дальше. А против Клавы у них нет никаких улик.

— А кто же встречался с Пашкой? Это было уже после того, как Клаву посадили?

— Когда Клаву арестовали, на явку пошла моя бабушка. Она и передала Пашке, чтобы группа отходила.

— Но Пашки нет до сих пор.

— Что же с ним могло случиться? Неужели его накрыли где? Но не может быть. Он очень осторожный,

опытный, — рассуждала Ксения. — В тот же вечер, когда бабушка встретила Пашку, на явку пришел еще один,

спрашивал Клаву. Передал твой пароль. Кто это был?

— Это я посылал еще одного партизана — Иванова.

— Вот это ты, Володя, напрасно сделал.

— Выхода не было иного. — Козловцев объяснил, как было дело.

— Но ничего, — заключила Ксения. — Бабушка очень ловко обвела его и следы замела. Он и не видел,

куда она исчезла. А ему она ничего не сказала — видит, человек незнакомый, попросила его подождать, а сама

не возвратилась. А вообще-то эту явку мы закрыли, чтоб ты знал. Вчера в этом районе были замечены какие-то

подозрительные субъекты.

— Жалко Клаву. Пытать будут. — Козловцев задумался.

— Может быть, обойдется. Ведь у них нет никаких улик. Отказываться будет. Скажет, что мальчик

перепутал. Ну, а если будут пытать, ничего не скажет. Я знаю ее. — На глазах у Ксении опять появились слезы.

11.

Хмурились осенние дни. Пошли дожди, и по дорогам размесилась жидкая грязь. Потом повалил снег,

грязь перемешалась со снегом и превратилась в сплошную серую массу. Но это продолжалось недолго. В одну

из ночей мороз сковал жижу, и дороги словно покрылись стальной коркой. Нечищенные мостовые забугрились,

стали ухабистыми, а там, где снег прикатался и отшлифовался шинами и ветром, было скользко, как на катке.

Сегодня Таня согласилась пойти на квартиру к барону пообедать. Он давно уже приглашал ее то

поужинать, то пообедать вместе с ним Таня долго отказывалась, но в последнее время стала замечать, что барон

начинает сердиться, когда выслушает ее очередной отказ, подкрепленный искусно выдуманными причинами.

Тане не хотелось портить отношения с фон Швайгертом, и она, наконец, согласилась.

Когда они уже собрались выходить из кабинета, в дверях появился полнощекий майор с черными

усиками, старший помощник барона Вейстер. Майор подал фон Швайгерту засургученный секретный пакет:

— Только что получено.

Барон разорвал пакет, прочитал бумагу и, вложив обратно в конверт, сложил его вдвое и сунул во

внутренний боковой карман кителя.

— Я приеду через три–четыре часа и дам вам необходимые распоряжения, — сказал он.

Майор щелкнул каблуками и вышел.

Фон Швайгерт занимал особняк. В одной из комнат жил его адъютант. Большая светлая комната с

высокими окнами служила столовой, посредине ее стоял круглый обеденный стол, у стены — буфет, а около

окна был небольшой письменный стол с настольным телефоном. Один из простенков между окнами занимало

большое трюмо.

Таня и барон вошли в столовую. Круглый стол был уже накрыт На сверкающей белизной

накрахмаленной скатерти стояло множество закусок, несколько бутылок вина. Таня подошла к зеркалу, бегло

осмотрела себя и повела плечами:

— Ой, как прохладно у вас.

— Я люблю такую бодрую температуру. Эго очень освежает. Солдат не должен быть изнеженным. —

Барон постарался придать себе молодцеватый вид. — Впрочем, если озябли, я прикажу, чтобы вам подали

шубку.

— Да, пожалуйста. Я ведь не солдат, — пошутила Таня.

Барон быстро вышел в переднюю, и тут же адъютант принес Тане белую меховую шубку. Она накинула

ее на плечи.

Осматривая комнату, она заметила на тумбочке около письменного стола небольшую потускневшую и

почерневшую от времени икону, похожую на небольшой, застекленный сверху ящик. Барон заметил взгляд

девушки и подошел к иконе.

— О! Это моя находка! — произнес фон Швайгерт, щелкая длинными пальцами по иконе.

