Савка не раз порывался повернуть назад, в своё село, чтобы встретиться с Кислием один на один и рассчитаться с ним. Но осмотрительный Гордей всё время сдерживал его. "Подожди… — говорил он. — Ещё будет время. Не убежит…" И они идут и идут всё дальше в степь. А куда?.. Зачем?..

Сидя в ложбинке, Савка всматривался в розовеющее небо: там, по ту сторону могилы, скоро запылает восход и с багряного полукруга на горизонте ударят, пронижут синевато-голубой простор золотые длинные копья — и над степью помчится новый день.

Вдруг ему показалось, что каменные бабы, которые всё время маячили, прячась во мгле, начали будто двигаться, спускаться с кургана, собираться вместе, и Савке даже почудился их разговор. Он поспешно разбудил Гордея.

— И правда! — удивился Головатый. — Чертовщина какая-то! Ожили они, что ли?.. Да нет, это же люди… — вздохнул он облегчённо. — Но откуда они? Кто такие?

Когда совсем рассвело, Гордей и Савка разглядели около могилы возы в упряжке волов, лошадей и верблюдов, столпившиеся группы людей. По всему было видно, что это не татары. Если б сюда пришли ордынцы, то они были бы только на лошадях. Да и речь доносилась не татарская.

— Пошли навстречу, — сказал Гордей. — А то ещё примут за каких-нибудь лиходеев. Ведь всё равно нас увидят…

Вначале в лагере никто не обратил внимания на появление Гордея и Савки. И только когда стали готовиться в путь, их заметили. Окружили, начали с любопытством рассматривать. Что за люди? Босые, в порванной, испачканной грязью одежде. Один — высокий, широкоплечий, на юном лице ещё только пробился золотистый пушок, голова тоже золотистая, курчаво-кудлатая. Другой — кряжистый, в летах, с одной рукой, лицо, округлое, заросшее седой щетиной, кажется суровым, но в глазах пляшут весёлые огоньки.

— Кто такие? — спросил один из всадников — высокий, худощавый, в долгополом кафтане.

— А мы тоже не знаем, кто вы… — ответил спокойно Головатый, окидывая взглядом собравшихся людей, одетых в жупаны, свитки, длинные бурки и короткие тулупчики, — такую одежду носят обычно донские и запорожские казаки. Все незнакомцы были вооружены бердышами, ятаганами, саблями, ружьями или гаковницами.

— Отвечайте, когда спрашивают! — сказал сурово и повелительно высокий, шевельнув длинными чёрными усами.

— Казаки-чумаки, — ответил сдержанно Гордей. — Ищем лучшей доли…

— Отбились от обоза?

— Беглецы?

— Да, убежали, — подтвердил Савка.

— От пана?

— Боярина?

— Да нет, — сказал Головатый, — объяснять долго придётся. А если коротко, сцепились мы с одним богатеем-серебреником и его приспешниками и, признаться, проиграли баталию. Вот так.

— Это было в Каменке, — добавил Савка.

— А может, они разведчики?

— Из царского войска…

— Да нет, вроде не похожи…

— Какие мы царские разведчики?! — возмутился, не выдержав, Гордей. — Да в своё время на Сечи…

— На Сечи был, говоришь? — прервал его черноусый. — Когда и с кем?

— Дважды с кошевым Сирком проведывали Крым, — проговорил с безразличием Гордей, которому уже стал надоедать такой настырный допрос.

— Какого куреня?

— Уманского.

— У нас будто бы есть из такого?

— Да, должны быть.

— Из Сечи много пришло…

В это время раздалась команда трогаться в путь.

— Ладно, проверим, — сказал, к кому-то обращаясь, высокий в кафтане. — Посадите на передний воз, около моего. — И отъехал.

Отряд двигался степью на восток, а потом начал поворачивать на север и вскоре, у неглубокого, сильно заросшего тёрном и тальником оврага, остановился: надо было проверить, смогут ли здесь проехать тяжёлые мажары, и, кроме того, разведать дорогу за буераком, что виднелся по ту сторону низины.

Растянувшийся на добрую версту отряд начал подтягиваться к оврагу. В отряде было, наверное, несколько сот казаков, селян, работных людей с солеварен. И все — при оружии.

— Зайда Головатый?

— Да вроде он…

— Головатый?! — окликнули громко.

