Гордей и Савка поползли в направлении ближайшего овражка. Когда добрались до него, встали и пошли во весь рост. Они спешили на восток, навстречу розовой кайме, что начала уже бледнеть. Вскоре из-за тучки выкатилась большая красноватая луна и стала спокойным, серебристым светом освещать беглецам дорогу.

Восход солнца Гордей и Савка встретили на берегу неизвестной маленькой речки, среди зарослей осоки и лозняка. Быстрая, без передышки ходьба, тревожная бессонная ночь давали себя знать — им хотелось скорее упасть на землю и заснуть крепким сном. Выбрав место — островок, со всех сторон окружённый водой и густым, высоким камышом, они остановились. Савка присел на кучу сухого хвороста и сразу же заснул.

Головатый караулил. Чтобы хоть немного отогнать одолевавшую дремоту, он черпал рукой из речушки воду и плескал её в лицо, на голову.

"Занесло, как в метель, когда идёшь наугад, не зная толком куда, — думал Гордей, прохаживаясь прогалиной вокруг Савки. — Ты хотел туда, а тебя вынесло в другую сторону. А нужно же найти тропинку!.. Зачем нам поворачивать на Сечь? — спросил он сам себя. — Догонять Свиридов обоз? А пошёл ли он туда? Может, отдадут тот земляной уголь есаулу Барабашу… А если не ему, то какому-нибудь другому дуке-серебренику. Может быть. А ты "мудрый", недосыпал, недоедал, подставлял себя под пули, ятаганы и тешил себя надеждой: "Для блага низового рыцарства". А он, этот уголь, в хайло какому-то толстопузому собачьему сыну, Тьфу! Да что это ты раскис, шипишь, как сало на раскалённой сковородке, — сетовал Гордей, недовольный самим собой. — Да, да, шипишь!.. Но если трезво подумать, — правда… Так как среди старшин дай бог сколько торбохватов и мародёров. Да ещё каких!.."

Немного успокоившись, Гордей начал перебирать в памяти свои взаимоотношения со старшинами — куренными, есаулами, писарями. И только сейчас понял то, чего не замечал, не понимал раньше. Ведь что же получается? Во время похода и когда готовятся к нему, старшина и казак-бедняк будто равны между собой. Они словно товарищи. Но после похода, когда возвращаются снова на свои обжитые места, на свои займища, старшина опять становится старшиною. А ты как был бедняком, так им и остался. И снова гнёшь свою спину на того, же пана…

"Так было на Самаре у Барабаша, так было и на Днепре у Безбородька, — начал опять негодовать Гордей. — Да и "казацкий хлеб", добытый в боях в Крыму или в имении какого-нибудь пана-ляха, тоже оседает в амбарах, горницах или в подвалах тех же старшин. И разве только "казацкий хлеб"? А земля, вода, сенокосные угодья на Днепре, Самаре, Волчьей? Считается, что они принадлежат сечевому товариществу. Но, разве не старшины на самом деле владеют всеми этими богатствами?.."

— Вот как!.. — зло проговорил вслух Гордей. Он снял с себя одежду и осторожно, боясь разбудить Савку, окунулся в воду. Когда оделся, снова зашагал прогалиной. Направление его мыслей не изменилось. Но размышлял он теперь уже более спокойно. "А не махнуть ли с ватагой надёжных побратимов теми займищами! — улыбнулся вдруг пришедшей мысли. — Вот было бы дело! Погоняли бы богатеев-серебреников…"

В это время почти над самой его головой послышался какой-то шелест, и что-то тяжёлое, одно за другим, начало падать в воду. Головатый раздвинул кусты: на небольшом плёсе играл, красуясь, целый выводок уток. Глядя на них, Гордей вдруг особенно почувствовал, что он голоден. Ему сразу же представился пылающий костёр, а над ним на заструганной палочке — утка. Гордею показалось, что даже запахло жареным. Он поднял ружьё, прицелился. "Но вблизи могут быть нежелательные люди, да и Савку выстрелом разбужу…" — ствол ружья медленно опустился.

Дав Савке возможность как следует отдохнуть, Гордей разбудил его.

— Теперь ты покарауль, а я посплю, — сказал он и прилёг на Савкино место.

Но спал Головатый не долго. Лучше, как говорят, недоспать, чем не дойти до цели.

С островка они выбрались, когда солнце уже покинуло горизонт. О возвращении на запад или на юг им нечего было и думать. Дорога оставалась только на север или на восток. Надо было решить: куда же именно им следует двинуться!

