– Что Гамаль, что Кармаль – один у них Аллах, – отвечаю я жене. – Потому и похожи друг на друга. И жестами, и разумом, и душой, и верностью Корану.

– А мы им ленинизм прививаем, – добавил Владимир Петрович, – да что-то никак не прививается.

Полчаса витийствовал вождь афганского народа. Цицерон позавидовал бы.

Выступление получилось – что надо!

Все пока шло по плану.

За год своей верховной власти Бабрак ни разу не выезжал из Кабула, не покидал своего дворца. В лучшем случае – если надо было организовать совещание с военачальниками – он устраивал его на аэродроме, в ангаре на окраине Кабула, в Баграме, где выставлялось плотное кольцо охраны. А мне все хотелось выманить его в поездку по стране, чтобы на открытом всем ветрам пространстве он пообщался и с военными, которые устанавливают в его стране народную власть, и с вождями племен, которые играют главенствующую роль в укреплении этой власти, или в недопущении ее, с муллами, да мало ли еще с кем. Теперь я, заполучив согласие Москвы и его, Бабрака Кармаля, согласие на организацию такой встречи в районе Джелалабада – теперь я имел свободу действий. Ему, Бабраку, следовало бы выступить с пламенной речью о достижениях и победах, о стабилизации политической обстановки, о дружбе с Советским Союзом. Представилась бы ему возможность и послушать выступления с мест.

Поездка Бабрака под Джелалабад ставила меня в непростое положение. Обеспечивая стабильную обстановку в том районе, надо было продемонстрировать эффективность нашего войскового присутствия. За некоторое время до проведения мероприятия я дал необходимые указания своим подчиненным на счет руководства боевыми действиями под Джелалабадом, имея в виду скорое прибытие туда главы государства. Личная безопасность Бабрака – вот главная забота, вокруг которой все и вертелось. Значение этой задачи станет понятным не тогда, когда я буду много раз о ней говорить, а тогда, когда мы на мгновение представили бы себе последствия возможной диверсии с самым неблагоприятным исходом. На кого легла бы вина в таком случае? Ну, думаю, ответ понятен и ребенку.

Так, все шло по плану. Губернатор Джелалабада находился на месте, власть, похоже, демонстрировала свою твердость. Но какое-то шестое чувство подсказывало мне, что обстановка там не очень надежная.

И потому за несколько дней до прибытия Бабрака я решил сам слетать в Джелалабад.

Прибыв на командный пункт, заслушал начальника оперативной группы от 40-й армии, затем военного советника при командире Центрального армейского корпуса генерал-майора Бровченко, заслушал Шкидченко и командира корпуса полковника Халиля.

В составе подчиненного ему соединения, то есть Первого (Центрального) корпуса находились 7-я, 8-я, 11-я пехотные дивизии, 9-я горно-пехотная дивизия, один полк «командос» и части родов войск. 7-я и 8-я дивизии дислоцировались на окраине Кабула, 11-я на Джелалабадском направлении, а гарнизоны 9-й – вдоль границы с Пакистаном, северо-восточнее Джелалабада. Штаб Центрального корпуса находился в Кабуле. Тут же на КП пребывал и командир 108-й мотострелковой дивизии 40-й армии.

Из докладов мне стало ясно, что в центре, в основной части города душманов нет. Власть действует, губернатор на месте, его помощники и прочие районные начальники тоже вроде бы на местах. На окраинах, однако, положение было иным. И наши подразделения там встречали шквальный огонь и несли большие потери. Конечно, есть радикальные военные способы решения подобных проблем, но после уже проведенных операций, после уже ранее пролитой крови мне не хотелось еще раз идти на крайние меры.

И я пошел на то, что в обычных, то есть классических ситуациях, пожалуй, недопустимо.

В штабной автобус я пригласил полковника Халиля, извинившись перед Шкидченко и Бровченко за просьбу оставить нас вдвоем наедине. Халиль понимал основные разговорные военные, да и гражданские слова по-русски, так что я рассчитывал, что мы объяснимся друг с другом.

