В ответ на его выстрелы у дороги тоже раздались крики и стрельба. Талу побежал, пытаясь не поднимать шума, и, ловко избегая препятствий, вскоре оторвался от преследователей. Когда крики позади утихли, он сел на поваленное дерево и задумался. Ему надо было выйти к своим, но теперь он не знал даже, где находится и в какую сторону идти — проще говоря, заблудился.

В лесу царил мрак, густые кроны деревьев скрывали небо. Ориентироваться по-другому Маоней Талу не умел — вся его жизнь прошла в городе.

Он прислушивался как мог, но шума моторов слышно не было. Помощь не шла и Талу окончательно растерялся — он просто не знал, что делать дальше. Его грызло неотступное чувство вины: он понял, что действовал как дурак, погубив всех доверившихся ему файа и людей. И даже еще хуже — экспедиция погибла, а командир жив — как это называется? Но почему нет помощи? Ведь пост Внутренней Армии всего в десяти милях отсюда — два бронетранспорта и взвод солдат. Почему не помогли хотя бы они? Ну да — они сперва свяжутся со штабом, а там — «сил недостаточно, ждите подкреплений». А подкреплений нет. Черзмали в городе не сможет снять больше никого — ни один командир не пойдет в наступление, зная, что за его спиной может вспыхнуть мятеж. Местные части Внутренней Армии блокируют Черми, здесь их достаточно лишь для дозора. Конечно, подкрепления будут; но, пока они подойдут, пройдет не меньше суток. А за это время… Маонея затрясло от ярости: Черми бы уже давно разделал «беглых» так, как они заслужили, если бы он не вмешался со своими дурацкими!.. Вспомнив, кто и зачем послал его сюда, он успокоился. Но сомнения остались.

Зачем держать пять миллионов солдат в двух армиях, если их нет там, где они нужны? Почему истребительные отряды из защитников превращаются в разрушителей и палачей? Почему народ, едва представляется возможность, выступает против власти с оружием в руках? Ответ был простым — разложение Фамайа, как считалось, обращенное вспять после Второй Великой Революции, продолжалось. Талу повидал уже достаточно, чтобы понять — пройдет совсем немного лет, и подобные выступления станут повсеместными, а потом… едва ли что-то будет потом…

Впрочем, сейчас его волновали более важные проблемы — у него осталось всего три патрона, босые ноги болели, он замерз, и, к своему удивлению, проголодался.

С ногами было просто — он отвязал от ремня чудом уцелевшие сандалии и обулся. С остальным… Сидеть, ожидая неизвестно чего, было бессмысленно. Талу знал, что и кроме гекс в лесах Уарка водились существа, которым ничего не стоило прикончить даже вооруженного солдата. А побоище должно было привлечь множество подобных пожирателей плоти. Однако брести — куда глаза глядят — неизвестно сколько, вздрагивая от каждого шороха, испуганно оглядываясь, и не зная, что встретится ему за следующим деревом Талу тоже совершенно не хотелось.

Высоко над его головой шумел ветер; ровный шелест листвы то отступал, то накатывал волнами. Талу бездумно впитывал этот успокаивающий звук, пока не сообразил, что он глушит другие, гораздо менее приятные — шорох шагов и, вроде, чей-то шепот. «Беглые» вовсе не думали прекращать погоню, а он ушел явно недостаточно далеко.

Талу поднялся и стал отступать — быстро, но осторожно, стараясь не поднимать шума. Все его внимание было обращено назад и юноша замер, когда всего в десяти шагах впереди из-за деревьев возникли две темные фигуры вооруженных мужчин. Талу оставалось лишь бросить оружие и поднять руки — единственная в данных обстоятельствах возможность избежать немедленной смерти. Сзади послышались шаги еще двух. Загон и засада. Старый, как мир, прием охотников. В городе Талу не попался бы так легко, но в лесу он был беспомощен.

Четверо «беглых» сошлись. Прежде, чем Талу опомнился, его крепко взяли под руки.

— Кто ты? — спросил стоявший перед ним мужчина, судя по голосу, уже немолодой.

— Маоней Талу, — ответил окончательно растерявшийся Талу. Если им знакомо его имя…

У Талу возникло довольно противное ощущение в животе. Он не мог даже попробовать вырваться — плечо отзывалось болью на малейшее движение.

