Помолчав немного, она продолжала уже по-французски:

— Я лично не хочу оставаться на ночь у этих животных. Их ничего не интересует в жизни, кроме денег и женщин. Они избалованы женами станционных начальников. А из-за этих потаскушек крестьяне считают всех нас развратницами. Впредь необходимо учесть, что лучше встречаться в городе, подальше от крестьянских глаз, а то их гнев против беков может обернуться и против нас. Война близится к концу. Государства оси терпят поражение. Режим Виши рухнул. Нам надо серьезно продумать работу в новых условиях. Поедем-ка к Джону в Ум-Ражим. Он недавно вернулся из Англии и привез новые инструкции.

— Мадам, как всегда, поражает меня четкостью мысли.

— Уже поздно. Пока крестьяне не спят, мы должны покинуть деревню, чтобы они видели: ночевать во дворце мы не остались, — сказала Марлен. — Поедем в гостиницу «Барон». Не стоит лишний раз компрометировать себя. Оставим хозяевам несколько женщин, чтобы не очень обиделись.

Советник обратился к Рашад-беку:

— Уже полночь. Мы должны ехать. Чай будем пить у мадам на станции.

После отъезда гостей деревня угомонилась и погрузилась в сон. Только над остатками пиршества суетились пособники бека, и каждый старался выхватить себе кусок получше. Тут же сбежались собаки и кошки, с голодными глазами они путались под ногами.

Шейх ушел вместе с гостями и сидел с Хасуном у Занубии, с нетерпением ожидая своей доли. Под впечатлением минувшего дня Хасун завел разговор о рае, он утверждал, будто беседовал с Аббасом, который пообещал присмотреть ему там место.

— Вот и пришлешь мне’ оттуда барана, — вступила в разговор с ними Занубия.

— Да что барана! Я тебе каждый день по теленку буду высылать, чтобы вся деревня досыта наелась мяса, — ответил Хасун.

Шейх сидел в растерянности, не зная, как ему реагировать на слова сумасшедшего.

— Мне Аббас сказал, что мяса он там ест сколько захочет, — продолжал Хасун, — но его очередь к гуриям еще не подошла, так как он наказан аллахом за то, что однажды украл овцу.

— Ну, значит, и меня аллах покарает за то, что я обижаю старосту и бека, — усмехнулась Занубия.

— Не бойся, Занубия, — принялся успокаивать ее Хасун. — Аббас сказал, что для тебя там уже приготовлено хорошее местечко.

— Он не сказал, за какие заслуги? — шутливо спросила Занубия.

— Ты помогаешь пастухам, поишь их чаем, делишься с людьми хлебом, никому не желаешь зла, поэтому ты обязательно попадешь в рай.

Шейх отрешенно сидел, не участвуя в разговоре. Его мучило поручение бека уговорить Софию.

Хасун подергал его за рукав:

— Эй, шейх, ты слушал пение Суад? Может быть, мы пойдем к цыганам, теперь они до утра спать не будут. Попросим их спеть. У меня есть приятные новости для Суад.

— Нет, неудобно. Что скажут обо мне Рашад-бек и крестьяне!

Занубия усмехнулась:

— Скажут, что ты годишься для роли цыганского шейха.

Ее слова больно задели Абдеррахмана. А тут еще и Хасун подлил масла в огонь, добавив:

— Я слышал твою молитву и песню Суад и не вижу особой разницы. Правда, Суад подыгрывает бубен и рабаб. Надо предложить старосте устроить состязание в пении между шейхами и цыганами.

Хасун встал и, сказав, что теперь отправится на чай к Суад, вышел на середину площади и стал кричать:

— Деревня в опасности!

Слышавшие его крестьяне разводили руками. Он, конечно, сумасшедший, думали они, но все-таки часто оказывается прозорливцем.

Хасун добрался до цыганского табора и зашел в шатер. Его усадили на почетное место. Суад предложила развлечь его игрой на рабабе. Но Хасун отказался и попросил чаю. На его вопрос о вечере у бека Суад ответила:

— А тебе-то что до этих людей? Занимайся лучше своими делами.

— А женщины там были красивые? — не унимался Хасун. — Говорят, они еврейки. Это правда?

— Они гости бека, а бек, как ты знаешь, хочет умаслить власти в Хаме и Алеппо.

— О чем они говорили? — спросил Хасун. — Мужчины приставали к тебе?

Суад сердито ответила:

— Цыганку нельзя заставить быть с кем-то, если она не хочет этого сама. Во дворце мы только поем и танцуем. А людские пересуды о нас — ложь. Будь уверен, Хасун, я попаду в рай прежде шейха Абдеррахмана.

— Ты права, — согласился с ней сумасшедший. — Шейх окажется там последним.

Допив чай, он попрощался с цыганами. Занималась заря. Усталый Хасун повалился на землю и заснул как убитый. Утреннюю тишину нарушил протяжный гудок поезда. Советник и мадам Марлен вполголоса беседовали в купе вагона.

— Мы здесь живем как на острове, нам мало что известно о событиях в Европе, — говорил советник. — Но оккупированная Франция будет вот-вот освобождена. После Сталинграда большевики двинутся на запад. Но позволят ли им союзники дойти до Франции? Однако французские войска здесь не задержатся. А Сирия вскоре добьется освобождения.

— В первую очередь, ты еврей и сионист, а не француз, и принадлежишь своей организации, — со злостью прошипела Марлен. — Какое тебе дело до Франции? Нам плевать и на то, победят союзники или война затянется. У нас одна цель — земля обетованная. И ради нее мы не пощадим своих сил, где бы мы ни находились — в Сирии, Египте или Ираке.

Марлен продолжала:

— План в Алеппо удался. Что мы потеряли? Только Исхака. Зато добились, что все евреи вооружились из страха перед арабами. Нашли кого бояться. Любой араб готов умереть ради женских ножек.

— Мы на правильном пути, — . вторил советник Марлен. — И не свернем с него. Арабско-еврейская междоусобица в Алеппо нам на руку. Что ты скажешь насчет убийства шейха мечети в алеппской цитадели? После этого волей-неволей евреям придется удирать из города. Шарль готов выполнить это задание.

Марлен одобрительно кивнула.

— Собери в Алеппо всех наших людей и постращай их последствиями убийства Исхака. Ни в коем случае не настраивай их против арабов и не призывай к эмиграции. Говори только о необходимости защищать свои семьи. Ганс уехал на неделю в Хайфу для встречи с английской военной делегацией, чтобы обсудить вопрос транспортировки в Англию. Там он встретится с руководителями нашей организации. Завтра он должен прибыть и отчитаться о своей поездке. А насчет беков волноваться нечего. Они сейчас заняты красавицей Шароной и ползают у ее ног. Для услады этих животных она поставляет на автомобилях девок из Бейрута. С ее оборотистостью Шарона скоро разбогатеет. Но большую часть дохода ей придется нам заплатить.

Они умолкли, глядя на широкие, раздольные поля, мелькавшие за окном.

А тем временем Шарона принимала у себя Рашад-бека. Тот вдруг решил провести ночь у нее и теперь, обняв ее за плечи, млел от похоти.

На следующее утро в деревню прибыл человек от хаджи. Вместе со старостой и выборными от крестьян он приступил к обсуждению вопроса о дележе зерна и расчетах. Староста предложил отвезти зерно, причитающееся беку, на его двор, а уже затем крестьянам произвести расчеты с хаджи. Представитель хаджи настаивал на том, чтобы средний вес мешка был определен по первым трем. Но крестьяне, зная алчность хаджи, стали возражать. Часто случалось так, что разница между мешками достигала десяти килограммов. И конечно, самые тяжелые из них попадали в амбары хаджи. Женщины поддержали своих мужей.

— У цыганки Суад больше совести, чем у хаджи, хоть тот каждый год на своей верблюдице совершает паломничество в Мекку! — громко сказала Фатима.

Ненависть крестьян к хаджи была единодушной. Даже сам бек пылал злобой к нему: он знал, что немало его денег оседает у того в кармане.

Во время торгов на тока забрел несмышленый теленок. Надсмотрщик Хамад, не долго раздумывая, взял да и выстрелил в него из винтовки. Шейх Абдеррахман тут же прикончил теленка ножом. Затем они сговорились сказать крестьянам, что зарезали его специально для угощения людей хаджи. Наблюдавший за всем этим Хасун обреченно сказал:

— Одной пулей убили Аббаса, другой — теленка. Нас всех постигнет эта участь. Разве мы живем? Мы стали мертвецами на этой земле с того самого дня, как убили Аббаса. Где же твоя душа, Абдеррахман? А если она в теленке, так это тебя убили, а не его.