Это было время, когда лучшие сыновья народа вели решающие бои с гитлеровцами. В столице же тылового Узбекистана начались жаркие трудовые «битвы» — строительство театра. Шло строительство очень напряженно, в кипучем темпе, в нем участвовало огромное множество людей — строители, мастера декора, художники. Мастера по резьбе и росписи трудились без устали. И горделивое воздушное здание — ныне краса узбекской столицы — поднималось стремительно, на глазах.

Для меня, поклонника творчества Алишера Навои, которым я начал интересоваться еще в начале 1940-х годов, участвовать в этой работе было безмерной честью и замечательной возможностью проявить свои способности, поэтому, естественно, я вкладывал в нее всю душу. Работа была выполнена за три года — с августа 1944-го по ноябрь 1947 года.

В 1948 году ряд народных мастеров и художников, трудившихся над возведением театра, были отмечены высокими наградами: автору проекта Алексею Щусеву, усто Ширину Мурадову за оформление резьбой по ганчу Бухарского зала, Ташпулату Арсланкулову за оформление Ташкентского зала, усто Абдулле Болтаеву за оформление Хивинского зала, усто Кулиеву за оформление залов Самарканда и Термеза, самаркандским мастерам резьбы по мрамору братьям Джураевым и мне были вручены Государственные премии СССР.

Вот таким образом моя работа, начатая под руководством дорогого моего учителя Игоря Грабаря в аспирантуре Московского художественного института имени Сурикова, была завершена, увенчавшись в 1958 году получением ученой степени кандидата искусствоведения.

Всю жизнь — а она перевалила ныне на вторую половину восьмого десятка — меня волновал вопрос о человеческом счастье, о необъяснимости его источника и причин, видимых и мнимых.

Как мало, в сущности, зависят благополучие или несчастье людей от поводов внешних, диктуемых жизненными обстоятельствами, и сколь глубокие причины того, как сложится судьба, кроются в нас самих, в нашей натуре, в нашем умении или неумении принимать мир таким, каков он есть. А сколько видел я на своем пути примеров того, как упорство, сила духа, душевная стойкость помогали людям быть счастливыми наперекор самым неумолимым жизненным испытаниям! И напротив: как часто приходится наблюдать душевную вялость, духовное убожество у тех, кто, казалось бы, не обделен ни здоровьем, ни благополучием, ни богатством... Видимо, все же истоки счастья человека, живущего в гармонии с миром, — не в изобилии материальном, но в богатстве духа, в щедрости души. И в этом меня убеждали судьбы десятков прекрасных людей, с которыми мне посчастливилось встретиться в жизни.

Одним из тех, кто оказал в свое время положительное влияние на мое творчество, был известный ученый, научный сотрудник Музея истории народов Узбекистана Турды-ака Миргиезов. Но прежде чем рассказать о нем, упомяну о курьезном случае, пришедшемся как раз на тот период.

Так как в театре полным ходом шло строительство, я, чтобы защитить свое рабочее место от пыли и мусора, огородил его большими фанерными листами. Это вызвало у мастеров любопытство: мол, что за таинственность — работает, закрывшись от людей? Они подсылали ко мне своих учеников, и подмастерья, просверлив в фанере дырочки, подсматривали за мной. Но, наверное, были разочарованы: никаких секретов у меня, конечно, не было, я, как оказалось, писал фреску обыкновенными красками и карандашами. Значительно позже, когда народные мастера сами рассказывали мне об этом, мы вместе от души смеялись.

...Работа продолжалась, и передо мной вставали по ходу ее новые вопросы: как, например, изображать национальные костюмы, как воспроизводить детали быта? Сказывалось поверхностное знание этнографии. Тогда-то мне и рассказали, что в историческом музее работает некий Турды-ака — человек, обладающий обширными этнографическими познаниями, то есть именно тот, кто был мне нужен. Я тут же, что называется, со всех ног бросился в музей, не догадываясь тогда, что сновать, словно челноку ткача, между театром Навои и историческим музеем мне отныне придется еще не раз — пока не достигну определенных высот в своей профессии.

