— Нет, боюсь, если бабушке плохо, то ей станет еще хуже, если она узнает, что ты опять провожал меня домой.

— Ты рассказала ей о нас? Так вот в чем причина и бабушкиного нездоровья и твоей резкости.

— Да, рассказала. Лучше бы я ей ничего не говорила. Я так волнуюсь! Слушай, я сейчас поднимусь — мое окно третье с правой стороны на четвертом этаже — я дам тебе знак.

— Хорошо. Я буду ждать.

Ровно через минуту Анастасия открыла окно и, рыдая, крикнула: «Она без сознания».

Лев и не думал, что вместо встречи в библиотеке ему представится возможность провести с Анастасией выходные на берегу живописной реки с удивительно красивыми рассветами и закатами. Обморок Прасковьи Марковны сыграл ему на руку, и все сложилось как нельзя наилучшим образом. Николай Зольтеман послужил связным звеном и предложил съездить отдохнуть вчетвером сразу после того, как узнал, что Лев ухаживает за внучкой его давней знакомой, нуждающейся в тишине загородной жизни.

Поскольку доктор, осматривающий бабушку Анастасии, настоятельно рекомендовал ей отдохнуть вдали от городского шума, то ни Прасковья Марковна, ни Анастасия не воспротивились столь любезному предложению Николая Зольтемана, и Лев впервые осознал, что отец, в кои-то веки, не препятствовал ему, не критиковал, а стал помощником. Он уже не казался ни тираном, ни вздорным стариком. Его глаза, глубокие и тусклые, изменились на озорные и оживленные.  Николай Зольтеман словно сбросил десяток лет.

Анастасия со своей стороны тоже не могла не заметить изменений, произошедших с ее бабушкой, — Прасковья Марковна радовалась отцу Льва и даже разрешила дружить с самим Львом, «но только дружить, и никаких глупостей».

Вся эта история позабавила Льва — это же надо, чтобы мир оказался настолько тесным! Но горьким осадком все-таки оставались и похороны друга, и Сюзанна, которую волей-неволей Лев начал подозревать в связи с Алексом. И, действительно, припоминал Лев, что в тех случаях, когда отсутствовал Алекс, у Сюзанны зачастую появлялись неотложные дела, и при следующем сборе всей компании эта парочка обменивалась весьма лестными отзывами друг о друге. «И как я раньше ни о чем не подозревал, — укорял себя Лев, — надо было бросить ее как только каждый сантиметр ее знойного тела перестал быть незнакомым и секс уже не вызывал ни помутнения рассудка, ни тревожной истомы».  

На телефонные звонки Сюзанна не отвечала, на похороны не пришла. Лев не мог быть уверен, что она уехала, но и удостовериться в обратном не ставил перед собой задачи, переключив все свое внимание на юную рыжеволосую красавицу, такую строптивую и принципиальную, что желание укротить ее и сломать неустойчивые принципы росло с каждым днем.  Льва развлекала ее манера держаться на стороже, а утверждение в том, что стрела Амура зацепила только его, веселило наивностью и девичьим романтизмом. «Посмотрим, что ты скажешь, когда стрела Амура пронзит твое неопытное сердечко и пройдет навылет, оставив глубокий след» — думал Лев, уверенный в своей победе, зная наперед, что путь к ней будет тернистым, но интересным.

Лев курил на веранде коттеджного домика, наблюдая, как Анастасия в легком платьице прогуливалась вдоль берега. Отец с Прасковьей Марковной стояли у мангала. Пахло жареным мясом и дымом. Лев затушил окурок и вышел на солнце.

Стоял прекрасный августовский день. У соседнего домика росла высокая яблоня, и налитые краснобокие яблоки склоняли ветви к земле. Над деревом кружила стая птиц, ласково щебечущих и то и дело совершающих осмотр своих владений. Все домики базы отдыха утопали в сочной зелени ухоженных лужаек, пестрых клумб с жасмином, розами, лилиями и заплетающимися по аркам клематисами различных сортов.

Лев сорвал белую розу, уколов палец об острый шип. «На что только не пойдешь лишь бы произвести впечатление!» — подумал и растер каплю крови по пальцу. Вдохнув приятное благоухание цветка, он спрятал его за спину и пошел к берегу. Ухаживать за Анастасией под присмотром пожилого отца и ее немолодой бабушки было нелегко, но Лев любил препятствия, и ему доставляла удовольствие эта игра в Дон Жуана.

