На совещание были приглашены командиры, начальники политотделов, начальники штабов трех армейских корпусов и всех их дивизий, шести отдельных бригад, командиры всех полков, НШ полков и заместители командиров полков по политчасти, руководство министерства обороны, генерального штаба, министры и заместители министра внутренних дел, СГИ, участвовали, разумеется, и многие наши советники разного уровня. Пригласили мы и все политическое и государственное руководство страны. Открывать и вести встречу предстояло министру обороны, генерал-майору Мухамеду Рафи. Важным было не столько содержание докладов, но и сама атмосфера взаимоотношений людей, принадлежавших к двум противоположным и борющимся друг с другом крыльям – хальк и парчам. А в это время в среднее и высшее руководство, во всяком случае в ряды командиров корпусов, многих дивизий, политическими деятелями Афганистана были внедрены парчамисты, и этот процесс настойчиво продолжался. Тем не менее среди командиров полков, их заместителей по политчасти, среди начальников штабов и командиров дивизий по-прежнему большинство составляли халькисты. Их совместное присутствие в зале призвано было показать примиримость и дружбу в их общей борьбе с врагами Апрельской революции. Для нас это было очень важным, а политически – решающим.

Совещание открыл Мухамед Рафи. Он предоставил слово для доклада начальнику генерального штаба генерал-лейтенанту ВС ДРА Бабаджану. Тот говорил минут сорок.

Затем выступил начальник главного политического управления, ярый парчамист, генерал-майор Голь Ака.

Смысл его выступления сводился к тому, чтобы объединить два разных по идеологии крыла хальк и парчам в единое русло действий, и более активно бороться с душманами.

Член ПБ Анахита Ротебзак также выступила с коротким сообщением об указаниях великого – так и было сказано – вождя Апрельской революции Бабрака Кармаля, о максимальном привлечении женского движения для укрепления завоеваний Апрельской революции.

Вот коротко содержание первой части совещания.

Потом Бабрак кивнул Нуру и тот взял слово. Говорил о взаимодействии афганских частей с частями 40-й армии и с установленной нами властью на местах. Нур сказал, что желательно бы послушать выступления представителей с мест, их мысли о том, как лучше организовать боевую подготовку, сохранив при этом активность боевых действий на ближайшие месяцы. Предложил высказаться командиру Первого (Центрального) армейского корпуса.

К трибуне вышел полковник Халиль Ула. Он заметил, что чтит традицию – не давать советы высшему руководству государства. Таким образом, он явно давал понять, что определять направление действий, стратегию, тактику и нести ответственность за это – дело сугубо высшего руководства. И быстро закончил: «Да поможет нам Аллах в нашей борьбе с неверными и бандитами».

В результате совещания было решено, что главные усилия на ближайшие месяцы направляются на боевую подготовку. Именно в такое состояние мы переводим 2/3 сухопутных войск, а 1/3 – постоянно держим в активной готовности к борьбе с душманами. Боевой подготовкой занимается и половина авиации и вертолетов, а другая половина находится в постоянной готовности к боевым действиям либо непосредственно их ведет. Генеральному штабу ДРА и Управлению ГВС был дан срок для консультаций с командующим и штабом ТуркВО, с Москвой, чтобы выработать новый план действий.

Мы считали, что это совещание в условиях той крайне сложной обстановки прибавило уверенности политическому государственному руководству. Подводя итоги 1980 года, мы констатировали, что страна оставалась в своих границах, государственная власть в центре и в провинциях продолжала действовать. Партия, хотя и двухкрыльного враждующего между собой состава – господствовала в стране, и экономика с нашей, конечно, помощью, не рухнула: страна не голодала, магазины работали. Хотя для нас, военных, не искушенных в экономических законах, казалось странным: денежная единица афгани в сопредельных странах была конвертируемой валютой, а наш советский рубль ни на базаре, ни у духанщика не принимался в расчет. Вместе с тем мы знали, и это обнадеживало, что урожай в 1980 году был собран. Все подтверждало, что народно-демократический Афганистан живет. И я был убежден, что в 1981 году нас ожидают более радужные перспективы. И я был твердо уверен, что до конца 1981 года мы завершим разгром душманских группировок, и создадим условия и хорошие предпосылки для установления народно-демократической власти в подавляющем большинстве уездов и волостей.

