Истина вообще труднодостижима, но иллюзия обладания ею – вещь ужасная. Человек настолько ленив от природы, что в большинстве случаев вряд ли способен причинять зло нарочно, поэтому любые, даже самые жуткие вещи делаются, как правило, только при полной убежденности в своей правоте.

На самом деле добро и зло – это лишь философские категории, притом весьма расплывчатые. Однажды, еще при социализме, физрук узбекской школы устроил старшеклассникам на весенних каникулах поход в предгорья Памира. На третий день пути его укусила гюрза, и тут же выяснилось, что противозмеиную сыворотку забыли. Физрук всё сделал как надо: надрезал кожу, высосал кровь, прижег ранки, но рука раздувалась на глазах. В отчаянии он разослал ребят по окрестностям, и вскоре прискакал старый чабан, кочевавший неподалеку с отарой. После краткого осмотра он сказал, что дело плохо и надо спешить, поскольку медпункт не близко. К этому времени рука учителя превратилась в бревно. Старик усадил парня за собой и пустил коня в галоп. Однако вскоре учитель стал терять сознание, и тогда чабан сказал: «Слезай, ты уже не можешь ехать, надо идти пешком».

Парень, свалившись на землю, ответил, что всё кончено и с места он не двинется. Старик заставил его подняться и гнал несколько с часов криком и руганью, иногда стегая камчой. Когда уже к темноте они добрались до кишлачного медпункта, врач сказал что сыворотка без надобности, потому что от интенсивной физической работы яд в крови перегорел. Насилие по отношению к умирающему – это добро или зло? Конечно, можно было пожалеть парня, но тогда бы он, скорее всего, погиб. В данном случае старик безошибочно знал, что именно следует делать, а знание добывается умом и опытом. Обратимся к астейе и апариграхе, эти категории обычно считают взаимодополняющими. Действительно, непринятие даров и не присвоение чужого отчасти совпадают, в русском языке есть для этого слово «нестяжательство».

Понятие астейя соотносится с бескорыстием, наверное, человеку воздается соответственно за служение этому миру. Однако сегодня развелось великое множество «учителей», которые вокруг души вьются, а в карман лезут – и это надо учитывать.

Астейя это отказ от желания присвоить принадлежащее кому-то, собственность не порочна, порок – это замыкание на ней всех устремлений. Непривязанность схожа с недеянием, это свойство не особенно радоваться, когда деньги есть, и не очень печалиться, если их нет. Патанджали говорит: «Упражнениями в не присвоении все богатства достигаются йогом» («Классическая йога», 2.37).

Термин «брахмачарья» (последний компонент ямы) можно перевести как «благочестивая жизнь» или «воздержание». Уже Веды считают семя сосредоточием жизненной энергии. Тантра, будучи более поздней, нежели йога Патанджали, системой спасения, считала, что его надлежит сохранять, поскольку секс энергозатратен и препятствует духовному развитию. В Индии есть четыре типа брахмачаринов:

– савитри – после принятия священного шнура посвященный воздерживается три дня; – праджапатья – воздержание длится год;

– собственно брахмачари – воздержание от момента посвящения до конца изучения Вед;

– найштхика – полное целомудрие.

Подавление сексуальных желаний не приветствуется, напротив – нужно создавать наилучшие условия для их сублимации, хотя Вивекананда трактовал брахмачарью как целомудрие в мыслях, слове и деле при любых условиях. Но дело в том, что воздержание не должно нарушать остальных принципов ямы, если человек мучительно борется с собой, ему не до йоги. Какой позитивный смысл в том, что протопоп Аввакум держал руку над огнем, а толстовский отец Сергий, избегая соблазна, рубил топором пальцы?

Наверное, отказываться от любви земной можно лишь во имя любви к Богу. Тексты рекомендуют йогам, идущим «по полной программе», воздерживаться от секса, а Будда наставлял монахов так: «Не разговаривай с женщиной, если придется разговаривать – не гляди на нее, если придется глядеть – держись настороже».

Тем не менее в Индии широко известен Храм шестидесяти четырех йогинь, которые когда-то овладели учением вплоть до самадхи, хотя в индуистской традиции женский аскетизм не поощрялся.

