дружбы к русским от них не жди, потому что болезнь у них такая есть — национальный шовинизм называется.

Сто лет они ее против нас вынашивали и разучились видеть, где враг и где друг. Ты к нему с открытой душой и

радушием, а он тебя ножом. — Тут он опять кивнул в мою сторону. — Ему, видишь, невдомек, что не я его

угнетал, а царь и что я сам у царя угнетенный и сам против него борюсь. А если борюсь против царя, так, стало

быть, и ради финна стараюсь. Но ему где там разобраться! “Долой всех рюссей!” — и вся недолга. Нет у них

понятия о классовой солидарности. Интернационального сознания нет.

— Ну уж ты, Нил Прохорыч, их всех-то под одну мерку не ставь. У них тоже такие революционеры были

— ого, брат! Да и сейчас тоже, смотри, как широко развернулось движение за дружбу с нами.

Нил Прохорыч встал, поправил на облысевшей седой голове мятую серую кепку и спросил:

— Ты меня по делу потребовал или так просто?

— Да вот по этому вопросу только…

— Понятно. Не по делу, значит. А меня бригада ждет. Бывайте здоровы!

Сказав это, Нил Прохорович вышел, так и не посмотрев на меня ни разу. Председатель с укоризной

покачал ему вслед головой:

— Ух, и сердитый же он на вашего брата финна! Не может забыть обиды тридцатипятилетней давности.

Ни на какие компромиссы не идет.

Я поулыбался немного из вежливости, хотя следовало, наверно, поулыбаться от радости, что остался жив.

Но угроза смерти еще меня не миновала. Я был в плену у председателя, и неизвестно, какие сюрпризы он мне

еще готовил. А готовил он мне далеко не приятную кончину, судя по первому дню, и вряд ли собирался тянуть с

этим до конца недели, Осталось одно: придумать скорее, как незаметно выбраться из конторы. Главное —

выбраться, а там я сообразил бы, что делать. Там бы я кинулся в первый же проулок, оттуда на задворки, а

дальше — лови меня по русским полям и лесам! Но, чтобы выйти, нужен был предлог. Можно было, например,

достать из кармана пачку “Казбека”, подаренного Лехой, и сделать вид, что захотелось выйти покурить. Но тут

курили не выходя. Значит, этот способ не годился.

А пока я обдумывал другие способы, председатель занимался своими бумагами. Он прочитывал их и

подписывал, разговаривая с людьми и отпуская их одного за другим из конторы. Только меня он не собирался

отпускать. Мне он время от времени делал знак рукой, как бы говоря: “Ничего, сидите, раз уж вам так нравится

тут сидеть. Мы вас не прогоним”. И я сидел. Мне так нравилось тут сидеть. Давно я мечтал о таком счастье и

вот удостоился его наконец.

По другую сторону от меня разговаривали вполголоса четыре девочки. У них в руках был объемистый

пакет с какими-то семенами. Эти семена они готовились куда-то с кем-то отправить и по этой причине все

время озабоченно поглядывали в открытое окно. Я тоже поглядывал в открытое окно. Если не было толку от

поглядывания на дверь, то почему бы не перенести внимание на окно? Досадно только, что за окном была

людная сельская улица, а не глухой лес. Но все равно я смотрел в окно и заодно также на четыре круглые

головенки с короткими косичками и бантами, заслонявшие от меня окно. У меня тоже могли быть в очень

скором времени такие же четыре собственные девочки с такими же славными, озабоченными личиками. Но для

этого мне сперва надо было выбраться из конторы, где я сидел без надобности уже больше двух часов. Из

конторы мне надо было скорее выбраться! Вот с чего мне следовало начинать!

Я встал, озираясь вокруг, и попробовал сделать несколько незаметных шагов к двери. Сперва я

внимательно рассмотрел плакаты на стене, потом взглянул на закопченный потолок, а потом заметил что-то

интересное за приоткрытой дверью и потянулся туда. Не помню, что я там заметил интересное и к чему

потянулся. Но в это время председатель сказал мне ободряющим голосом:

— Ничего. Потерпите еще немного. Скоро парторг подойдет. Я уже послал за ним. Он займется вами по-

настоящему.

Вот что мне, оказывается, грозило. Меня опять настигал человек по фамилии Парторг, который собирался

заняться со мной не как-нибудь, а по-настоящему. Но как удалось ему опять меня настигнуть? И кто он такой

был, чтобы так упорно интересоваться моей персоной? Как звали его? Но, кажется, я уже начинал догадываться,

как его звали… И мороз пробежал у меня по спине от этой догадки, ибо этого человека, по фамилии Парторг,

звали, конечно, Иваном. И был он тот самый Иван. Иначе зачем стал бы он с таким упорством за мной

охотиться?

Я уже не садился больше на стул. Мне было не до стула. Я ходил взад и вперед по конторе, все ближе

подступая к порогу. Но переступить его так и не успел. Едва председатель отпустил последнего посетителя, как

в контору ввалились еще два парня, прикатившие к сельсовету на грузовой машине. Один из них подал

председателю на подпись разные сопроводительные бумаги, а другой сказал девочкам:

— Не поедет ваш учитель. Некогда ему. Велел вам передать, что на следующей неделе отвезет.

Девочки загоревали.

— Как же быть? А мы на сегодня обещали. Даже телеграмму отправили. Теперь нам верить перестанут.

А вы дотуда не поедете?

— Нет. Мы только до станции.

Я спросил:

— До какой станции?

— До Лоховицы.

— Это которая на железной дороге?

Парень удивился такому вопросу, но ответил:

— Да. Железнодорожная станция Лоховицы.

Я взглянул на председателя. Но он, подписав бумаги, обернулся к своей дочурке. Та сообщила ему

унылым голосом, прижимая к себе бумажный сверток:

— Они не едут в Таранкино.

И другие девочки по ее примеру выглядели не менее уныло. Я подошел к ним поближе. У меня тоже

могли быть в скором времени такие же славные, унылые девочки. Я спросил:

— А где это Таранкино?

Председатель ответил:

— Это в двенадцати километрах от станции Лоховицы, по ту сторону железной дороги.

— А сколько до Лоховицы?

— До Лоховицы тридцать семь.

— От вас туда часто идут машины?

— Нет. На этой неделе больше не пойдут.

— Ах, так…

Я напустил на себя озабоченный вид. Председатель спросил:

— А вас что интересует: Лоховицы или Таранкино?

— Меня все интересует.

Вот как я ему ответил. О, я знал, чем их можно взять! И я видел, как девочки торопливо зашептались

между собой, украдкой поглядывая на меня. Парни тоже медлили выходить, выжидательно обернувшись к нам.

Председатель сказал мне с улыбкой, кивая на девочек:

— Видали? Они уже готовы дать вам поручение в Таранкино. Рекомендация Нила Прохорыча в действии,

так сказать.

А один из парней, уже поставивший ногу на порог, сказал мне напрямик:

— Если желаете с нами ехать, милости просим.

Я взглянул на председателя, выражая своим видом вопрос и затруднение. Другое выражение, кажется, не

подходило для этого случая. Председатель улыбался, но молчал. Что-то надо было сказать, чтобы сдвинуть это

дело с места, и я спросил его:

— А там колхоз есть, в этом Таранкине?

Он ответил:

— Конечно, есть. Колхозы везде есть.

— Тогда хороню.

Так я ответил, потому что для меня было очень важно, чтобы там оказался колхоз. Как я мог без колхоза?

Мне непременно нужен был колхоз. Сколько времени я искал колхоз, мечтая вникнуть скорее в его хозяйство! И

тут я тоже не мог от этого отказаться. Очень хорошо, что там был колхоз!

Тем временем пакет перешел в руки самой старшей Леночки. И, когда я обернулся к ней, она сказала

смущенно, подняв на меня доверчиво раскрытые, ясные глаза:

— Это семена, для школьного питомника в Таранкине. Тут всякие: клен, береза, липа, бук. Желуди есть и

шишки сосновые. Это Симе Студниковой нужно передать. Она рядом со школой живет. А письмо тоже ей, для