стал искать пенсне.

— Проклятые партизаны. Когда- все это кончится! Фрейлен Берта, вас не пугают взрывы?

— Вы боитесь? Зачем же вы, в таком случае, пошли на войну? — спросила Таня. — Ведь вас, наверное,

могли бы освободить по зрению. Или вы пошли добровольно?

— Почему я пошел на войну? А разве я мог стоять в стороне от этого великого дела? Нам нужно

жизненное пространство — Нам нужен простор. Наша нация должна владеть всем миром, и мы завоюем весь

земной шар. Так сказал наш фюрер. Я надеюсь, что после победы буду иметь самое меньшее одно русское

имение.

— Но у вас очень слабые нервы, господин лейтенант. — Таня слегка улыбнулась. Она вспомнила людей,

которых видела утром на базаре, и подумала, что с такими людьми немцам надо иметь железные нервы;

впрочем, будь они у них хоть из сверхтвердой стали, конец все равно будет один и тот же.

…Таня никогда не ходила на базар, но ночью ее мучила бессонница, а утром появилось желание хоть

немного побыть среди советских людей. На улицах попадались лишь редкие прохожие, да и те шли торопливо,

не оглядываясь по сторонам. Только на базаре по утрам собирались жители. Нужда гнала людей на базар, они

продавали разную рухлядь, переторговывали мелочью. Иные делали зажигалки, замки, ложки, алюминиевые

кружки и продавали свои изделия, чтобы добыть кусок хлеба. На базаре узнавали и новости. Там неизвестные,

бесстрашные люди распространяли листовки.

Таня обошла весь базар, и все эти разные люди казались ей родными, милыми. Но она чувствовала себя

так, как будто была отгорожена от них невидимой стеной. В одном месте она увидела молодую лотошницу,

закутанную в теплую шаль. Эта синеглазая девушка с родинкой на щеке торговала иголками, гребенками,

пудрой, нитками и лентами. Тане понравилась девушка, и ей захотелось непременно купить что-нибудь у нее

Она купила гребенку и пудру Как хотелось поговорить с этой девушкой, познакомиться с ней! Но об этом нельзя

было даже и думать.

Когда Таня делала покупку, она услышала, как толстая торговка молоком громко о чем-то рассказывала.

Вокруг нее собрался народ. Таня подошла чуть ближе.

— И так уж навострились эти хулиганы, воры нахальствуют, — кричала торговка. Тане казалось, что она

умышленно так громко рассказывает, чтобы привлечь внимание публики. Но для чего она это делает, Таня сразу

не догадалась. — Ведь как они приспособились, собачьи дети, — продолжала кричать женщина. — Один идет

по одну сторону ряда, значитца, спереди, а другой идет, значитца, сзади. Тот, что сзади, — хвать торговку, а она

как повернется, да как заругается на бессовестного хулигана, покричит на него, отведет душу, обернется, а

корзины с товаром уже нет Аи, аи! А где уж там догнать! Они ведь шайкой шуруют, эти жулики. Попробуй,

излови!

Народ собирался около торговки в кружок, а она еще громче продолжала что-то выкрикивать. В толпу

пролез седой старик с торбой за плечами. Он сурово посмотрел на публику и заговорил:

— Граждане и гражданочки! Не вирьте проклятым немцам! Уси воны брешут. Червона Армия у

Кировогради. Червона Армия иде и скоро буде тут. Смерть германьскым оккупантам! — Дед бросил в толпу

пачку листовок и исчез. Со стороны казалось, что никто из людей не брал этих листовок, но, когда толпа

разошлась, на примятом снегу не было ни одной бумажки. Куда-то делась и торговка с молоком.

Сейчас, сидя в теплой штабной комнате, Таня с волнением думала об этом старике. Она вспомнила

угрюмых людей, их лица — истощенные, отмеченные печатью нужды и неволи, но с глазами, в которых

светилась жгучая ненависть и решительность. Все эти люди ждут родную Красную Армию, чтобы стряхнуть с

себя кошмар подневольной жизни, избавиться от палачей. Нет, напрасно мечтает этот подслеповатый штабной

офицерик о русском имении…

— Фрейлен Берта! Вы знаете, когда это все кончится? — прервал ее мысли лейтенант Буш.

