Фатима недоверчиво покачала головой:

— У хаджи свой расчет. Сегодня он поднял цену на чечевицу, а завтра станет втридорога продавать товары. За один филс он сдерет с нас несколько.

Женщины горестно вздохнули. Наполнив ведра, они понуро побрели в деревню.

Хаджи суетился вокруг мешков, он спешил закончить с погрузкой чечевицы для отправки ее во французские зернохранилища. Вроде все шло неплохо. Ему удалось внушить крестьянам, что он их облагодетельствовал. В то же время он нашел возможность увеличить свой барыш. Однако листовка, найденная им, беспокоила все сильнее. При одной мысли о ней холодок пробегал по спине. Хаджи постоянно мучился тем, что необходимо что-то предпринять. Не посоветоваться ли ему со своим верным помощником Саидом, непременным участником всех его торговых операций? Хаджи был привязан к нему настолько, что даже два раза брал его с собой в Мекку. В свою очередь Саид служил хаджи верой и правдой. В страдную пору даже часового перерыва на еду не позволял он себе, ограничиваясь сухомяткой. Казалось, интересы хаджи для него превыше всего. И сейчас без устали сновал он между весами и вагонами, успевая повсюду. Саид так сумел организовать работу, что со станции грузовики отъезжали почти не задерживаясь.

Целый год крестьяне гнули спины ради этих нескольких дней. Но вот урожай сдан. Что же досталось труженикам? Большая часть их заработка пойдет на уплату долгов хаджи. Остатка же едва хватит на покупку одежды и самого необходимого для крестьянского быта. Им будто на роду было написано отдавать силы и здоровье ради обогащения других.

Нередко в это время глухое недовольство своей судьбой выливалось в стихийные выступления крестьян. Однако обычно направлены они были не против подлинных угнетателей и узурпаторов их прав. Слепой гнев сельских жителей выливался на тех горожан, которые пытались поживиться лишь крохами крестьянского урожая. А бывало и так, что из-за какого-нибудь пустяка крестьяне бросались даже друг на друга. В ход шли палки и все, что попадалось под руку. Деревня шла на деревню. В ожесточенных драках многие получали увечья.

Хаджи зорко следил за тем, чтобы во время сдачи зерна не происходили стычки между крестьянами и его работниками. Он подчеркнуто уважительно обращался ко всем деревенским, величая их полным именем. Больше всего он боялся подстрекательства крестьян со стороны бунтовщиков, расклеивших листовки. А если, не дай бог, бунтари подожгут зерно? Хаджи с нетерпением ждал, когда завершится погрузка зерна в ваг#ны. А там будь что будет. Ему было безразлично, пойдет оно во Францию или в другое место. Главное — обезопасить свой барыш за посредничество. Ведь случись пожар — он будет разорен.

Он покинул пристанционную площадку, на которой кипела работа, и направился к начальнику станции, где встретил Рашад-бека. Промолчав о листовке, он поделился с беком своими опасениями насчет возможного пожара. Необходимо выставлять как ночную, так и дневную охрану. Пока зерно не в вагонах, ответственность за него ложится на бека и хаджу. Бек боялся подстрекательских действий со стороны сознательных крестьян, особенно учителей во главе с Аделем, и поделился опасениями с хаджи, приказав своим людям смотреть в оба.

Хаджи потребовал продолжать работу и ночью. Крестьяне и грузчики возмущенно зароптали. Люди были настолько измотаны, что силы оставили их. Им требовался хотя бы короткий отдых. И хаджи был вынужден уступить. Но беспокойство его возрастало с каждым часом. Страшная беда обрушится на его голову, если загорится зерно. Пусть лучше сгорит вся Франция, чем эта чечевица. Да, ненависть крестьян к феодалам, торговцам и французам может толкнуть их на любое преступление.

«Я обычный торговец, хозяин постоялого двора, — оправдывал сам себя хаджи. — Я даю крестьянам кров, обеспечиваю их семенами, выделяю ссуды. Но они люто ненавидят меня, так же, как бека и советника. Эти листовки призывают крестьян к борьбе не только против французов, но и против нас. Вдруг они и вправду подожгут чечевицу, как я сумею оправдаться перед советником? Узнав о листовке, он неминуемо обвинит меня в том, что я заранее знал о беде, но ничего не предпринял».