Тут надо сказать еще несколько слов вот о чем.

Для нас, высших советских военных руководителей не было тайной, что содержание выступлений на этом совещании станет немедленно известно пешаварским вождям. Поэтому отдавая себе отчет в декоративности, театральности и пропагандистской значимости происходившего мы соответственно и относились к вопросу о переводе части наших войск в режим боевой подготовки. Это была тщательно замаскированная дезинформация – метод, уже помогший нам одержать осенние победы, когда мы использовали не только «правило двух карт», но и всячески поддерживали впечатление о единстве военного и партийного руководства (и это тоже озадачивало пешаварских вождей). Но была у всего этого и другая сторона: моджахеды, в роли обороняющегося и терпевшего поражения противника могли рассчитывать на усиление всяческой помощи от США, Пакистана, Саудовской Аравии, Ирана. И эту помощь они получали. А значит и мы к весне должны быть еще сильнее и умнее планировать, организовывать и вести боевые действия. Однако планы – планами… Как говорится: «гладко было на бумаге, да забыли про овраги – а по ним ходить». И силу афганской «непримиримой оппозиции» нам предстояло испытывать на себе еще долгие годы. Да только тогда на рубеже 1980-1981 годов такая перспектива нами не предусматривалась. Я твердо был уверен, что с войной в Афганистане будет покончено к осени 1981 года.

Говоря о совещании, я упомянул о советских военных советниках. Добавлю несколько слов, чтобы картина стала яснее.

В афганской армии, начиная с уровня полка или отдельного батальона и до самого верха военной иерархии при командирах находились наши советники. Например, в отдельном батальоне – три-четыре советника, в полку – пять-шесть. В управлении дивизии – 11-15 человек.

Всего советников в ДРА было от 1600 до 1800 человек, из них 60-80 человек – самого высокого ранга, т. е. генералы.

При каждой части были один-два, а если при соединении – в штабе дивизии или корпуса – два-три переводчика.

Сразу после совещания там же в Генштабе был организован «фуршет». Мы с Рафи его подсократили, чтобы не дать Бабраку захмелеть… Но вождь на этот раз был благоразумен и пил только чай.

Товарищ О., как всегда в сером костюме, был приклеен к Бабраку и с лестью все время глядел ему в рот. Меня поражала степень подобострастия в почитании Бабрака его окружением. Это, естественно, влияло и на советнический аппарат, и на посольство, и на представителя ЦК, КГБ и прочих наших специалистов различных организаций. Впрочем, если на Востоке так принято – куда же денешься?

Четырехмесячная напряженнейшая жизнь в войне, конечно же, истощила жизненные силы организма – ведь мне в ту пору уже было шестьдесят… А тут – ежедневное перенапряжение, стрессы, связанные с боевыми действиями, полеты и поездки в районы наиболее тяжелых и неудачных для нас боевых действий. Сложность взаимоотношений с афганским руководством, послом и его людьми, да и с Москвой – все это, безусловно, не могло не сказаться на мне, северянине, не привыкшем к климату Центральной Азии с резкими перепадами атмосферного давления и температуры… И только воля, необходимость решать задачи, определенные для ГВС, и, очевидно, длительная армейская закалка давали возможности эти перегрузки выдерживать. И все-таки всему есть предел… Надо в госпиталь! Причиной оказалась банальная грыжа.

Во время этого вынужденного отдыха, связанного с операцией и послеоперационным периодом, когда прервалось привычное давление каждодневных забот, я увидел в несколько ином свете все события в ДРА, да и отношения между людьми, и прежде всего их отношение ко мне.