— Что кончится? — спросила Таня.

— Все эти проклятые взрывы и партизаны.

— Когда же, господин лейтенант?

— Весной, когда великая Германия победит.

— Вы большой стратег, господин лейтенант. Почему же вы считаете, что победа будет весной?

— Весной будет открыт второй фронт.

— Да, но мне кажется, от этого не будет легче.

— Многие мои знакомые офицеры полагают, что второй фронт нужен не столько русским, сколько нам.

— Странная логика.

— Не знаю, что это такое, фрейлен Берта, я в политике не разбираюсь. Но я думаю — это правильно.

Зачем Форду убивать нашего Круппа? Они же свои люди, договорятся. Или, например, зачем Херсту делать

неприятности нашему Геббельсу? Гм… Вы простите, что я упомянул в таком разговоре это имя. Хайль Гитлер!

— Значит, ваши друзья офицеры, господин лейтенант, полагают, что русские могут управиться с нами и

без помощи своих союзников?

— Вот именно! — выпалил Буш, потом, опомнившись, испуганно поглядел на Таню. — Простите,

фрейлен Берта, но вы вовлекаете меня в непозволительный разговор.

— По-моему, это вы вовлекли меня в такой разговор, господин лейтенант. Но не бойтесь, я в гестапо не

сотрудничаю. Значит, весной будет победа?

— Так полагают, — уже без прежнего энтузиазма ответил Буш.

— О! Это совсем недолго ждать, господин лейтенант!

— Конечно. Это недолго ждать. А пока нас мучают партизаны. — Лейтенант Буш поправил пенсне и

углубился в бумаги.

“Партизаны! Боятся партизан! — подумала Таня. — Да, земля наша всегда была негостеприимной для

врага. Это известно было и Наполеону, и шведским, и турецким, и японским, и английским, и немецким, и

прочим завоевателям. Что ж поделаешь, господин Буш, уж так заведено на Руси: не только армии — весь народ

воюет против врага…”

Таня взяла очередную бумажку, чтобы перепечатать. Это была личная записка полковника фон Траута.

Полковник явно нервничает. Он просит две стрелковые дивизии, чтобы очистить леса от партизан.

“Вчера снова был совершен налет на станцию, — говорилось в донесении. — Перебита охрана,

подожжен склад со снаряжением, подорван эшелон со снарядами. На разъезде Голинь эшелон с пехотой пошел

под откос. По нашим данным, у партизан имеется две или три радиостанции. Но где эти радиостанции, еще не

установлено — Местонахождение партизанского штаба неизвестно. Вчера в городе появилось много

большевистских листовок. Виновных не нашли. Арестовали сорок местных русских. Продолжаются диверсии

на шоссейных дорогах. Комиссар гестапо Миллер ехал с шофером на автомашине. Автомашина взорвалась

неизвестно от чего и сгорела. Миллер с шофером погибли. Я не уверен в том, что и наша комендатура не

взлетит однажды на воздух. Я понимаю, что на фронте нужны дивизии, но как можно работать здесь? Господин

генерал, я прошу две стрелковые дивизии. Это необходимо для более спокойной нашей работы…”

Читая эти слова, Таня улыбнулась. Недавно ей попался какой-то немецкий справочник об Украине

издания 1940 года. Как там немцы расхваливали Украину! И климат прекрасный, и земля плодородная, и народ

трудолюбивый. “Быстро, однако, меняется мнение об Украине у немцев”.

Таня еще раз перечитала донесение.

— Фрейлен Берта, вы не можете разобрать, что там написано? — спросил лейтенант, заметив, что Таня

внимательно рассматривает бумагу.

— Да, но теперь уже разобрала…

Таня взяла следующую бумагу и начала печатать. Это была докладная записка генерала по поводу того

же озокерита. В ней сообщалось: “Нами перехвачено несколько радиограмм русских. На основании этих

радиограмм установлено, что русские ведут разведку озокерита. Может быть, это какой-то шифр, тем не менее и

нам надо заинтересоваться озокеритом. Залежи озокерита имеются в районе Борислава. Не следует ли провести