А потом пришло утро. И сон перевалил за третьи сутки. Пришлось взять себя в руки. Взять себя в руки помог трофейный спирт Royal. Это был литровый бутыль неизвестного производства, но весьма качественный, 45 или 47 оборотов… Когда как. Вся Москва тогда пила «Рояль», разбавляя чем могла: кто пепси, кто водой из крана. Он было на рынке не меньше года, и никто не помер. Я привезла два бутыля. Один мы раскупорили сразу же, как я проснулась. Непоздним вечером. Много выжрать не смогли и решили пойти тусоваться. Далеко идти было лень. Да и незачем. Ближе всего к нашей норе находился гей-клуб PAN. Не самый лучший клуб, но очень уютный. Домашний такой.

Бывал ли Алекс там раньше? Однозначно. Спал ли он с мужчинами? Мне было все равно. Личная жизнь мужа меня совершенно не интересовала. А вот моя явно нуждалась в разнообразии. Поэтому, накачавшись «Рояля», мы бескомпромиссно потащились туда. Початую бутыль заткнули бумажной пробкой из сложенного листа А4 и аккуратно поставили во внутренний карман моей косухи. У самого входа под открытым небом стоял дешевый круглый стол и железные стулья. Там нежились в свете уличных фонарей лесбиянки. Я раскурилась с ними и заскучала. Телки на меня не западали. Они сюсюкались и сторонились угрюмой иностранки. А когда одна из них, сказав, что «totally stoned», рухнула мимо стула, я сплюнула сквозь зубы, как учили меня гопники в Мытищах, и присоединилась к Алексу. Он выплясывал на танцполе с молодым румынским юношей. Где он их только брал? Я угостила мальчика спиртом. Он выпил десять капель из пробки, сказав, что ему хватит, а то у него стоять не будет. Мне стало смешно. Я сделала еще пару глотков из горла. Запить было нечем, потому что денег на бар не было, а до крана в туалете идти было далеко. Помню, что возвращались мы вместе с Алексом, причем я помогала ему идти. Не стояло ни у кого.

Утром мы пошли в Христианию, дунули, заполировали пивком, и все наладилось. Мы дули тогда очень много, потому что брали фактически во дворе, по самой низкой цене в городе. Пили пиво и питались джанки-фудом: сникерсами и чипсами. Мои попытки готовить закончились парой борщей. Аппетита у Алекса не было. Да и у меня тоже. На кухне в раковине лежала гора грязной посуды. В холодильнике томилась упаковка гамбургеров: 6 шт за 12 крон. Это значило, что один гамбургер стоил две кроны. Билет на автобус начинался от шести крон. Я не знаю, из чего были эти гамбургеры. Ходили слухи, что правительство поддерживает местных производителей настолько, что позволяет им вот так снизить цену на продукцию. Что отчасти объясняло тот факт, почему от этих гамбургеров еще никто не умер.

Деньги на еду тратить не хотелось. Мы тратили их на музыку. На подъемные бабки мы, конечно, приобрели музыкальный центр. Центр был крутой, с пишущим кассетником и CD-водом! Пластинки только начали выходить, продавали их в хороших музыкальных магазинах. Украсть их было почти не реально. Хотя потом у меня появился знакомый – Игорь. Крутой меломан. Так вот он воровал только пластинки, больше ничего. Жил впроголодь. Пока и сам на герыч не подсел. Там уж понеслось… Так вот, Алекс пока не подсел, тоже медленный покупал только с получки. И еще хватало на гашик, пластинки и пиво. Мы наслаждались жизнью пару недель, потом пару недель воровали сникерсы в супермаркете. Позже, этот навык очень пригодился Алексу в его нелегкой наркоманской жизни. А пока все шло своим чередом.

Пошли дожди, задул холодный ветер из Гренландии. Мелкая водно-дисперсионная взвесь стояла в воздухе. Алекс подарил мне арафатку. Так я и ездила по копенгагенским мостам на медленном ходу, на своей «Каме», промокая до костей в джинсах, кожаной косухе и арафатке.

