— Нет! Нет! Нет! — звонко вскрикнул наследник и вздрогнул всем телом. — Это был не он… Это был другой, тот Люччетавий, предатель веры и Богов, подлый, подлый пажрец… А Джюли, Джюли другой, он заслужил надежду… — Святозар на мгновение затих, и прерывисто задышал. — Посмотри, посмотри на него Вий, Джюли может творить добро. Он сможет быть другим в следующей жизни. И я верю… верю, он никогда больше не попадет в Пекло, никогда, слышишь Вий!

— Ну, тише, тише, — успокоительно ответил воевода. — Чего ты раскричался, растревожился так, угомонись и затихни. Я прикажу дасуням не подходить к твоей темнице, пока ты не выздоровеешь, а значит они не смогут бить эту душу. Но это все, что я могу сделать для тебя, а за это, мальчишечка, ты будешь лежать смирно и не подниматься, покуда я тебе не позволю, хорошо?

— Хорошо Вий, — согласился Святозар и задышал ровнее.

Маргаст поправил под головой наследника подушку, подложил другую подушку под больную ногу и пискнул:

— С очей, человек, не снимай грезетку. И глаза не открывай, пока, его мудреность не позволит.

Вий и Маргаст ушли из темницы, закрыв решетку, а Святозар, лишь только затихли их шаги, негромко спросил:

— Джюли, Джюли, ты здесь?

— Да, Святозар, я здесь, — наполненным печалью голосом, откликнулся Джюли. — Я пока, как ты знаешь, не могу отсюда никуда уходить. Как твои глаза, Святозар, болят?

— Нет, не болят, — сказал наследник. — Наверно мазь сняла боль.

— Это не мазь сняла боль, а шептание Маргаста, — пояснил Джюли. — Когда Пан ударил тебя по голове посохом, и ты упал, то я так испугался за тебя и стал еще громче звать Вия, боясь, что он может убить тебя… — Джюли помолчал, и наследник услышал, как он перестал стучать палкой и чуть громче добавил, — но Пан… Пан тоже испугался, он кинулся открывать решетку, и заскочив в темницу, наскоро перевернул тебя. Пан осторожно убрал руки с лица, и, наклонившись к твоей груди принялся прислушиваться к стуку сердца, а потом стал водить посохом над грудью и тихо, испуганно повторять: «Дыши, дыши, человек, только не умирай… только не умирай. Ты должен жить, а иначе, иначе я не буду жить… Он, он, покарает меня, если я нарушу его волю… Дыши, дыши…» Но тут пришли Вий и Маргаст, в сопровождении своих служек, вернее сказать, они не пришли, а прибежали. Воевода как увидел обожженное у тебя лицо, начал бить Пана хлыстом по спине, а тот даже не сопротивлялся, стоял и испуганно смотрел на тебя. Маргаст опустился перед тобой на колени и запищал шептания, а после сказал Вию, что ты не умрешь, а раны и глаза от кругопосоха заживут. Маргаст приказал служкам воеводы сбегать во дворец за тирликовой мазью и грезеткой, а другие служки перенесли и уложили тебя на подушки. И тогда Вий перестал бить Пана, а тот довольно вздохнув, потому что ты остался жив, пошел закрывать черную душу в темницу… А Вий сказал ему вслед, чтобы он близко не подходил больше к твоей темнице. — Джюли прервался, тяжело вздохнул и принявшись опять стучать палкой по камню, наполненным горестью голосом, сказал, — Святозар, воевода, сказал правду про меня… Я в самом деле в той жизни, бил людей плетьми… бил и получал от этого удовольствие. Я наслаждался страданиями людей, их беспомощностью, их страхом и болью… и я справедливо наказан, я это заслуживаю. Заслуживаю, удары кнутом, боль и холод.

— Джюли, тебе жалко меня? — спросил, после затянувшегося молчания, наследник.

— Жалко…,- протянул Джюли, явно, что-то обдумывая. — Когда тебя бил Пан, я хотел кинуться и закрыть тебя от его посоха, но дасунь бил меня кнутом прижимая к валуну. — Джюли прервался, а немного погодя, добавил, — нет, мне не было тебя жалко… Это было какое-то другое чувство, я не знаю, как оно называется. Мне кажется, я, впервые его испытываю, впервые за мою жизнь, и за прожитые века здесь в Пекле.