— Я… — начал Талу и сбился.

Ему уже не раз доводилось вдохновенно врать, но еще никогда — ради спасения своей жизни. Подумав, он решил, что чем ближе к правде — тем лучше.

— Я родился в Товии и вырос в приюте для детей арестованных врагов Фамайа. Кем были мои родители, я не знаю — когда их расстреляли, мне не было и года. Сейчас мне двадцать три, — так все и было на самом деле, но допрашивающий хмыкнул.

— Ты слишком хлипкий для истребителя. Боевой оператор?

Если бы Талу мечтал о мучительной смерти, он бы сказал «да». Но «беглый» попал в точку и найти ответ было трудно. Решив, что он слишком задумался, «беглый» ударил его в живот. Талу задохнулся от боли и обвис на державших его руках. Плечо моментально вспыхнуло огнем и ему пришлось плотно сжать зубы, чтобы не закричать.

— Я Наблюдатель. Младший, — сказал он, едва смог набрать воздуха. Отпираться было унизительно и бесполезно — ни одному его слову они все равно не поверили бы.

Стоявший впереди поднял с земли пистолет Маонея, разрядил его, понюхал дуло.

— Скольких людей ты убил сегодня, недоносок? — похоже, его не очень интересовал ответ, поскольку он снова ударил Талу в живот. Юноша молча вынес очередной приступ боли.

— Двух «бывших». Они все словно спятили. Больше никого, клянусь!

«Беглый» ударил его еще раз. Задыхаясь от боли, Талу услышал, как заговорил мужчина, державший его справа.

— У юноши очень правильная речь. Совершенно без акцента. Он товиец. Их манеру говорить ни с чем не спутаешь. Наверняка, он приехал с тем отрядом. Они не очень-то жалуют Черми.

— Постой-ка, я его вроде уже видел, — сказал стоявший впереди. — Ну-ка, дай мордашку… — он взял пленника твердыми пальцами за подбородок и, запрокинув ему голову к прогалу неба, долго разглядывал его лицо.

Сжавшийся Талу видел рваный клочок тускло-бледных небес, рассеченных острой полосой синего света Нити. Но перед его глазами стояло выпотрошенное и корчившееся в агонии тело Анкея.

— Да, видел. Ты был на площади, рядом с этим черным, которого едва не подстрелил Ами. Ты должен был следить за ним, да? Выкладывай, что вы задумали. Иначе… сам понимаешь…

— Единый Правитель приказал отстранить Черми от командования. За зверства. Мы должны были обеспечить это…

— И что тогда ты делаешь здесь?

— Нам было приказано вступить в переговоры с… вами. Чтобы избежать кровопролития.

— И что вы хотели нам предложить?

— Жизнь и хорошее обращение. Разве мало?

Талу получил еще один удар. Такая манера разговора уже совершенно перестала ему нравится и он решил молчать — в точном соответствии с Полевым Уставом.

— Он может пригодиться нам, Нэркис, — сказал стоявший справа. — Наблюдатель — это почти как ротный старшина. Если мы дойдем до границы, нам могут очень много дать за него. В конце концов, его всегда можно будет убить.

— Похоже, ты прав, — сказал стоявший впереди. — Они оба вели себя так, словно Талу был каким-то неодушевленным предметом. — Дай-ка веревку — я свяжу ему руки.

«Беглый» сделал это грубо, однако не стараясь причинить пленнику нарочитой боли.

— Если ты не сможешь идти достаточно быстро и булешь шуметь, я перережу тебе глотку, понял?

— Да, — ответил Талу, несколько удивленный тем, что страха он пока не чувствовал.

Пробираясь по лесу в компании «беглых», Маоней изо всех сил старался убедить себя, что видит страшный сон. Такое, конечно, вполне могло происходить — но только не с ним. Хотя, после всех совершенных им ошибок, эта участь казалась ему вполне заслуженной и даже справедливой. Смерти как таковой он почти не боялся — это была слишком абстрактная вещь. Зато Талу очень боялся пыток — не того, что выдаст какие-то тайны, а просто боли. Шагая в центре маленького отряда, он пытался составить план побега. Но пока он не видел ни малейшей возможности к этому.