Я пошла к своему другу – телефону-автомату. У меня не было никаких идей. Саше звонить не стала. Смысл? Стояла я долго. Час точно. И очень жалела, что я не самоубийца, не наркоман и не жертва насилия. Можно было бы позвонить по горячей линии и закричать: «Hеlp!» Может, они бы меня подобрали, накормили мясом и приютили. Я тупо перебирала в голове телефонные номера. Петер! Точно! Он звал жить к себе снова, если вернусь! Я вернулась! Петер опешил. У него была свободная комната, но наверху, большая и дорогая. Но я была настойчива. Я включила режим «трогательная дура»: «Мне очень-очень нужно где-то жить! Петер, помнишь ты говорил, что можешь мне сдать газон в садике! Умоляю, сдай! У меня есть палатка!» Я вспомнила палатку Игоря, в которой мы ютились на Роскильде. Петер совсем ошалел, но от слов своих отказаться не смог. Дошутился, старик. Я сгоняла в лагерь и нашла там палатку. Ее хранителем после Игоря стал Женя. Он был самый старший из банды ростовских металлистов. Ему было двадцать один. Да и металлистом никто из них не был, просто все они слушали какой-то тежеляк и носили длинные волосы. Женя был рад меня видеть. Мы вспомнили, что это он приносил мне еду в тот злосчастный день, когда меня застукал араб в мужском туалете. Посмеялись. Он оказался на редкость умным парнем и между прочим цитировал Ницше. Я почувствовала что-то неладное. Забрала палатку и уехала.

Уже в полной темноте я кое-как натянула веревки на кривые колышки, вбитые в ровный датский газон. В этой палатке я прожила еще две недели. Это было чудесно. Где я готовила еду? Шоколадки, чипсы и бутерброды не нужно готовить на кухне. Вещей тоже почти не было. Я ходила в кожаных шортах и худи. Единственная обувь – мартинсы – были просто расшнурованы на жаре и зашнурованы в дождь. За палатку Петер денег с меня не взял, взял только триста крон за аренду старого велика. Про Сашу я старательно не вспоминала. Устроюсь, найду Алекса – позвоню.

Первым делом я купила пива и поехала в гости к мурманчанам. За это время Леца сделался ударником в команде «Крутые саперы», выбелил чуб и перешел на вегетарианство. На Лецу можно было приезжать просто смотреть. Как на жирафа в зоопарке или на гуру из Индии. Он умел сделать день. Рассказывал о полезных продуктах, прохаживаясь в кожаных штанах с подтяжками. От пива он не отказался, ведь это – не мясо. Он посоветовал мне обратиться к адвокату Алекса. Этот бесплатный государственный адвокат был всем известен. Он был стар и не выигрывал никаких дел. Его выделяли русским беженцам в лагере. Потом его можно было поменять на кого-то, если сразу не депортировали. Он защищал Алекса в его бессмысленных судебных слушаниях. За героин сажали по-любому, но формально нужен был адвокат. Я поехала к нему. Увидела большие тихие виллы на берегу Северного моря. Безлюдный пляж, холодные волны. Июль. Я долго стучала. Никто не хотел открывать. Преклонных лет дама с ворчанием открыла дверь, не улыбаясь, развернулась и пошла куда-то на участок. Я подождала, и точно: вышел спокойный седой дядя, с грустной натянутой на усы улыбкой. Пригласил меня в дом. В огромном коричневом кабинете я прониклась атмосферой покоя и покаялась дедуле, что приехала искать Алекса, а он наркоман, гад и найти я его не могу. Дедуля долго и снисходительно слушал мою путаную англо-русскую речь. Спросил:

– А зачем же ты вышла замуж за такого плохого человека?

Казалось, еще слово – и он зевнет и попросит меня уйти. Тут уж надо было идти ва-банк.

– Потому что мне нужна датская виза! Это фиктивный брак, только никому не говорите!

Дедуля сфокусировался:

– Зачем?

– В России очень плохо.

– А здесь тебе хорошо?

Он стал морщить лицо и позвал меня в сад. Мы долго ходили по саду, он молчал и собирал крыжовник. Я старалась не дышать. Неожиданно ему надоело это занятие, и он вручил мне неполную баночку.

– На, ешь. Это витамин С в чистом виде, – сказал он серьезно. – А теперь иди. Мы собираемся в гости.

– А как же…! Как же Алекс? Вы поможете мне его найти?

– Слушай, зачем его искать, он наверняка в тюрьме! Лучше найди себе другого мужа!

И удалился в дом.

