белокурая девочка, похожая лицом на эту женщину. Быстро сообразив своим хитрым умом, что она и есть Сима

Студникова, я вложил ей в руки сверток и попятился еще немного к открытой калитке. Девочка смотрела на

меня с удивлением, хотя я кивал ей и улыбался. У меня тоже могла быть в скором времени такая же славная,

удивленная девочка. Перед самой калиткой я все же остановился и сказал:

— Это вам из Каптюкина. Я узнал, что у вас нет леса, и вот привез. Пусть это будет красивый лес. Где

красивый лес, там красивый коммунизм.

Сказав это, я опять улыбнулся девочке и, выходя из калитки, помахал ей рукой. Она тоже улыбнулась и

помахала. И ее мать улыбнулась, довольная тем, что я не похитил ее дочурку. И все остальные девочки и

мальчики тоже улыбались, махая мне вслед руками. Конечно, я привез им не бог весть что, не каптюкинские

моды, знаменитые на весь мир, а всего лишь каптюкинские семена для леса. Но и это они приняли с радостью,

насколько я мог судить, оглядываясь на их улыбки, по мере того как ноги мои уносили меня все дальше и

дальше в сторону Ленинграда.

Так быстро и ловко я выкрутился из этой новой западни, в которую едва не попался. Но поручение,

данное мне, я выполнил, и теперь уже никакие силы не могли меня остановить. Погода позволяла мне идти

обратно к станции тем же скорым шагом, ибо солнцу так и не удалось пробить своими жаркими лучами

плотный слой облаков. Они надежно оберегали меня от зноя, неслышно ворочаясь где-то там, над моей головой,

все туже сдавливая друг друга и становясь от этого все более темными. А кое-где по горизонту ползли уже

настоящие дождевые тучи, волоча за собой свисающие книзу широкие завесы дождя, такие же густо-синие по

цвету, как сами тучи, их проливающие. Но на моем пути в небе теснились все те же безобидные, светлые

облака.

Однако, пройдя первую деревню после Таранкина, я обратил внимание на то, что двигались тучи в одном

направлении со мной и двигались быстрее меня. Боковые тучи, льющие вдали свои синие дожди, изрядно ушли

вперед за это время, не пытаясь, впрочем, заступать мне дорогу. Зато одна из туч волокла свою темную завесу

прямо вслед за мной. Она раздувалась и росла, занимая на небе все больше места, и свисающая с нее завеса

тоже набухала и ширилась, обмывая своим нижним краем запыленную поверхность земли. И временами от нее

исходил глухой рокот грома.

Я прибавил шагу, пытаясь уйти от этой тучи. Но у второй деревни она уже довольно основательно дала о

себе знать прохладой, тронувшей мне затылок, и первыми редкими каплями, подпрыгнувшими на дорожной

пыли. Все же я прошел насквозь всю деревню. В конце концов какая беда, если меня даже заденет немного

дождем? Не такое это страшное препятствие, чтобы сбить меня с пути.

Выходя из деревни, я увидел у крайнего дома под навесом легковую машину, а на крыльце дома — седого

человека в очках. Перехватив мой взгляд, он повел рукой в сторону настигавшей меня грозы и покачал головой,

как бы предостерегая от столь неразумного поступка. Но я только кивнул ему в ответ и продолжал идти. Зачем

стал бы я останавливаться? Чтобы дать ему повод задать мне вопросы? Поздновато он спохватился меня

задерживать. Последняя деревня была пройдена. До станции оставалось всего пять километров, и пролегали

они открытыми полями, где уже не предвиделось никаких ловушек. Мог ли меня при таких выгодных

обстоятельствах остановить какой-то там дождь? Никак не мог. И я даже не прибавил шага, выходя за пределы

деревни.

