— Вчера вечером на ячменном поле я видел какие-то неясные фигуры, — рассказывал надсмотрщик старосте. — Я слез с лошади. Луна уже скрылась. И только неярко поблескивали звезды. Подумав, что это бандиты, я стал потихоньку подбираться к ним. Ты знаешь, что сейчас у воров много боевых винтовок, из тех, что бедуины стащили у французов, когда произошло крушение у Ум-Ражим. Подбадривая себя, я шел к ним. Присмотревшись к мелькавшим фигурам, я неожиданно заметил, что по мере моего приближения к ним они уменьшаются и как бы исчезают. Меня бросило в дрожь и обуял испуг, что со мной произойдет то же, что с управляющим, когда его избили дьяволы. «О аллах, пощади меня!» — взмолился я и стал пытаться читать все суры, которые знал. Но не мог вспомнить даже фатиху. Тогда я вскочил на лошадь и во всю прыть помчался прочь. Мне все время казалось, что какой-нибудь дьявол вот-вот схватит мою лошадь за хвост. Я уверен, что на том поле нечисто.

Староста, улыбаясь, покачал головой.

— Ей-богу, — сказал он, — шайтаны, которых напускает на нас пророк Сулейман, считают каждый наш вздох. Будь осторожен, Хамад, а то с тобой будет то же, что с Джасимом. Упаси, господь, от проклятого дьявола! Зачем ты бродишь ночью один по полям? Вчера шейх Жарван сказал мне, что и пшеничные поля заселены дьяволами. Ты смелый, Хамад, хорошо стережешь пшеницу. Но все же кто-то ворует ее. Может быть, это делают дьяволы? Но зачем она им? Спросим шейха Жарвана. Бедуины водятся с дьяволами. Может, поэтому они и воруют пшеницу и ячмень.

— Бедуины хорошо знают, кто такой Хамад, надсмотрщик Рашад-бека! — ответил тот. — До того как господин бек взял меня к себе на службу, пас верблюдов. Тогда я сам возглавлял шайку, воровавшую лошадей и верблюдов. Мы промышляли в провинции Ракка, а продавали награбленное в Хаме. Поэтому бедуинам ни за что не объегорить меня. Ночью я объезжаю все поля. А шейху Жарвану я сказал, чтобы он предупредил своих бедуинов. Рашад-бек не пощадит воров.

Надсмотрщик встал и предложил старосте и шейху Абдеррахману пойти на тока проверить, как там идет работа. Но они отказались. Староста сослался на свою занятость в усадьбе.

Управляющий уже успел сообщить цыганам о вечере у Рашад-бека. Им было приказано не ходить по дворам деревни в поисках того, что плохо лежит, а сразу же направляться во дворец. Шейх, вспомнив смерть пастуха, сказал, тяжело вздохнув:

— Я до сих пор не могу забыть, как обмывал тело Аббаса. Это большой грех. Убитого нельзя обмывать. Его омыла собственная кровь. Но заставил меня это сделать ты, староста, и ты ответишь за это в судный день.

— До судного дня далеко, — ответил староста. — Аллах милостив.

Он встал и вместе с шейхом вышел из усадьбы. На горизонте алел уходящий на покой солнечный диск. К вечеру подул ветер.

— Большая часть урожая еще не собрана, — пробурчал староста. — Бедуины крадут зерно. А мы здесь занимаемся молотьбой чечевицы. Но кто посмеет возражать беку? Скажи, шейх, бек пригласит тебя на вечер?

Шейх сердито посмотрел на старосту:

— Что мне проку от этих вечеров? Я простой человек, служу аллаху. Это тебя зовут на торжества, чтобы ты жарил мясо и прислуживал им.

— Лишь бы наш господин был доволен, — ответил староста. — Его желание для меня закон.

Шейх улыбнулся.

— Не забудь, староста, своего старого друга, — сказал он. — Занеси мясо Занубие. Полакомимся вместе.

— Конечно. Пусть только она приготовит чай перед рассветной молитвой. Гости сегодня будут веселиться до утра.

— Нет, Занубия уже будет спать к этому времени. Она сильно устает за день, — сказал шейх. — Ее не разбудят даже все цыганские бубны. Да и я тоже устал. — Он опять вспомнил о поручении, связанном с Софией.

Управляющий, наблюдая за шейхом и старостой, с ненавистью подумал: «Эти двое, один из которых лицемер, а другой — трус, сейчас наверняка перемывают мне косточки. Оба ненавидят меня и хотят, чтобы мое место занял надсмотрщик Хамад. А ведь это я привел его к Рашад-беку. Как он раньше ползал передо мной, заискивал! Не перечил ни в чем. Но теперь я ничего не могу с ним поделать. Бек стоит за него горой. Хамад похитил для него женщину из ее собственного дома, чем привел бека в восхищение, но все же ему будет нелегко вытеснить меня. Мне уже за сорок, но я легко не сдамся и до конца буду бороться за свое место. Ничего, я еще сведу с ним счеты!»

Староста и шейх подошли к управляющему. Они стали наблюдать за приготовлением ужина. Старуха лет шестидесяти, босая, хотя земля была усеяна колючками, носила и подкладывала дрова в огонь. Лицо ее было все в морщинах, а черные руки обвиты синими жилами, набухшими от тяжелого многолетнего труда. Голову она прикрыла черным платком, а старое, все в заплатах, платье подпоясала старыми поводьями от мула. У ног старухи вертелась внучка. Девочка не сводила голодных глазенок с кусков жареного мяса. Старуха с печалью во взоре размышляла: «Жители нашей деревни за всю жизнь не съели столько мяса. Неужели гости бека съедят все это за один вечер?»

К усадьбе подъехала машина. К вышедшему из нее беку опрометью бросились слуги во главе со старостой, управляющим и надсмотрщиком.

— Все успели приготовить? — даже не поздоровавшись, спросил он.

Джасим поприветствовал господина и скороговоркой стал перечислять все сделанное за день:

— Зарезано тридцать баранов, приготовлено два мешка фрики…

Бек, нахмурившись, внимательно слушал.

— Накройте стол для гостей в зале дворца, а не в шатре, как было приказано раньше. Здесь стало небезопасно, — сказал он.

— Будьте спокойны, мой господин, мы разобьем голову любому, кто посмеет только приблизиться к дому.

Бек подозвал шофера и приказал:

— Поезжай на станции Хамдания и Ум-Ражим и привези начальников с женами. Советник и Сабри-бек приедут сами.

Отдав другие распоряжения, он отправился взглянуть на своих лошадей и псов.

Сопровождающему его старосте он велел позвать шейха встречать гостей. Шейх Абдеррахман не заставил себя долго ждать. Расплывшись в приветствиях, он стал просить у аллаха многих дней благоденствия для своего бека. Благосклонно выслушав его, бек приказал старосте позвать цыган во дворец, чтобы те встречали гостей у входа, а вокруг фонтана разложить мягкие кошмы и подушки.

Шумной толпой цыгане вошли в усадьбу. Впереди, гордо подняв голову, шла Суад со своими подругами. На них были широкие пестрые платья до пят, в ушах блестели большие серебряные серьги, а запястья стягивали браслеты.

Шейх не упустил возможности рассказать беку, как накануне он расхваливал его перед крестьянами.

— Я сказал им: «Видели, как наш господин расстроился из-за сына Айюба? И гнев его, оттого что ему не сообщили о несчастном случае с мальчиком, иначе он тут же приказал бы отвезти его в больницу на собственной машине? Знайте впредь: господин бек нам как родной отец. Вы не должны держать на него зла, даже если его превосходительство иногда и побьет кого-нибудь из вас. Тем самым он оказывает вам честь. Его кнут не бьет, а учит, так как господин бек в душе желает вам только добра». А Халилю я прямо сказал, что его проймет лишь кнут.

Бек умиротворенно слушал. Затем спросил:

— Что с Софией? Смотри, твоя отсрочка заканчивается, шейх.

— Мой господин, я стараюсь делать все, что в моих силах. Но вы же сами знаете, какая она твердолобая. Ее лоб тверже камня, — ответил шейх.

— Поспешай, шейх. Не вынуждай меня похитить женщину, иначе грех за ее детей падет на тебя.

Внезапно раздался громкий крик совы. Бек вздрогнул: он суеверно боялся этой птицы, считая, что она приносит несчастье.

Сев около фонтана, он жестом подозвал цыганок. Те быстро окружили бека. Солнце уже зашло, над горизонтом алела тонкая полоска зари, но вскоре и ее не стало видно из-за пыли, поднятой подкатившими к дому машинами. Бек спустился встречать гостей. Из машин вышли советник, Сабри-бек, Марлей и жены начальников станций. Гости оживленно здоровались. Послышались смех, шутки.