— А я Пастернака никогда не читала.

— Мы же фильм по его роману недавно смотрели. «Доктор Живаго». Забыла?

— Ой, здорово. Классный фильм. Юрий, Лара, зима в Зварыкино. Такой грустный конец. Я плакала. А там тоже тетрадь стихов Юрия Живаго нашли. Как у Юзефа Кнехта. А я думала Пастернак — поэт.

— Он и поэт, и прозаик. Талантливый он. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1958 года. Как Иван Бунин, Михаил Шолохов, Иосиф Бродский. «Быть знаменитым не красиво. Не это поднимает ввысь».

Затравили Борис Леонидовича холуи и посредственности. А какой перевод Вильяма нашего Шекспира он сделал! Быть или не быть? Вот в чём вопрос!

Предал Родину, дело ленинской партии коммунистов. Сергей Михалков с товарищами исключили его из Союза писателей. Как только не унижали человека. По таким они правилам жили. Сегодня по другим живут и не краснеют. Козлы вонючие. Кто их сегодня читает?

— А на этих полках многотомные собрания. Восемь томов Маяковского. Ты так Маяковского любил?

— Да пошёл он к своей Лили Бриг! «Любовная лодка разбилась о быт. Как говорится инцидент исчерпан. И не к чему перечень взаимных болей, бед и обид».

— Ой! А мне нравится. Почитай ещё. Ты наизусть всё знаешь!

— Лучше ты мне почитай, Лена. Максимилиана Волошина. «И всеми силами своими молюсь за тех и за других!» Или Блока. «Мильоны вас! Нас тьмы и тьмы и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами! Да — скифы мы! Да — азиаты мы! С раскосыми и жадными глазами!» Правда Блок написал — «очами». Не могу понять.

— А ты Чехова все двенадцать томов прочитал?

— Когда, Лена? Я работал день и ночь. Детей кормил, жену одевал, дом строил.

— А зачем покупал столько книг?

— Да это мама моя покупала. Мода такая была. Для детей, для внуков старалась. Думала, я потом почитаю. А читать то и некогда было. Мне всего Чехова жизнь, как татуировку на шкуре наколола. И «Дачники» и «Дядю Ваню» и «Даму с собачкой». Он, бедный, в Германии лечился, доктора вызвал, а доктор ему Шампанского налил. Так принято было, когда наступал конец. Он выпил и отвернулся к стене, произнеся шёпотом «Я умираю».

— Никита Михалков часто цитирует писателей. Наверное, много читает?

— Думаю, много читают за него, его помощники. У него десять должностей, президентских кресел, членство в комиссиях разных, а ещё теннис, а ещё «качалка», а ещё и кино поснимать любит. Ему цитаты выписывают ассистенты. Иначе, зачем цитатами сыпать, фамилии неизвестные называть. Да ещё без имени и отчества. Только пугать неучей. «Делай, что должно. И пусть будет, что будет!» сказал Толстой. Так ведь их двое — Лев и Алексей? Да ещё и Екклесиаст так же сказал. Только пораньше.

— А вот Жуков Г.К. «Великая Отечественная война»

— Нет, нет. Хватит этих фанфаронских кошмаров в кино. Заварят кашу, а народ губят как мух, не считают. Потом про свои подвиги книги пишут, ордена ладонями полируют на груди. А тридцать миллионов в земле лежат. Без орденов и медалей.

— «Где-то гремит война». Виктор Астафьев. Читать?

— Мне ему в глаза посмотреть стыдно. Я стоял рядом, когда его Михалков уговаривал народ призвать голосовать за Ельцина в июле 1996 года. Обещал ему помочь с приватизацией квартиры в Красноярске для внуков. Я знал, что Никита его «разводит» и промолчал. Каюсь, каюсь, каюсь. Прости Господи!

— Ну а что же тебе почитать, Коля?

— Почитай ты мне Библию. Бабушка моя слепая стала к старости, всё просила меня почитать, как только я в школу пошёл. А я ничего не понимал там. Букварь то по слогам читали. А говорила она, что только эту книгу надо читать. Она Богом написана через людей. Священное писание.

— Вначале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Бог.

А вот из книги Екклесиаста: cлова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме.

Я сидел за письменным столом и барабанил по клавишам. Писал воспоминания о прожитой жизни, о том, как дожил до 2012 года и своих шестидесяти четырёх годков. Уже двести лет минуло с той поры, когда Наполеон напал на нашу землю. И почти век прошёл с момента национальной российской катастрофы. За окном тихо падал снег, укрывая землю и деревья белым покрывалом. Замело тебя снегом Россия. Я нашёл запись этой песни и комната наполнилась невыразимой грустью. Боже мой, Боже мой! За что ты наказал этих людей, лишил их Родины, тёплого, уютного дома? За что? За что попустил убить царя? За что попустил хаму разграбить твои храмы и завладеть Россией?

Звонок в дверь прервал мои грустные мысли. Кто это? Я никого не жду. Опять торговцы. Ну их. Я не стал открывать и звонки прекратились. Вытянув ноги и прикоснувшись ими к тёплой батарее отопления, я снова забарабанил по клавиатуре. Мысли вернулись к эмиграции 1917 года, к Ленину, Троцкому, Свердлову, Урицкому и всей их революционной шайке. Как эти нелюди могли озаботиться счастьем угнетённого русского народа? Кто их научил такому состраданию? Вот убивать и грабить они были мастера. Может у них в школе преподавали террористы? А кстати. Так оно и было. Родной брат Володи Ульянова по кличке Ленин был повешен за покушение на царя. Был у Ленина мотив отомстить царю, был. Потом, учинив расправу над народом, подох как шелудивый пёс. Троцкому тоже по голове киркой досталось. Да и Сталин-Джугашвили, поизмывавшись над миллионами гордых и честных людей, потопив их в крови, захлебнулся в собственном дерьме. Накажет Господь всякую нечисть, накажет Березу, накажет Гуся, накажет всё свинское стадо, свергнет с обрыва. Вот только не вернуть уже этих горемычных в их тёплые дома. Останутся они в райских кущах у Христа. А там тепло ли? Может их в награду не сбросят в жерло вулкана и не определят им на вечное пребывание осколок ледяной кометы?

Внезапно острая боль пронзила мою грудь, сердце бешено забилось и лицо моё покрылось холодной испариной. Я дотянулся до флакона нитроглицерина и брызнул под язык. Страх сковал всё тело и парализовал руки и ноги. Из-за дрожи в руках я не смог взять трубку телефона и бессмысленно пялился в окно. Снег кружился перед глазами, засыпая всё вокруг. Спустя какое-то время боль отпустила и я смог вздохнуть. Набрав номер скорой помощи, я вызвал врача. На сей раз, уговаривать, долго не пришлось. Время тянулось медленно. Я пробовал пройтись по комнате, проверить, не показалось ли мне всё это, но ноги не слушались, дрожали. Я погладил дрожащими пальцами корешки любимых книг, окинул беглым взглядом свои картины, приложился к иконам. Сколько лет я их кропотливо собирал для будущих деток, покупал на последние копейки. С кем они теперь останутся, кому достанутся? Ни продать, ни подарить не успел. А могут и на помойку выкинуть. Выкидывали же после революции барское барахло, а с ним и шедевры. Дочери-комсомолки выкидывали святые иконы своих матерей. И долго выкидывали. Вот тебе бабушка и новый год! Видимо приехали. Теперь звонок звонил настойчиво. Я уже знал кто это и, хватаясь за стены, пошёл открывать дверь. Приземистый мужичок в белом маскхалате уверенно прошёл в комнату и начал раскручивать провода своего переносного кардиографа.