Но в полусотне метров от крайнего дома по моей спине хлестнула новая волна дождевых капель — на

этот раз более частых. А в сотне метров это повторилось. Все же я отмерил ногами еще около полусотни

метров, замечая попутно, как все беспокойнее ведет себя рожь по обе стороны дороги. Она была пока еще

зеленая, несмотря на то, что уже давно выпустила колос и вытянулась почти в полный свой рост. Однако

покрасоваться во весь рост хотя бы передо мной ей не удавалось. Ветер колыхал ее с такой силой, что она едва

не ударяла по земле колосьями. Не успевая распрямиться, она снова и снова пригибалась к земле, передавая

свое колыхание от стебля к стеблю, от одного зеленого гребня волны к другому по всему уделенному ей

огромному пространству.

Но и беспокойное по ведение ржи не могло меня остановить. Не могло также дать к тому повод

наступление прохладных сумерек среди светлого летнего дня. Даже близкие раскаты грома позади еще не

означали, что гроза непременно должна коснуться меня. И только какой-то новый, ни с чем другим не схожий

звук заставил меня внимательно прислушаться и оглянуться. А оглянувшись, я тут же торопливо зашагал

обратно к деревне, ибо увидел своими глазами причину этого звука.

Ничего особенного в нем, правда, не было. Он походил на обыкновенный шорох. Но какой силы был этот

шорох, если доносился он до моего уха за километр! А издавали этот громоподобный шорох потоки небесной

воды при своем падении на землю. Они надвигались на деревню с той стороны, откуда я только что в нее

входил, и теперь готовились поглотить ее, как уже поглотили все позади деревни, объединив там в одно серое

влажное месиво и небо и землю. Блеск молний утопал и таял в глубине этого месива, представляясь глазу не

пронзительными, слепящими нитями, какими знаменита молния, а бледными, расплывчатыми отблесками. Но

гром гремел вслед за молнией в полный свой голос, и раскаты его с каждым разом нарастали, двигаясь мне

навстречу. Отдельные темно-серые лохмы тучи тоже тянулись оттуда ко мне через всю деревню и уже

клубились вверху над моей головой, грозя пролиться влагой.

Я ускорил шаг. Деревня пока еще строго и нетронуто выделялась на бледно-сером фоне того, что на нее

надвигалось. Но вот она стала как будто таять с другого конца, теряя один за другим свои дома, дворы, сады и

огороды. Тогда я припустился к ней бегом. Будь по сторонам дороги вместо податливой, гибкой ржи крупный

лес, я укрылся бы в нем. Но здесь не было леса. Его не успели насадить. А я слишком поздно догадался

привезти им семена. Что ж делать? Не мог же я один успевать всюду, чтобы заделывать все их прорехи.

Приходилось поэтому нацеливаться на тот навес у крайнего дома, где стояла легковая машина.

Но деревня все таяла. И то, что съедало ее с другого конца, двигалось быстрее меня. Я все ускорял бег,

уже перевалив, наверно, за ту быстроту, с какой одолевают стометровку. А тем временем половины деревни уже

не стало. И с той же удивительной стремительностью исчезала дом за домом неведомо куда вторая ее половина.

Перебирая ногами из последних сил, я молил бога, чтобы уцелел хоть крайний дом с навесом у крыльца. Но и

он вдруг стал улетучиваться прямо на моих глазах, а вслед за тем тугие струи дождя ударили по мне. До навеса

оставалось шагов двадцать, но какие это были шаги? Это можно было назвать скорее нырянием в глубину

бурной реки, нежели отмериванием шагов по земной тверди. И наглотался я при этом больше воды, чем

воздуха.

Под навес я не попал. Седой человек в белом полотняном костюме, стоящий на крыльце, сказал мне

мягким глуховатым голосом: “Сюда, сюда!” — и я, не достигнув навеса, взбежал по деревянным ступенькам к

нему наверх. Зачем я взбежал к нему наверх? Он открыл дверь и посторонился, уступая мне дорогу. Я вошел в

дом, и западня за мной захлопнулась.

Вот какая судьба уготована здесь финну, когда он попадает в недра России. Запомните это на всякий

случай вы, финские люди, и не торопитесь проникать на их землю. Они напустят на вас грозовую тучу, и вы

волей-неволей понесетесь от железной дороги в обратную сторону, выискивая глазами крышу. А что ждет вас

под крышей? Там ждет вас целая куча людей, готовых совершить над вами казнь. Правда, трое из них — дети и