Было как-то пусто внутри. Я пыталась заставить себя что-то писать, сочинять. Выходило пресно и убого. Я ходила в уединенные места и в кафе. Вдохновлялась на лавочках у пруда. Пыталась писать сценарий по Мамлееву «Живая смерть». Пыталась писать сценарии для какого-то дикого артхауса… Но, по факту, самым сильным концептуальным произведением, сохранившимся с той поры, был тетрадный листок в линейку. На этом листке очень мелким почерком ровной диагональю была сто раз выведена одна-единственная фраза: «Совсем нечего делать…». Алекс все чаще ездил на Истед-геде. Секс естественным образом ушел из наших отношений. Мы стали женатыми друзьями. Но с легким таким привкусом интриги. Наконец, я отважилась сказать, что мне не очень-то нравилось с ним спать, Алекс резонно заметил, что я тоже – не лучшая женщина в его жизни. Мы немного поболтали об этом и сделали свои выводы. Вернее, договорились о том, что наш брак отныне – по-настоящему фиктивный. А это означало только одно – я плачу ему деньги. Отдаю почти все свое пособие. Абонементная плата. Я воззвала к здравому смыслу (ради нашей прежней любви!) и отгрызла у Алекса 1000 крон ежемесячно – едва-едва на жизнь. Потому что фиктивный брак, знаете ли, дорогого стоит. «Вообще-то это стоит столько-то тысяч, – убедительно сказал Алекс» И я ему поверила. Потому как следующий аргумент был еще весомее: «Но непросто найти человека, который тебя не кинет». В Алексе я была уверена, он был надежным товарищем по несчастью.

Глава 12

Школа датского, иранец и его «Мерси». Быть подонком. Радость музыки. Признание. Ожидание счастья или счастье ожидания.

Тем временем меня определили в школу – учить датский язык. Я долго не хотела туда идти. Не хотела «попасть в систему», ведь я «ничего не должна им», «скоро нас всех посчитают и поставят штрихкоды на лоб». Моя анархическая натура бунтовала против любых обязанностей. Но, честно говоря, делать было совершенно нечего, скучища. И я придумала тему, что разрушать систему лучше изнутри, зная язык. Ну, и Алекс настаивал. Он был постарше на год. И, видимо, поумнее. И, напомню – он все еще был «кормилец» и получал мои денежки на свой банковский счет. И выдавал их под запрос. Нельзя было сильно не слушаться.

Датский считался сложным для изучения языком. Говорят, по звучанию – похож на голландский. Так говорят те, кто никогда не слышал норвежский. А мне кажется, он по грамматике напоминает английский, по лексике – немецкий. Там так же прикольно образуются новые слова из нескольких старых. Очень экономичный язык. И букв всего 29. Хотя среди них есть такие, как ø и æ. Иногда можно встретить еще å, но пугаться не надо, это просто двойное а. Это вокальный язык, поэтому многие слова звучат для иностранцев очень похоже, и догадываться приходится по смыслу, что имелось в виду: ухо или неделя? А может, часы? Догадаться не получится. И тебе терпеливо повторят еще раз десять. Они сочувствуют… Но и это не поможет, потому что датчане разговаривают так, будто у них еще заморозка после стоматолога не прошла. Говорят: расслабьте щеки, язык и все получится. Но вы вряд ли научитесь считать! Названия числительных в Дании уникальны. До 7 еще похоже на что-то, потом идут миляги Отто и Ни, потом нужно просто зубрить. Например, 6 – секс, 16 – секстен, а 60 – трес. Двузначные числа читаются с конца. Но к большим числам особое уважение – сотни и тысячи – вперед. 55 = пять и полсотни. 341 = три сотни и один-четыре. Как-то так. А вот забава: 3.300.400 = три миллиона, три сотни тысяч и четыре сотни. В общем, не скучное занятие. Без всякой надежды на успех я пошла в школу.

Школа была на нашем острове, в промзоне. Учительница мне очень понравилась – пожилая желчная дама, курящая одну за одной. В те годы отношение к курению было вполне лояльным, даже в Европе. Я уж не говорю про Родину, где заботливые отцы склонялись над люльками с хабариком в зубах. Но даже в Дании курили в квартирах и кафе, в университетских коридорах стояли пепельницы и в поездах были «курящие» вагоны. Да что там вагоны, еще много лет спустя в самолетах курили в проходах и в хвосте. И страдали от этого только астматики и кисейные барышни. Ну, ок, после ужина в ресторане старались дождаться, чтобы все закончили есть, прежде чем закурить. Лично я никакой удушающей вони не ощущала. Честное слово, что-то глобальное случилось в воздухе! Может быть, скачкообразно уменьшились запасы кислорода на планете?