Утром по пути на аэродром мы заехали в этнографический музей, послушали заклинания шамана и просвистели мимо стелы, обозначающий самый центр Азии. Вертолёт взмыл стремительно и понёсся к горным вершинам. Я ползал по вертолёту и искал тёплые вещи. Отговориться на сей раз от царской охоты мне не удалось. Видимо у талантливого организатора Серёги были на меня свои, далеко идущие планы. От мороза и жутковатого посвиста винта, полёт казался бесконечным. Все приняли согревающего напитка, разобрали калаши и приготовились к атаке. Провожая нас, горничная в гостинице пожелала нам счастливого возвращения, рассказав о многочисленных падениях вертолётов во время зимней охоты. Помянула добрым словом генерала Лебедя, губернатора Красноярского края, упавшего с вертолётом. Это прибавило настроения.

Когда лётчики заметили горных козлов, Микитка с Серёгой взяли калаши на изготовку и открыли дверь. В кабину хлынул поток ледяного ветра. Я вспомнил сказку про Кая и Герду, по неосторожности связавшихся со Снежной королевой, но никак не мог припомнить, чем там всё закончилось. Хотелось бы, чтобы у них всё обошлось. Услышав сухой треск автоматной очереди я втянул голову в плечи и, упав на крутом вираже, забился в угол. Оттуда мне были видны мужественные лица охотников, беспрерывно палящих из калашей по добыче. Их радостные возгласы возвестили о скором возвращении в тёплый уютный дом и я отхлебнул из фляги, забытой у меня по недоразумению. По мягкому теплу виноградной влаги я распознал отборный коньяк Хеннесси. Хотелось приложиться ещё разок, но жестяной окрик Серёги «каскадёр, пошёл!» привёл меня в чувство. На трясущихся ногах, держась двумя руками за стенку, я подошёл в двери и увидел внизу снежную пропасть. На снегу в крови разметались туши козерогов.

— Прыгай! — приказал Серёга.

Я мгновенно оценил обстановку, возможную глубину снега на склоне, способность передвижения там в модельной обуви и… наотрез отказался. Серёга этого не ожидал. Он, пройдя школу комсомола, привык, что люди повинуются ему с восторгом.

— Толя! — Заорал не своим аристократическим голосом Микита!

Толя, личный шофёр председателя по кличке «рафинад», низкорослый сухонький мужичок, никогда не веривший в Бога, смачно перекрестившись, прыгнул вниз. Внизу, в снегу зияла чёрная дыра, с головой проглотившая Толю.

— Элизбар! — Перекрывая посвист винта, завопил Микита.

Элизбар, третьесортный оператор, понимавший, что смерть с голоду в Москве не лучше геройской гибели в саянских снегах, прыгнул вниз не крестясь. Впрочем, какой он был веры, я не знал. Знал только то, что по какому-то колдовскому стечению обстоятельств его женой побывала дочь первого космонавта Юрия Гагарина. Дыра в снегу от Элизбара была шире и глубже. Полководцы притихли, обдумывая план дальнейших боевых действий. Я прополз мимо них к кабине лётчиков и спросил есть ли у них альпинистская верёвка. Слава Богу, оказался какой-то канат с крюком. Осторожно, как бы извиняясь за свою строптивость, я начал опускать канат вниз. Первым мы вытащили Элизбара. Он был перевозбуждён и пытался снова прыгнуть вниз, поднимать туши козлов. Когда он понял, что за козлами отправился Толя и до сих пор не вернулся, то начал судорожно травить вниз канат с крюком. К тому времени Толя выбрался из дыры и распластался на снегу. Ухватившись за крюк, он медленно поднимался к кабине, обдуваемый ледяным вихрем саянских гор. Когда «рафинад» был благополучно втянут в кабину, Серёга дал лётчикам команду «Домой!»

Смеркалось. Вертолёт заложил вираж, отваливая от остроконечных вершин хребта и поднимая снежный смерч, плотно закрывавший белым саваном окровавленные трупы гордых животных, ещё несколько часов назад резво прыгающих по горным вершинам.