— Это чувство называется дружба, — малозаметно улыбнувшись, так как большую часть лица, почти до губ, покрывала тугая, плотная мазь, пояснил Святозар. — Джюли, это чувство светлое и чистое, оно подобно любви, и возникает оно между людьми, и помогает оно жить, и дает огромную уверенность в том, что споткнувшись или оступившись, ты всегда, будешь поднят и поддержан близким другом. Это хорошее чувство и я очень рад, что оно возникло в твоей душе… И даже если ты, Джюли, когда-то был черным и творил зло, то сейчас у тебя есть возможность все исправить. У тебя есть возможность очистить свою душу от черноты и начать новую жизнь, жизнь на стороне добра, света и правды!

— Да, Святозар, — откликнулся Джюли. — Я это понимаю. Понимаю, что благодаря тебе у меня есть возможность возродиться вновь, и главное возродиться вновь душой…. Но знаешь, что Святозар, ты больше не заступайся за меня. Пусть дасуни меня бьют, я к этому привык…но я не хочу, чтобы били тебя. Мне было во много раз больней, когда били тебя, а не меня. Я заслужил это наказание, но ты, такой светлый и чистый, ты ни в чем ни повинен, и теперь, теперь, ты страдаешь из-за меня… и это очень тяжело выносить и ощущать.

— Надо же, Джюли, — опять улыбнувшись, произнес Святозар. — Ты научился чувствовать страдания и боль других… И вообще, скажи мне Джюли, как же ты мог стать таким черным?

— Золото Святозар, — молвил, дрогнувшим голосом Джюли и еще сильнее застучал по валуну. — Золото и богатство, легкая, приятная жизнь, от каковой получаешь удовольствие. Вкусная еда, хмельные напитки, будоражущие твою кровь, красивые, полногрудые женщины… Много, много женщин… Драгоценные каменья и золотые перстни на твоих руках, мягкие, красивые материи, в которые ты заворачиваешь свою плоть, и все это может испортить любую душу… Всего этого надо опасаться и отстраняться от этого… Думать надо не только о сейчас, но и о потом… о потом, которое обязательно наступает у каждого.

Святозар слушал Джюли, и понимал, что тот нашел наконец-то верный путь, который может, приведет и его фиолетовую душу в Ирий-сад, а потому когда тот смолк, горестно вздохнув, тихо пропел слова из древнего, восурского сказа:

Наследник пропел сказ и замолчал, молчал и Джюли, лишь громче и крепче ударял он по камню, наверно обдумывая волшебные, наполненные народной мудростью слова сказа. А какое-то время спустя утомленный пережитым наследник заснул, а перед глазами его поплыл, завертелся голубо-черный кругопосох Пана.

Святозар проснулся оттого, что Маргаст мазал ему глаза мазью и тихо шипел-пищал над ним. Наследник не открывал очи, потому как Маргаст пропищав над ними, положил на них сверху грезетки, а после принялся шептать над лицом.

— Ну, вот, — допищав шептания до конца, молвил Маргаст. — Теперь, ваша мудреность, он совсем хорошо выглядит.

— Где же хорошо Маргаст, — гневно заметил, стоящий рядом и переминающийся с ноги на ногу воевода. — У тебя, чего глаза не на том месте? Он раньше был красивый, а сейчас погляди, что у него с лицом… Садись и шепчи свои шептания, пока он наново не станет красивым, и лучше не серди меня, не серди…. Ты, Маргаст, подумай только, а вдруг его таким увидит ДажьБог… Чего я не понял, ты рожу свою кривишь, а? — обращаясь к Маргасту, переспросил Вий. — Увидит таким его ДажьБог и что скажет? Сын у него был красавец, а пришел к нам и стал… — Воевода замолчал, подбирая слова, и чуть тише добавил, — а стал похожим на Пана… Нет, тогда точно войны со Сваргой не избежать… Так, что давай принимайся за свои шептания.

Святозар услышал сравнение, какое привел воевода и заулыбался.

— Мальчишечка, ты, что не спишь? — более мягко, спросил Вий.