Я попробовала крыжовник. Он был жесткий и кислый. Старый козел! Много он знает о жизни! Он даже в крыжовнике не рубит… Я отвезла баночку Леце. Вегетарианцам всегда витаминов не хватает.

Саша… нет, про Сашу я старалась не вспоминать. Чем он мне может помочь? Только душу травить.

Начались поездки по тюрьмам. Внешне они напоминали обычные учреждения в отдаленных районах города. Я заходила, разговаривала с охранником на входе. Он звонил куда-то и, прикрыв рукой трубу, мотал головой: не, нету такого! Меня даже смутила простота процедуры: никаких тебе официальных запросов, писем, ожиданий длиной в неделю. «Может, вы ошиблись, спросите еще раз!» Алекса нигде не было.

Саше звонить не хотелось.

Похоже, мне начинал доставлять удовольствие сам процесс. Ищешь то, что совсем не хочешь найти. Наслаждаешься одиночеством. Друзьями. Городом. Минорное, но приятное состояние. Воровать не приходилось, и нервы мои были в порядке. Крыша над головой, велосипед под жопой… Что еще нужно молодой девушке? А, точно, деньги!

На велике я доехала до своей коммуны на острове Ама, восстанавливать социал. Они мне не слишком обрадовались. Сказали, что я не имею права жить отдельно от мужа. «О, да! – засмеялась я. – Найдите мне его! Я так соскучилась!» Конечно, они найдут, нет сомнений. «Но кушать мне нужно уже сейчас! Вот моя карточка, мой счет, там ничего нет. К тому же у меня договор с полицией, что я ежемесячно по частям выплачиваю им штрафы. Уже пора выплачивать следующий транш!» Последний аргумент неожиданно подействовал, и они забегали по этажам. А через неделю я уже стояла у банкомата с новенькой карточкой и переминалась с ноги на ногу от волнения. Гу-ля-ем! Штрафы? Какие штрафы?

Я шиковала. Пошла в любимый свой магазин «Красное и черное». Он заслуживает отдельного рассказа. На входе посетителей встречала плетеная корзина с муляжом кобры и старое массивное гинекологическое кресло. В магазине продавали всякую странную мухню. Владелец этого «атмосферного» заведения нередко встречался мне в секондах копающимся в женском нижнем белье. Он подтаскивал к кассе сразу по нескольку килограммов фриковского стафа: меховые горжетки, пояса для чулок, старые и страшные бежевые лифчики на крючках, сумочки из крокодиловой кожи… Все это было весьма непопулярно на улицах Копенгагена, но явно пользовалось спросом где-то еще. Магазин, может быть, и не процветал, но и не закрывался. Кто-то все-таки затаривался тут плетками-семихвостками. Название BDSM тогда мне еще ни о чем не говорило, и я чувствовала себя тут как дома. Посмотрев несколько минут для приличия на прилавок с курительными трубками, я решилась. Это сейчас пирсингом в пупке сложно удивить даже собственную бабушку из Саратова. Напомню, был девяносто четвертый год. В России пирсинг тогда заключался в прокалывании второй дырочки в мочке левого уха. Или в английской булавке в губе, если ты – панк. Чувак усадил меня в кресло, взял в руки иглу из стерилизатора, сделал одно точное движение и вдел мне в пупок серьгу из медицинской стали. «Поздравляю тебя с первой дыркой!» – сказал он и вручил иглу на память. Сказать, что я чувствовала? Нереальный прилив энергии. Оптимизм, силу духа и гордость за себя. Глупо, но правда. А Саша мне и не нужен даже, козел. Никто мне не нужен.

Я заехала к Фокусу похвастаться. Кому ж еще? У него был в гостях, как и всегда, впрочем, мурманский Серега. Мы пошли гулять на кладбище Норребро. Стоял солнечный денек. Мы радостно валялись на могилах, флиртовали и дурачились. «Ну, показывай, ты же за этим приехала!» – строго велел Фокус. Я спустила немного длинную черную юбку, оттопырила квадрат марли с засохшей капелькой крови и радостно, не сдерживая гордую улыбку показала: «Вот!» Мальчики оторопели. Может, они предполагали там увидеть нечто суперсексуальное, вызывающее прилив вожделения. А тут – заскорузлое колечко в белом пузе. «Бееее, – сказал Серега разочаровано, – а можно дернуть?» «Попозже – можно, – согласилась я, – пусть заживет». Но с этой минуты пупок не давал им покоя. Они дразнили меня мазохисткой и трунили надо мной всю прогулку. Я даже задумалась: если все в моей жизни вот так вот, через жопу, может быть, я действительно мазохистка? Может, мне все это нравится? Однозначного ответа не было, простите.