Джюли получив воду, развернулся и побежал к Святозару, а души не останавливаясь и не размыкая ладоней продолжили свой путь. Наследник уже ждал Джюли и сев на покрывала, протянул навстречу душе ногу. Когда вода коснулась раны, и, зашипев, забулькав впиталась в нее, то рана от своего первоначального размера уменьшилась вдвое и покрылась плотной, бурой болячкой. И в тот же миг обе ноги Джюли, его нос, подбородок и губы стали фиолетовыми.

— Джюли, Джюли, — радостно вскрикнул Святозар, и, втянув ногу в темницу, поднялся на ноги. — Что с теми душами?

Джюли также резко поднялся и глянул на ушедшие вперед души, и, схватив свою палку, не менее радостно ответил:

— У той белой стали светиться, обе ноги, обе руки, голова и наполовину тело, до пояса. У желтоватой голова, тело, руки и правая нога, черной осталась только левая нога. А у синей тело, обе ноги и обе руки, черная теперь у нее только голова.

— Ого, — довольным, возбужденным голосом, молвил Святозар, и, наклонившись, стал щупать болячку на ноге. — Значит уже семь душ, перешли на сторону добра, семь, слышишь Джюли!

— Ага, слышу, — откликнулся Джюли, а когда наследник выпрямился, тот повернул в его сторону голову и улыбнулся.

— Джюли, Джюли, — ошарашено глядя на улыбку, воскликнул Святозар, и, протянув руку к Джюли, дотронулся до растянувшихся губ души. — Ты, Джюли, улыбаешься, улыбаешься! Да, как же это славно, друг мой, ты можешь улыбаться!

— Друг мой? Ты назвал меня другом? — взволнованно проронил Джюли. — Друг… а я могу тебя так называть?

Джюли положил свою палку на камень, и, не прекращая улыбаться, повернулся к Святозару и шагнул ближе к решетке.

— Конечно, конечно, ты, можешь называть меня другом, — наследник протянул вперед, через решетку, правую руку и когда Джюли вложил в нее свою фиолетово-светящуюся ладонь, сжал ее, почти не осязаемую поверхность.

— Друг, — тихо повторил Джюли. Потом он стремительно выдернул руку из руки наследника, развернулся и испуганно глянул в сторону уходящих душ, да негромко охнув, поспешил к своему камню и палке, на ходу, заметив, — идет Вий.

Святозар осторожно наступая на больную ногу, прошел на свое место, и, накидав друг на друга подушки, опустился на них. Вий быстро приближался, казалось, что теперь он не просто быстро идет, а бежит. Наследник закрыл глаза, и вскоре услышал запыхавшийся голос воеводы: «Человек, скорее затвори очи».

Вий подошел к решетке, остановился, и все еще продолжая прерывисто дышать, сказал:

— Слушай, меня, внимательно, мальчишечка, сейчас ты отойдешь в правый угол, своей темницы… Ох! — громко вскрикнул воевода. — Что с этой душой, почему у него ноги светлые! Ох…ох…ох! Как это не во время, мальчишка, мальчишка…. Сейчас же иди в правый угол и слушай меня внимательно… Ну, чего ты сидишь, — топнув ногой раздраженно проронил Вий. — Иди скорее в правый угол.

Святозар поднялся, и, понимая, что происходит, что-то дюже серьезное, придерживаясь за стену, пошел в правый угол, а дойдя до него, и все еще держа закрытыми глаза, развернулся к Вию.

— Садись, садись на пол, да поскорее, — добавил Вий. И когда увидел, что Святозар опустился, продолжил, — сядь так, чтобы тебе было удобно, ноги выпрями вперед, спиной обопрись об стену. Сейчас я наложу на тебя ковы, которые обездвижат тебя и укроют от глаз Чернобога.

— Какие, такие ковы, — забеспокоился Святозар.

— Человек, мальчишечка, доверься мне, — взволнованно молвил Вий и тяжело переступил с ноги на ногу. — Сейчас здесь пройдет Чернобог, он идет смотреть на постройку гостиного двора. Я наложу на тебя ковы, они обездвижат тебя и скроют от его глаз. Как только он пройдет и пойдет являть чудо, я приду и освобожу тебя.

— Ну, хорошо, хорошо Вий, — согласно закивав головой, согласился Святозар и принялся удобно усаживаться.

— И вот еще, что, мальчишечка, — продолжил воевода. — Глаза не открывай, потому что с Чернобогом буду я, увидишь мои очи и в тот же миг умрешь. И ничего не говори, не издавай никакого звука, сиди с закрытым ртом… Да, еще… Чернобог уведет эту душу на наказанье, я тебя очень, слышишь, мальчишечка, очень прошу, молчи. Пусть дасуни его заберут, пусть…

— Они его будут бить? — вздрогнув всем телом, поспрашал наследник.

— Да, — гневно, ответил Вий. — Будут его бить, но ни ты, ни я, ему никак не можем помочь. — Воевода на малеша смолк и Святозар услышал, как Джюли перестал бить палкой о камень. — Но душа пробила камень уже на четверть, благодаря тебе, и может это будет последнее его наказанье в Пекле. Но, ты, мальчишечка, должен сидеть тихо, ведь если тебя увидит Чернобог, он тебя не пожалеет, а потом, кто знает, что будет потом… Когда-то много, много, веков назад, Чернобог захватил в плен светлого человека, юного отрока, который был правителем чистого народа Бога Семаргла и началась война между Сваргой и Пеклом. Это была очень долгая и страшная война, кровь людская смешалась с землей, а кровь дасуней, колдунов и вурколаков заполнила все Пекло. Я уговаривал Чернобога вернуть Семарглу его человека, но он меня не слышал, он хотел войны, крови, боли и страданий. Если ты, человек, сын ДажьБога, хочешь войны, хочешь, чтобы текла людская кровь, хочешь, чтобы умирали старики, девы и дети, то…

— Нет, нет, нет, Вий, — порывисто выкрикнул Святозар и замотал головой. — Я даю слово, ни пророню ни звука.

— Вот и хорошо, хорошо, — более спокойным голосом, сказал воевода и зашипел.

— Вий, — позвал воеводу наследник, когда услышал, как раскрылась решетка и вовнутрь темницы зашел Вий. — А, что случилось дальше, война закончилась?

— Да, мне удалось, обмануть Чернобога и вернуть человека Богу Семарглу, — пояснил Вий. — И война закончилась, не стало больше повода для войны… но земля посем еще долго стонала от крови людской.

— А, тебя Вий, тебя Чернобог не наказал, за то, что ты вернул Семарглу человека? — чуть слышно поспрашал Святозар.

— Сиди смирно, мальчишечка, тебя это не касается, наказывал меня Чернобог или нет, — мрачным голосом заметил Вий и громко зашипел.

И как только зашипел воевода, Святозар почувствовал страшную слабость во всем теле. Казалось, что тело его стало мягким, податливым и растеклось, словно вода, и наследник слился со стенками и покрывалом. «Нарэчжэга Р-О-Д-А, РО-ДА!»[29] — воскликнул на языке Богов Вий, и, наклонившись, прикоснулся широкой ладонью к телу Святозара.

— Ты, слышишь меня, человек? — вопросил воевода.

— Да, слышу, — ответил Святозар таким булькающим голосом, точно говорил из-под воды.

— Помни, ты, должен молчать, ни звука, — добавил воевода, и, распрямившись, вышел из темницы, решетка стала закрываться, а Вий, что-то тихо зашипел, и Джюли также тихо ответил.

Вскоре замыкаемый замок скрипнул, и воевода в сопровождении дасуней пошел в сторону дворца Чернобога. Святозар открыл глаза, но кроме сероватого дыма ничего не смог разглядеть, он попытался пошевелить руками и ногами, однако они не ощущались, лишь губы продолжали быть подвижными. И тогда наследник сызнова сомкнул очи и обратился к душе:

— Джюли, чего он тебе шипел?

— Сказал, чтобы я напомнил тебе, когда они будут с Чернобогом подходить, о глазах и о том, чтобы ты молчал, — долетел до наследника голос души, как — будто бы издалека. — И еще воевода сказал, чтобы я убрал с губ эту глупую улыбку, а то Чернобог будет в ярости.

— Джюли, мне так жаль, что тебя поведут на наказанье, — гулко пробулькал наследник.

— Что, ты, Святозар, я же тебе говорил уже, я это заслужил, — успокаивающе заметил Джюли и с еще большим усердием застучал палкой о камень. — Ты только выполни, то о чем попросил тебя Вий, не говори ничего, молчи. Нельзя, чтобы тебя увидел Чернобог, поверь мне, Святозар. Он сначала разорвет твою кожу на спине на части, а после предложит тебя такого разорванного ДажьБогу. И я согласен с Вием, тогда точно начнется война.

— Знаешь, Джюли, — негромко проронил Святозар. — А мне иногда кажется, что Чернобог знает, что я здесь… Потому что когда у меня болят раны, оставленные от кнутов дасуней, я всегда чувствую на себе чей-то любопытный взгляд… любопытный, беспокойный и в тоже время злой взгляд…. — Наследник замолчал, а немного погодя добавил, — но, я, Джюли, я никогда не позволю, чтобы из-за меня началась война. И ты, можешь не тревожиться, я все сделаю, чтобы моему отцу ДажьБогу не приходилось выбирать между моей жизнью и жизнью людей.