Турды-ака меня встретил очень приветливо, дал на мои вопросы ответы пространные и исчерпывающие. Благодаря Турды-ака, мне по-новому открылось понимание и толкование многих национальных обрядов, обычаев и ритуалов; уклада народной жизни, секреты народных умельцев и история возникновения ремесел. Турды-ака был великолепным знатоком истории народов Востока, в частности Ирана и Средней Азии, а особенно тюркских народов — их культуры и быта. Этот человек был поистине живой энциклопедией Востока. Беседы с ним стали для меня бесценной школой, я мог часами слушать его рассказы о прошлом, о наших предках.

Родился Турды-ака в Ташкенте, но многие годы прожил в Тукмаке. В те времена Тукмак был крупным торговым центром, куда казахские баи привозили из вилоята Етти Сув скот, из Ташкента торговцы доставляли овощи и фрукты, а русские купцы вели здесь торговлю мануфактурой и фарфоровой посудой.

В те годы в Тукмаке часто видели двух молоденьких красивых учительниц-татарок. Однажды Турды-ака со своими друзьями стал свидетелем того, как какой-то байский сынок начал приставать к учительницам и оскорблять их, Парни ночью поймали негодяя, затащили во двор мечети и, раздев его догола, оставили там связанным...

Досужие языки утверждали, что Турды был тайно влюблен в одну из учительниц. Девушка не осталась безразличной к его вниманию, видимо, ожидая предложения, но, так и не дождавшись этого, вышла замуж за другого. Для Турды-ака, человека, несмотря на всю его образованность, крайне застенчивого, замужество любимой стало тяжелым ударом. Он так и не женился впоследствии, проведя всю жизнь одиноким. Умер он неожиданно, от болезни сердца.

С благодарностью я вспоминаю сегодня этого скромного человека, всегда державшегося в тени. Не было у него диплома, никаких званий, но каким кладезем познаний он был, и сколькими ценными советами обязан я ему — замечательному консультанту и наставнику, который оказался так незаменим для меня при выполнении трудной и ответственной работы. А щедрость, с которой он делился со мной своими знаниями, рассказывая о литературе, искусстве, истории, этнографии!.. Образ ваш, Турды-ака, всегда живет в моем сердце.

В дни, когда в институте имени Сурикова шла защита дипломных работ, я присутствовал на защите работы Нины Беляковой «Ленин и Крупская в Швейцарии». Все шло хорошо, когда неожиданно вскочил со своего места заведующий кафедрой общественных наук и прокудахтал: «Товарищи! Почему на картине, изображающей Ленина и Крупскую, нет газеты «Правда»? Здесь художник допустил грубую ошибку».

В зале повисла тишина. Присутствующие, которым явно было неловко, посмотрели на председателя Государственной комиссии, народного художника СССР Сергея Герасимова. Герасимов же, переводя взгляд с дипломницы на заведующего кафедрой, известного своими нелепыми и сумасбродными выступлениями на собраниях актива, сказал, пристально глядя на него: «Всмотритесь еще раз в картину. Здесь есть газета «Правда». Просто Надежда Константиновна положила ее на дно чемодана с одеждой». Присутствующие расхохотались. А завкафедрой, выслушав этот ответ, даже глазом не моргнул...

В один из дней ректор вызвал меня к себе и стал интересоваться, как идут мои дела. Просмотрев мои работы, он, совершенно не знакомый с творчеством Навои, не разбирающийся в поэзии и очень мало осведомленный об Узбекистане и о культуре Востока вообще, стал давать мне, как он считал, «ценные» советы...

...Противостояние в институте, все более обострявшееся, было мне во многом непонятно. Я работал с присущим мне упорством над своим дипломом, когда в начале 1944 года Грабарь, как я уже говорил, вызвал меня к себе и познакомил с академиком Щусевым...