По реке проплывали катамараны и лодки с гребцами. В тихой голубой воде отражались живописные сосны дальнего берега, высокое небо и белые облака, похожие на сахарную вату, а солнечные блики энергично танцевали над мелкими волнами.

Лев медленными осторожными шагами ступал по примятой траве, плавно исчезающей в прибрежной полоске мелкого песка. Анастасия стояла спиной, и Лев изучал ее гибкую фигуру под легким хлопчатобумажным платьем свободного кроя. Никогда еще девушка не казалась ему столь прекрасной и чистой. Анастасия в солнечных лучах, словно богиня в золотых шелках, влекла его к себе своей ангельской кротостью. Лев залюбовался.

— Для моей любимой подружки, — прошептал Лев, преподнося Анастасии цветок.

Она вздрогнула и обернулась. Лев стоял слишком близко и смотрел на нее влюбленными глазами, не скрывая довольной улыбки.

— Ты с ума сошел! — Анастасия отошла на шаг назад, считая недопустимой столь короткую дистанцию между ними. — Ты хочешь, чтобы у бабушки случился инфаркт?!

 — По-моему, она сейчас слишком занята шашлыками и воспоминаниями отца о его юности! Смелее, возьми розочку! — настаивал он. — Ее лепестки такие же нежные и белые как твоя кожа!

— Лев, ты нарушаешь условия договора!

— Нисколько, моя прекрасная Златовласка! — Лев заставил ее принять цветок, потому как начал водить им по ее щеке, вгоняя Анастасию в краску. — Румянец тебе к лицу!

— Ты несносен!

Лев снял сандалии и намочил ноги в воде.

— Холодная!

Прасковья Марковна и Николай Трофимович не настолько были увлечены, чтобы не заметить попыток Льва проявить себя наилучшим образом: то комплименты, то взгляды украдкой, то галантная заботливость, а теперь еще и этот жест с розой.

— Внученька, тебе солнце не напекло? Ты без головного убора! Иди-ка сюда!

— Уже иду, бабушка, — отозвалась Анастасия, а Льву шепнула: «Доволен?!»

И так продолжалось целый день: Прасковья Марковна не упускала внучку из поля зрения, а Лев ухищрялся и все равно оказывал Анастасии знаки внимания, испытывая с трудом сдерживаемую радость от наблюдения за ее реакцией.

Вечером они сидели вчетвером на веранде, увитой клематисами с яркими фиолетовыми цветами, ужинали ароматным мясом и салатом из сочных деревенских помидор, пахучего болгарского перца и свежей зелени петрушки. На столе стояла полупустая бутылка красного вина, и через мутное зеленое стекло падал последний луч заходящего солнца. В реке отражались темные деревья и бардовая лента заката, а на фоне всего расписные бабочки бесшумно хлопали крыльями, а песни сверчков и заливистые трели соловья становились все громче. Обстановка располагала к романтике и чистосердечным признаниям, вот только если бы не…

— Бабушка, я вымою посуду, — вызвалась Анастасия, чтобы как можно скорее покончить с этим затянувшимся даже не ужином, а настоящим испытанием, которое устроил ей Лев. Он не сводил с нее глаз, и она чувствовала себя так неловко, что дважды уронила вилку, облилась чаем, и в итоге поверила, что Лев в нее влюбился.

Прасковья Марковна кивнула в знак согласия, а сама внимательно слушала Николая Зольтемана. «Милый дедуля, — думала о нем Анастасия, — и вовсе никакой не деспот, каким рисовал его Лев».

Анастасия собрала тарелки и понесла их в кухню, где имелось все необходимое: от посуды до техники. Стены кухни, как и коттеджа, были из натуральной древесины, под потолком на одной из массивных перекладин висела кованая люстра-фонарь — необычная, но в обстановку вписывалась отлично: петли на дверях тоже имели кованые завитки.

Зашумела вода. Холодная быстро сменилась теплой, а потом и вовсе горячей. Анастасия стояла спиной к двери, занятая работой, и не услышала, как вошел Лев. Осторожно ступая, чтобы не скрипнула ни одна половица, он подкрался сзади, и, обняв Анастасию за талию, уткнулся лицом в ее шею, оставив на коже влажный след поцелуя. Его руки крепко сжимали стройное тело, а губы шептали безумные слова: