Тогда это вообще нормально было – клички. У нас там даже Клаус был… Это – ростовский мальчик Саша, который был панком и хотел быть фашиком. Это сейчас фашики не в тренде, а тогда – нормал, у этой субкультуры был реальный шанс. И коннотация была скорее стилистическая, и даже эротическая. У них с ростовской девушкой Леной потом родился ребенок. Лена была пухлой блондинкой. Ребенка назвали Вильгельм. Ну, любили люди Германию.

Ростовская банда вообще впечатляла. Они все были молоденькие, как с одной грядки. Лет по восемнадцать. Все – хайрастые, очень жилистые и сексуально активные. Даже те, кто в неволе, в лагерных комнатах томился. Там, где обычные люди теряют интерес к размножению. Они ходили по концертам, бузили и быстро женились. Кроме женатой пары германофилов, были еще два молодых придурка: Силя – синеокий и чернобровый красавец и Гоблин – кудрявый барабанщик. Настоящие Бивис и Бадхэд. Они подарили мне неприличное выражение «супервертолет». Школярское название gang bang диспозиции. Был еще ростовский Женя – упрямый интроверт. Он знал английский, охмурял взрослых девушек и часто не ночевал в лагере. Все по очереди валялись на его пустой шконке. И завидовали. Вероятно, банда была и больше, потому как русско-украинский менталитет предписывал помогать близким и вытаскивать друзей одного за другим в капиталистический рай. Но круче всех была Ирка. Ирка была моим кумиром. Ей было лет девятнадцать, когда я с ней познакомилась. Она приехала в Копенгаген, когда ей было восемнадцать. По идее, она приехала по нормальному загранпаспорту. Но она его тут же зарыла, спрятала, сожгла. Купила у воров поддельный и прогнала великолепную телегу о том, что ей шестнадцать, у нее нет родителей, и что в детском доме ее били. И что она перешла границу, сделав фальшивые документы, о том, что ей уже восемнадцать – вот пожалуйста, липовые. Возвращаться не хочет. Соответственно, она попала в лагерь для несовершеннолетних. К ней приставили психолога для несовершеннолетних, определили в нормальную среднюю школу, которую ей надо было закончить за пару лет. И она училась с детьми младше на два-три года. Естественно, она не могла найти с ними общий язык. И была изгоем в этой школе, на что ей было, конечно, плевать. Что говорило приемным родителям о ее глубокой психотравме. Фильм про Штирлица создал целое поколение железных девочек. Она честно говорила психологу: «Конечно, у меня нет друзей, мне с ними неинтересно». Психолог понимал и сочувствовал. Естественно, в свои восемнадцать она уже видала жизнь во всей красе: друзья-наркоманы, беженцы, люди со всех концов света… Конечно, она уже была не девочка. Но тут у нее даже бойфренда быть не могло – за ней велась неустанная слежка приемных родителей и прочих официальных лиц. А в классе у нее все были еще абсолютно невинные создания. В глазах датских детей из этой школы она выглядела просто какой-то, я не знаю… представьте себе стройную 19-летнюю девушку с длинными белыми волосами, на каблуках, в кожаных штанах, в кожаной косой куртке, которая ходит в школу с малышами. И у нее была отличительная черта, очень важная: в Ростове она уже потусовалась по разным рок-концертам и на одном из них упала пьяная с трибуны и выбила передний зуб. Поэтому любящие ростовские родители, нормальные люди, вставили ей туда золотой. Соответственно, девушка приехала в Копенгаген в девяносто втором году с передним золотым зубом. И у нее все было хорошо: и морда, и ноги стройные, и передний зуб золотой! И когда датская молодежь видела это, то падала ниц и целовала следы ее каблуков. Потому что это было невыносимо круто. Это было круче, чем когда ниггеры в гетто вставляют себе брюлик между передними зубами. Никому в голову не могло прийти, что золотой зуб вставлен просто от российской безвкусицы и безысходности. Все считали, что это какой-то нечеловеческий фишак, и только спрашивали: настоящее золото или нет. А это было настоящее золото! Она была невозможно крута. Но до восемнадцати ей надо было косить под малолетку и жить в приемной семье. В Дании очень любят усыновлять детей, потому что за это платятся огромные денежные дотации. И датская семья, у которой уже есть одна дочка-подросток примерно ее возраста, в надежде, видимо, что это будет хорошо для всех, взяла Ирочку к себе в дом, пригрели гадюку на груди. В общем, Ирка с ними почти не разговаривала, из комнаты не выходила – только пожрать и в школу, о своих финансовых затруднениях сообщала в письменном виде или через официальных лиц. Старалась даже на кухне лишний раз не появляться или появлялась молча. Она боялась как-то себя выдать и, естественно, сводила все коммуникации к минимуму. При этом она тайно переписывалась со своими ростовскими родителями, которых очень любила. Думаю, для них она тоже сочиняла какую-то телегу, чтобы сильно не волновать. А я говорила: «Ир, это же ад, так жить! Сколько ты выдержишь?» А она говорила: «Да нет, они просто считают, что я – трудный подросток, и мне все сходит с рук». У нее была действительно очень тяжелая, филигранная работа по получению визы. Она была уверена, что «официальные представители» неоднократно рылись в ее вещах и ее «сестра» тоже могла зайти к ней в комнату в ее отсутствие… Любая неосторожность была чревата крахом. Это была абсолютно шпионская деятельность. Поэтому она прятала письма от любимой мамы, не знаю, куда там зашивала их – в трусы или в матрас.

