. Цвет волос ее удовлетворил, она расчесала свои золотистые локоны, заколов их так, чтобы они открывали лицо; теперь нужна еще шляпка.

В третьей коробке она нашла подходящую. Когда она пристроила ее на свои волосы, глядя в зеркало, настроение ее резко улучшилось. Она решила, что выглядит прелестно. Теперь Эдуардо Таварес должен будет обратить на нее внимание. На самом деле она намеревалась, чтобы вся Саратога узнала, что у сеньора Милаццо есть жена — очень красивая и молодая. Поразмыслив, она надела бриллиантовые серьги и узкий браслет с бриллиантами и изумрудами, который дал ей поносить Эдуардо. Филадельфия взяла зонтик и вышла из номера.

Сердце ее билось учащенно, когда она шла по знаменитому внутреннему саду, ограниченному с трех сторон корпусами отеля. Он был очень ухоженный, аккуратные бордюры из гвоздик, герани и гортензий оттеняли густую зелень травы. Филадельфия улыбалась, проходя мимо постояльцев отеля, отдыхающих в тени деревьев, и знала, что они следят за ней. Ее никто здесь не знал, а незнакомок обсуждают с особым пристрастием.

Дойдя до большого холла, выложенного красными и белыми мраморными плитами, она вдруг поняла, что, собственно говоря, не знает, куда идти. Филадельфия остановилась и посмотрела направо, где видны были четыре деревянные лестницы. Позади них виднелись кабинеты для обедов. Еще дальше располагался всемирно известный Большой обеденный зал, где она уже обедала с Эдуардо.