Халиль Ула выходец из аристократической семьи. На таких, как он, в афганской армии держался парчамизм. При Амине он сидел в «колесе», где не избежал пыток. Но он выстоял. А позднее Бабрак назначил его командиром Центрального АК. Почему-то к этому человеку я чувствовал определенную симпатию. И с его стороны также замечал к себе подчеркнуто уважительное отношение. Но, по правде говоря, и разница между нами была большая: командир корпуса, полковник и – генерал армии, Главный военный советник, причем другой страны, государства-патрона.

Итак, зашли мы в автобус, нам, конечно, быстренько сервировали стол, подали кофе. И вот сижу я и думаю, как бы мне с ним по душам поговорить, вызвать его на откровенность.

Я знал еще по опыту в Египте, что, если христианин будет откровенен с мусульманином, то они оба смогут решать большие дела. Но если будет допущена малейшая фальшь, даже в интонации – не жди откровенности. И на твою фальшь мусульманин ответит коварством.

И вот, когда мы остались один на один, я сказал ему:

– Полковник Халиль, может ли христианин с мусульманином быть вполне откровенным?

– Может, – ответил он.

– А скажи, – говорю, – могут ли мусульманин и христианин решать одно общее дело?

Мы с ним пристально смотрим друг другу в глаза. И он отвечает:

– Может.

– Так вот я прошу меня выслушать.

Он как истинный военный подтянулся, хотел было даже встать. Но я усадил его обратно на стул и спросил:

– Знаешь ли, – говорю, – с чем связана Джелалабадская операция?

– Знаю: с приездом Бабрака Кармаля.

– Правильно, – говорю. И спрашиваю:

– Мы с тобой несем ответственность за безопасность Генерального секретаря ЦК НДПА, Верховного Главнокомандующего, председателя Реввоенсовета?

– Несем.

– Но положение-то, видишь, какое? Что будем делать?

Молчит.

Тогда я говорю:

– Мне ничего не стоит все здесь разрушить и уничтожить, чтобы обстановка была стабильной. Но ведь погибнет много людей. Понимаешь?

– Понимаю.

– Давай найдем какое-то решение. И я как Главный военный советник, как генерал армии, – извини, я на «ты», мне кажется, я могу себе это позволить потому, что чувствую нашу взаимную симпатию, – я спрашиваю тебя: что можно сделать, чтобы исключить кровопролитие и установить на этот период джентльменское перемирие и обеспечить благополучный приезд, пребывание и отъезд Бабрака Кармаля?

Я старался быть максимально откровенным, говорил отчетливо, и, может быть, поэтому мне удалось ввести его в курс своих забот. И он мне ответил:

– Дайте мне двое суток. Вы отсюда улетайте. Уберите оперативную группу армии. Оставьте только моего советника. Подразделения 108-й дивизии пусть остаются. Я уверен, что через двое суток обстановка будет стабилизирована…

Я думал, размышлял. Огромный риск. В случае неудачи – я сгорю.

Я бывал с Халилем в боях под Кабулом. Его храбрость и честность меня подкупали. И еще вспомнились его слова там, в автобусе под Кандагаром: «Раис! Здес Гульбеддин! Здес!» И все же, и все же… Вдруг предаст?..

– Только так, – вывел меня из тяжелого раздумья Халиль. Он поднял ладони к лицу и начал молиться.

Я доверился Халилю.

Мы пожали друг другу руки. Простились как водится, трижды прикоснувшись друг к другу щеками. И я улетел.

Через двое суток Шкидченко и Бровченко мне доложили: никаких душманов ни в пригородах, ни в каких-либо строениях не осталось. Подразделения 108-й дивизии могут занимать позиции.

Я сейчас пишу об этом, а холодный пот покрывает мой лоб – второй раз довериться мусульманину в такой ситуации я и сам не сумел бы, да и другим не советую. До сих пор поджилки дрожат. Каково же было тогда?..

Несколькими днями позже мне позвонил министр обороны. Я доложил ему обстановку в стране и, в частности, в Джелалабаде, куда планировалось скорое прибытие Бабрака Кармаля. И тогда Устинов меня спросил:

– А что это за переговоры вы там ведете?

– Товарищ министр обороны, я считаю, что в интереса дела…