— Что же это? Ваш талисман?

— Больше! Эта икона приносит мне удачу, даже золото. — И он охотно начал рассказывать: — Я не был

еще тогда начальником штаба управления резервов, я был шефом СС. Мы находились в городе Умань… Мы,

конечно, туда еще вернемся… И вот, представьте! Один священник собрал в церковь верующих и стал

призывать бить… гм… стал призывать верующих бить… нас, немцев. Это удивительно! Когда мне доложили об

этом, я был поражен: ведь мы рассчитывали, что священники и все верующие пойдут против большевиков,

будут поддерживать нас. И вдруг… — барон, словно испугавшись признания, замолчал.

— Что же было дальше? — спросила Таня, и злые огоньки блеснули в ее глазах.

— Я приказал повесить попа, уничтожить церковь. И пошел сам проверить, как исполняют этот приказ…

Я вошел в церковь, и прямо передо мною упала вот эта икона, и из нее посыпалось… Что вы думаете из нее

посыпалось? Золото! Русские золотые монеты! Пойдемте, я вам покажу. — При этих словах лицо барона

выразило что-то вроде торжества.

Таня прошла с ним в другую комнату, где стоял походный несгораемый сундук. Двумя ключами открыв

его и откинув тяжелую крышку, барон подхватил пригоршню золотых пятирублевых монет старой чеканки.

Пальцы его слегка вздрагивали.

— Вот видите! Это же золото!

Кровь прихлынула к лицу Тани. Ей вдруг стало жарко. Она вышла обратно в столовую, сбросила шубку

на кресло и усилием воли заставила себя спокойно спросить барона:

— Ну, и повесили вы этого священника?

— Да, конечно. Но через день уже в пяти церквах священники призывали своих прихожан бить… гм…

нас, немцев.

— Что же вы сделали с этими священниками? Тоже повесили?

— Да! Конечно!

— И после этого уже прекратилась агитация в церквах против нас, немцев? — продолжала

любопытствовать Таня.

— А, черт их побери! Не будем больше об этом говорить, фрейлен Берта. Будем ужинать.

Они сели за стол. Барон откупорил бутылку французского коньяка, налил рюмки.

— Нет, я этого не пью, господин генерал. Налейте мне шампанского. Я очень люблю шампанское.

— С удовольствием, фрейлен! Прошу.

Он ловко открыл бутылку и налил ей бокал.

После нескольких рюмок у фон Швайгерта весело заблестели глаза. Он самодовольно улыбался,

вытягивал длинные ноги под столом. “Черт возьми, — думал он, — почему мне не жениться на богатой

наследнице, этой прелестной Берте Шлемер? Моя Луиза уже стара, да и очень уж растолстела. — И он,

вспомнив свою бесформенную, с заплывшими глазами жену, поморщился. — Сын где-то странствует по

Франции, какой-то он непутевый, вроде меня в молодости. Вот так и я болтался, образования не получил и к

делу ни к какому меня не тянуло Хорошо, что Гитлер пришел к власти, нашлась и мне работа. А, черт, что я

размечтался! Как бы то ни было, а я, может быть, после победы буду губернатором Крыма, и это совсем недурно

— иметь такую жену, как Берта. Правда, имя у нее несколько старомодное, но в конце концов это не имеет

значения”. Барон поднялся и, пошатываясь, обошел вокруг стола.

— Знаешь, Берта, — остановился он около нее, слегка склонившись. — Мне только сорок пять лет…

гм…

Таня едва скрывала брезгливое чувство.

— У вас есть жена, барон, — кокетливо возразила она.

— О! Это небольшая проблема. Как закончим войну, я решу эту проблему очень быстро.

— Ну, а пока вы не разрешите эту проблему, я буду иметь в виду, что вы можете быть моим другом…

— Благодарю вас, милая фрейлен. — Барон засиял,

потянулся к руке девушки. Таня отдернула руку, взяла

коньяк и налила его не в рюмку, а в бокал и протянула

барону.

— За нашу дружбу! — предложила она.

За это фон Швайгерт выпил с особенным удо-

вольствием.

После этого бокала язык у него начал заплетаться,