Один раз я к ней ездила в гости. И я видела, как она живет. Там была такая типичная датская вилла с одной стеклянной стенкой, открывающейся к небольшому загаженному бассейну, с огромным количеством корнфлекса и забитым холодильником… Все как положено. Обычная маленькая комнатка на вилле, как если бы девочке-подростку родители выделили комнату. Родителей не было дома, они куда-то надолго уезжали вместе с этой ее сестрой. Поэтому она и рискнула меня позвать. В сумерках. Мы все рассчитали. Как раз чтобы по дороге залезть в желтый ящик – что-то типа «hjælpe børn afrika» (помощь детям Африки), где рассчитывали найти много хороших и модных шмоток. Но просчитались: не тот райончик. Здесь в основном жили датские бабушки, которые выбрасывали туда свои старые ажурные скатерти, постирав и сложив предварительно. Мы чудовищно обломались, когда доперли до дома тяжеленный черный кулек и вытащили оттуда весь этот роскошный винтаж.

Мы дружили по-настоящему, как дружат только в молодости. Мы искренне помогали друг другу. Как-то раз мы даже замутили удачное дельце: решили женить их с моим Сашей. Фиктивно, чтобы Саша получил ВНЖ как муж. Ирка даже успела обсудить с ним нюансы: сказала, что денег с него за фиктивный брак не возьмет. Она же – друг, а не такой придурок, как мой Алекс. Они пошли подавать документы. И весьма неожиданно выяснили, что до восемнадцати Ирка может выйти замуж только по залету. На такое она пойти никак не могла.

Она получила ПМЖ, когда ей формально исполнилось восемнадцать, прожив два года в Дании. Она победила. Ей дали квартиру. К сожалению, она вынула золотой зуб и поставила обычную металлокерамику. Мы все были очень расстроены, потому что, лишившись этого зуба, она стала обычной женщиной. Ну да, у нее необычная судьба, но теперь об этом никто не смог бы даже догадаться. Мы все давно повзрослели и остепенились. И у Ирки все хорошо. Она – замужем, у нее двое детей, и она преподает в университете. Вообще-то я долгое время ничего о ней не знала. А потом случайно списалась в соцсетях. И я даже удивилась, что одна милая дама, сексуальная блондинка, говорит такие умные вещи… неожиданно. А оказалось, это – Ирка…

Глава 14

Подруга Саша: гитара, бойфренд Вася и романсы на пешеходке. Белая гренландка и маковая соломка. Семейный лагерь Конгелунген и стриптиз. Платоническая любовь и паром в Швецию.

Ирка и привела меня к Фокусу в первый раз. И в тот первый раз я увидела там девушку Сашу. Они стали моими любимыми подругами. Малолетняя и великовозрастная. Саше исполнилось тридцать лет. Это был какой-то рубеж, после которого уже не живут. Во всяком случае, счастья в жизни больше нет – это точно. Что и доказывала мне Саша всем своим существованием.