Услышав шум и крики, хаджи со всех ног бросился к мешкам с зерном. Оказалось, сторожа принялись вылавливать змей и скорпионов. Хаджи успокоился, выругав себя за излишнюю нервозность. Как может вывести человека из равновесия всего одна листовка! Он присоединился к своим помощникам, расположившимся прямо на земле вокруг чайника. Между ними завязалась беседа о людской зависти, злоумышленниках. Невдалеке за скудным ужином сидела группа крестьян и бедуинов. Один из них приложил к губам свирель. Далеко в ночи полилась печальная мелодия.

Хаджи вернулся в свою палатку. Он уже собирался лечь, как к нему ввалился Рашад-бек.

— Почему перестали работать? — сердито спросил бек.

— Мой господин, — ответил хаджи, — в такой темени очень трудно грузить. К тому же появилось много змей и скорпионов. Мы вынуждены были остановить работы до рассвета.

Рашад-бек качнул головой:

— Ладно. Но как только займется заря, все должны быть на погрузке. Половина урожая еще на полях, а бедуины не дремлют. Крестьяне должны вернуться в деревни как можно скорее.

Бек помолчал, затем попросил у хаджи сто золотых монет, заметив при этом, что ему нужны монеты, выпущенные при султане Мухаммеде Рашаде, а не Абдул-Хамиде. Хаджи, беспрекословно вынув из металлической шкатулки монеты, выложил их перед беком.

— Я как в воду глядел, захватив шкатулку с собой, будто знал, что дорогому Рашад-беку могут понадобиться деньги, — приговаривал хаджи, записывая в свою тетрадку выданную беку сумму.

В палатку заглянул Джасим. Бек строго спросил его:

— Как охраняется зерно?

— Согласно вашему приказу везде расставлены посты, — ответил почтительно управляющий.

В разговор вмешался хаджи:

— Не лучше ли, господин бек, вызвать сюда наряд французов? Вы сами знаете, лишь искры достаточно, чтобы здесь все занялось. А так, что бы ни случилось, отвечать за все будут солдаты.

Бек не стал возражать:

— Сейчас соединюсь с полицейским управлением в Тамма. Солдаты не заставят себя ждать.

Хаджи облегченно вздохнул. Теперь он мог спокойно уснуть.

Бек зашел на пункт сдачи зерна, затем направился к Шароне, занимавшей второй этаж станционного здания. Там находился и Ахсан-бек. Хозяйка вышла приготовить ужин, оставив мужчин вдвоем.

— Я привез для этой красотки хороший подарок, — сказал Рашад-бек.

— Интересно, что ты мог найти для нее в этой пустыне? — удивился Ахсан-бек.

Вытащив небольшой мешочек из кармана, Рашад-бек протянул его Ахсан-беку.

— Здесь сто золотых монет, — сказал он. — Из них получится прекрасное ожерелье. Шарона предпочитает эти монеты всем остальным подаркам. — Рашад-бек спрятал золото и добавил: — Ты не думай, что я пляшу под ее дудку. Просто не лезу в ее дела. Так проще, не попадешь в неловкое положение. Но она достойна самых дорогих подарков.

— Отличный денек был в Алеппо, — сказала вернувшаяся Шарона. — Какой прекрасный сервис в отеле «Барой»! Но ты, Рашад-бек, все время был чем-то озабочен.

Бек смущенно промолчал. Поездка в Алеппо была для него неожиданностью, ему пришлось отправиться туда без денег. А этот подарок он хотел преподнести Шароне именно там. Но тем не менее поездка все-таки удалась. С этой женщиной Рашад-бек забывал Софию, всех крестьянок и цыганок в мире. Она казалась ему прекрасной гурией, спустившейся на землю из рая. Его лишь несколько смущала быстрая победа над Шароной. Пресытившийся бейрутскими девками, он предпочел бы, чтобы та была менее податливой.

Протянув ей мешочек с монетами, Рашад-бек льстиво произнес:

— Твоя красота заслуживает большего.

Он любовался Шароной, все еще желая ее, такую искусницу в любви. Естественно, что за роскошь общения с ней приходится дорого платить. Из своего богатого опыта с женщинами Рашад-бек знал, как они любят ценные подарки. А иностранки за них могут даже на колени встать.