Страшный Суд

Шестнадцать лет я ходил к своему дому, ждал, когда на балкон выйдут мои детки. Потеряв всякую надежду, я зашёл на консультацию к юристу узнать, нет ли у меня каких-нибудь прав появиться в своём доме. Оказалось, что нет. Оказалось, что появившись без приглашения в своём доме, я рискую быть арестованным, так как давал подписку там не появляться. Жена с тёщей написали заявление начальнику ГУВД генералу Понеделко, что я угрожаю их убить. Двадцать шесть лет кушали в два горла, кормили своих деток, украли мою квартиру и загородный дом и…вдруг испугались. Юрист сказала, что единственное, что я могу предпринять — это подать в мировой суд заявление на алименты по содержанию престарелого отца, а там обсудить все вопросы, вступив в законную дискуссию с детьми и женой. Я обрадовался. Затеплилась надежда хотя бы высказать своё недоумение их поступком, услышать какие-то объяснения с их стороны. Да просто увидеть их.

После первого заседания адвокат приехала ко мне и сказала, что дети в суд не пришли и не придут, что они наняли самых дорогих адвокатов в Питере и не хотят приходить в суд. Моя адвокат отказалась меня защищать. Городская программа бесплатной юридической помощи инвалидам приносила ей копейки и она не хотела зря терять своё время. Её план решить все вопросы мирным путём за одно заседание показал свою полную несостоятельность. Такого отношения к отцу она ещё не видела и не представляла возможным.

Я уже два года ждал квоту на операцию тазобедренного сустава и позвоночника и передвигался с трудом. Но пришлось на следующее заседание тащиться самому. Адвоката по городской программе помощи инвалидам я не нашёл. Адвокаты моих деток, отец и сын Бородатые, оказались злобными и хитрыми млекопитающими. Всё у них было везде схвачено. Врач из поликлиники прислал по их запросу справку о том, что я сказочно здоров и ни в чём не нуждаюсь. И даже Наша Честь, по моим наблюдениям, была Их Честью. А секретарша суда, не скрывая ко мне своего неприязненного отношения, на каждый мой вопрос или ответ возмущённо фыркала, как будто я пихал ей под нос кляп с нашатырём. Не сразу, но я узнал его, этого прикормленного адвоката. Именно этот бородатый адвокат с успехом защитил честь городской администрации, возобновившей по моему сценарию «Алые паруса», ничтоже сумняшеся, переписав его на другую фамилию. Тогда, в 2005 году, он ловко нашёл эксперта из «Кулька», написавшего на мой труд заключение, которое позволяло меня срочно отправлять в психушку. И где были все эти фокусники, когда надо было заработать деткам на еду? Ни одна сволочь не принесла им ни одной сосисочки или кусочка колбаски. Не постояли часок-другой в очереди за колготками. Не помогли они мне со своими связями устроить их в детский сад ВТО, в английскую школу, в бассейн, оркестр. Ну, хоть пришли бы, клоуны, на Новый год в облачении Деда Мороза и повеселили деток своим витебским говорком. Или на Ёлку в Кремль с ними съездили?! Или в Мариинку на Щелкунчика?! Мои представления о процессе, когда я думал, что расскажу суду о том, как растил в советские времена своих двоих деточек, кормил их мать и мать их матери, как заботился об их комфорте, вкусной и полезной еде, как я выменивал на свои, кровью заработанные трюками деньги квартиру в центре, чтобы деточки росли среди архитектурных шедевров, как я водил их на занятия в музыкальную школу, спортивные секции не имели никакого значения. Охапку фотографий и плёнок за все двадцать шесть лет красивой жизни ИХ Честь отвела за ненадобностью доказательства Истины. А Истина состояла в том, что по Бандитским Понятиям детки, ограбившие с мамочкой доверчивого отца, ещё и не должны были ему ни копейки. Ну, разве что на пару пирожков с кошатинкой. Мои претензии на помощь они быстро ограничили законной продовольственной корзиной на сумму 4700 рублей, куда входила траты на одежду, обувь и театр. Моя пенсия в шесть тысяч за работу на четырёх предприятиях, начиная с 16 лет, оказалось более чем достаточной, чтобы ни в чём себе не отказывать. Узнал я, что мой сыночек уже растит моих внука и внучку, крещёных в церкви. Что моя дочка работает в Москве и собирается замуж за француза. Но самое страшное, о чём я узнал, что у сына моего три квартиры, а у дочери одна, но в Москве, что бывшая жена вышла замуж за норвежца и живёт за границей. Приезжает сюда только на лето, когда можно жить на даче. Так что мои желания встретить их возле моего дома были напрасны. Видимо свет в моих окнах светил совсем другим, чужим людям, которым они сдали в наём мой дом. Восемь месяцев эти изверги, родителей которых моя мать с отцом освободили от фашистов из Освенцима, унижали меня, уличая в приписке денежных средств на лекарства, которые я бы мог получать от государства бесплатно. То, что они, эти лекарства фальшивые, закон не учитывал.