Гордей оглянулся и в тот же момент соскочил с воза. Два верховых, проезжавших вблизи, тоже немедленно спешились.

— Зайда, Гордейка!..

— Чопило!.. Марко!..

Все трое кинулись обниматься, а затем, смеясь, начали тузить друг друга в грудь кулаками.

— Вот так встреча!

— Да ты ж вроде на Дону был?..

— Был, да сплыл!..

— А ты, Марко! Что же, покинул матерь-Сечь?

— Покинул, Зайда!

— Он в Бахмуте соль варил…

— А теперь кое-кому засыпаем другой соли…

Отдышавшись, друзья снова начали тискать друг друга в объятиях, целоваться.

— А почему это ты, друже, на возу? Да и вид у тебя какой-то странный… — удивлённо спросил Чопило.

— Посадили и везут. А куда, не знаю, — ответил с напускным безразличием Гордей. — Вид же дуки испортили. А конь мой в лесу, за Каменкой пасётся.

— Да мы тебе коня какого хочешь, на выбор! — воскликнул Марко. — У нас их сейчас о-го-го!

— Я не один. Нас двое: я и мой побратим, — улыбнулся Гордей, показывая на Савку, который сидел на поперечной перекладине, свесив босые ноги, и с завистью наблюдал эту сердечную встречу друзей.

Когда разговор пошёл более спокойно, Гордей и Савка узнали, что они находятся в одном из отрядов атамана Кондратия Булавина, который восстал против русского царя Петра и его вельмож, князей и дворян.

Бахмутский солевар Марко Серый рассказал им уже в дороге, как начиналось это восстание.

…По приказу царя Петра на Дон и на Северский Донец прибыл большой отряд карателей князя Долгорукова. Словно бешеная волчья стая, рыскали каратели по сёлам и хуторам, разыскивая крестьян, бежавших от бояр и воевод. Поймав провинившихся, заковывали их в кандалы и гнали, как скотину, обратно в поместья. Тех, кто пытался сопротивляться, секли кнутами, забивали в колоды, вешали. "Многих огнём выжгли и многих старожилых казаков кнутами били, губы и носы резали и младенцев по деревьям вешали". Так рассказывали об этой жестокой, кровавой экзекуции.

"Это неслыханный произвол и жестокость! — не выдержав, заявил негодующе бахмутский соляной атаман Кондрат Булавин. — Всякого зверя усмиряют, а когда он беснуется, кусается, его уничтожают. Так должны сделать и мы!.."

Вскоре он собрал около двухсот отчаянных, смелых работных людей и беглецов, возглавил их и повёл против карателей. В одну из ночей в начале октября, около Шульгин-городка на Айдаре, повстанцы напали на карателей. Тысяча полегла их вместе с воеводой Долгоруковым.

Это было началом великих и грозных событий. Царское правительство решило сурово наказать повстанцев и направило против них новый, ещё больший отряд. На этот раз кроме царского войска в отряде были и домовитые казаки и калмыки. А повёл их против восставших атаман Войска Донского Лукьян Максимов…

— Да, было, — вздохнул Максим Чопило. — Мерились мы силами и с татарвою, и с турками, и с ляхами, а если сейчас на такое повернуло, то покажем себя и перед донскими домовитыми. У нас, на бахмутской заставе, остались только караульные, а остальные все выступили в поход. Да и с других застав двинули казаки. Так что наберётся порядочно. Покажем тому Максимову!..

— А чего это мы здесь, в степи, кружим? — спросил, не утерпев, Гордей, которому пока ещё не до конца ясно было, куда они направляются.

— Мы не просто кружим, — проговорил Марко. — Мы собираем людей. Идём вот так от хутора к хутору, от городка к городку, и везде люди к нам присоединяются. А кто не может пойти с нами, дают для отряда всё, чем богаты. Ведь вся Донщина заклокотала…

— Не зря же Кондрат разослал повсюду свои "прелестные письма" с призывом бить бояр, воевод и всяких начальников, — добавил Максим Чопило.

— Наши бахмутские солевары погасили уголь под котлами и все — в поход!

— Земляной уголь? На солеварнях? — спросил удивлённо Савка.

— Ну да, земляной, — сказал Марко. — А что, хлопче, ты тоже видел такой?

— Рубил его в норах, вёз на чумацких мажарах…