Виктор (16.07.2003): «Для чего человек ест? Чтобы продлить жизнь и на какое-то время забыть о еде, чтоб потребность в ней исчезла, не давила на сознание, не мешала. То же и с сексом: в спектре жизненных проявлений он занимает конкретную ограниченную нишу. И раздувать значимость, ставя его во главу угла, как это сделал, например, Фрейд – бессмысленно и вредно. Традиционная йога дает человеку душевный покой, при этом секс, как и прочие природные проявления, занимает подобающее ему место и “не жмет”! А бесконечные обсуждения того, как понять, истолковать и делать это “правильно” и “духовно” – одна из форм зависимости! Когда есть гармония, всё происходит так, как должно быть именно у данного человека, и болтать здесь особо не о чем. Это занимает в жизни ровно столько времени, сколько необходимо, и не более. Всё остальное время, когда вы о сексе не вспоминаете, – это и есть брахмачарья, она не может быть абсолютной, аналогично тому, как человек не может не есть. А если пытается – он, извините, глупец, поскольку ничего хорошего не выйдет. Когда же вы это без конца обсуждаете и пытаетесь “правильно” соблюсти, то этой самой брахмачарьи нет и в помине. ИМХО».

Нияма – культивирование привычек, помогающих йогину получить навыки интроспекции. Это воздействие на характер посредством самодисциплины, именно поэтому нияма более интимная вещь. Если для соблюдения требований ямы можно уйти в лес или пещеру (дабы избежать ситуаций соблазна), то предписания ниямы следует выполнять даже в полном одиночестве. Строго говоря, они не соотносятся с нравственными основами, скорее, это формирование качеств характера, необходимых для успешного освоения йоги. Может показаться, что яма ведет человека к альтруизму, а нияма – это «откат» в сторону эгоистичности, но на самом деле они уравновешивают друг друга, помогая избегать однобокости, когда воля вырождается в жестокость, а ненасилие в самоуничтожение. Бестактная правдивость может граничить с грубостью, нестяжательство с иждивенчеством, воздержание – быть предметом гордыни.

Первый пункт ниямы – шауча (означает «очищать» или «быть чистым») – устранение загрязнения во всех его аспектах. Большинство комментаторов трактует это как требование внешнего и внутреннего очищения. Внешнее – это санация тела (и окружающего пространства) с помощью различных приемов, поддержание его в чистоте омовениями, принятие соответствующей пищи, стирка. Вивекананда утверждал однозначно: «Неопрятный человек не может быть йогом».

«Йогин по вере своей – духовное существо, однако, это не мешает ему уделять необходимое внимание такому материальному аспекту жизни, как уход за своим телом. Каждый, кто по-настоящему занимается йогой, с самого начала должен четко и недвусмысленно понять, что хорошее физическое состояние человека – это единственно надежное средство достижения желаемого. Его первейшая обязанность – сохранение идеального здоровья...» («Личная гигиена йога»).

Для интереса можно вспомнить, что, например, в Тантре известно пять видов очищения:

– Деха или Шарира шуддхи – очищение тела (Шат карма и асана);

– Нади шуддхи – очищение каналов «нади», асана и пранаяма;

– Манас шуддхи – очищение ума (Аджапа-джапа, Антара моуна и т. д.);

– Чакра шуддхи – практика мудр и бандх;

– Бхута шуддхи или Панчадхарани-мудра.

Посредством этих процедур достигаются следующие цели:

– избавление от болезней;

– чистота тела;

– сохранение высокой физической готовности;

– укрепление иммунной системы;

– долголетие;

– нравственное и духовное просветление.

Внутреннее очищение (абхьянтара) достигается культивированием доброжелательности ко всему живому. Другая часть ниямы – самтоша – довольствование тем, что уже есть. На Западе постоянная неудовлетворенность считалась (до Ганса Селье) одним из факторов прогресса, на Востоке же ее всегда воспринимали как состояние отрицательное. Будучи обращена на себя, она может принимать патологический характер и приводить к болезням психики. Традиционное религиозное воспитание приводит к тому, что индусы в массе своей уравновешенны, хотя, имея плотность населения Индии, любая европейская страна взорвалась бы, как бомба.