Вышли на гору. Оттуда видно было далеко вокруг — бугры, продолговатые перевалы: седые, рыжеватые, местами зеленоватые. В низине, над камышами, зарослями лозняка, стелились лёгкие, прозрачные пряди тумана. Безветренно. Чистое небо. Судя по всему, день будет тёплый, погожий.

Они стояли и молча всматривались в даль.

— Пойдём, а голодному дорога — мука, — проговорил наконец Савка.

— Правильно, — согласился Гордей, — если ноги не понесут, на животе далеко не уползёшь. Давай-ка что-нибудь придумаем…

— В речке есть рыба, — сказал Савка и даже показал руками, какую он видел рыбину.

— Там есть кое-что и кроме рыбы, если только не улетели, — добавил Головатый. — Иди займись этим делом. Я останусь здесь и покараулю.

Савка побежал к реке, а Гордей начал приглядываться, изучать незнакомую местность. Ему хотелось знать, где именно они находятся и куда лучше им сейчас направиться.

У реки грянул выстрел. Над камышами взвился сизоватый дымок. Он смешался с плывущими прозрачными прядями тумана и был почти незаметным.

Гордей постоял ещё немного и, убедившись, что поблизости никого нет, спустился в низину. Вскоре беглецы орудовали у костра и лакомились свежей утятиной. Пусть без хлеба, вместо соли вывалянная в пепле, очень прожаренная — пригорелая, но всё же еда.

Берег реки Гордей и Савка покинули в полдень, взяв направление на северо-восток. Они решили добраться до Чумацкого шляха и по нему через Дикое поле отправиться на Дон.

Идти в этом направлении было легче: впереди стелилась ровная, песчаная, поросшая густой, но невысокой травою степь.

На четвёртые сутки пути, когда кончились низины, где Гордей и Савка каждый день находили себе и воду, И кое-какую пищу, они пошли равниной на север. И к вечеру того же дня очутились около высокой могилы. Подходили к ней осторожно. На вершине могилы ещё издали заметили будто бы людские фигуры. Но когда подошли ближе, то поняли, что это каменные бабы. Они стояли на кургане и вокруг него. Словно когда-то, очень давно, собравшись вместе, вели свой какой-то тайный разговор, а потом вдруг бросились почему-то врассыпную: одни побежали от могилы, а другие, наоборот, начали взбираться на неё, но почему-то не убежали, не взобрались на могилу, а окаменели и вот стоят… Стоят спокон веку. Немые. Пучеглазые. Похожие друг на друга…

Гордей и Савка взошли на вершину кургана. Осмотрелись. Горизонт на юге, казалось, был более просторным. Овраги и балки брали своё начало на севере и, сбегая на юг, как бы расширялись.

Продолжать путь у них уже не было сил. Ноги подкашивались, не слушались. Целый день они ничего не держали во рту. Вчера была съедена последняя горсть тёрна и шиповника. Но не так мучил голод, как жажда. Сегодня с самого утра они нигде не встретили воду — вокруг простиралась сухая, выжженная солнцем равнина. А идти нужно! Им надо обязательно добраться до Чумацкого шляха, ведь там, неподалёку от него, на севере — селения, люди…

Смеркалось. Беглецы решили здесь отдохнуть, переночевать. Но расположились они не на могиле, куда может заглянуть всякий, кто бродит степью в поисках поживы или приключений, а немного дальше, в ложбинке. Спали и дежурили по очереди.

Ночь прошла спокойно.

На рассвете дежурил Савка. После спа, отдохнув, он чувствовал себя бодрее. Но пережитое всё время давало о себе знать: Савка стал молчаливым, замкнутым. Он во всём полагался на Гордея: пусть ведёт куда хочет, что хочет, то и приказывает — Савке безразлично, он всё будет исполнять. Только когда пошли на восток, к Донцу, он оживился — у него закралась надежда побывать в Зелёном хуторе.

О многом за эти последние дни передумал Савка. Кажется, вся его жизнь снова прошла перед ним. Воспоминания всплывали и всплывали одно за другим. Но то, что произошло на подворье около хаты, не покидало его ни на минуту. Перед глазами всё время стояла мать… Вот она, молодая, какой запомнилась ещё с далёких детских лет, ведёт его с собой куда-то в гости… Вот, смеющаяся, радостная, поздравляет его со счастливым возвращением с Дона… Вот встречает его — кузнеца… А вот с тревожным криком "Сынок!.." заслоняет его от пули и падает…