говоришь: спать иди. Показывай место, где спать можно.

– Хоть на пол здесь, к столу, ложись, хоть на поветь – в сено – иди.

– На поветь. Я лучше на поветь. Там воздух легкий. Буду там лежать, буду думать о том,

что ты сказал.

4

Проснулся Проигрыш рано. Вспомнил разговор с Евстохием, и губы его расплылись в

улыбке.

– Надо ещё раз поговорить, – решил он. – Пойду, поговорю, пока ребята спят.

Осторожно зашёл в избу и разбудил Евстохия.

– Говорить с тобой хочу о вчерашнем...

– Проснулся? – спросил Евстохий, раскрывая заспанные глаза.

У Проигрыша ухмылка во все лицо.

– Проснулся. Теперь говорить с тобой хочу.

Евстохий разбудил свою жену.

– Вставай да самовар ставь.

Когда умылись и сели за стол, Проигрыш начал выспрашивать:

– Куда жена пойдёт, как разойдусь с ней?

Лагей подумал с минуту. Не бывало ещё такого случая, чтобы выненцы с женами

разводились. Но отвечать что-нибудь надо было, и отвечать так, чтобы не спугнуть Ивана

Максимовича. И он отвечал уклончиво:

– В рике тебе скажут.

– Ещё спрошу: сын наш за кем останется?

– Это – как вы с женой уговоритесь, так и будет. Уговоритесь за тобой парня оставить –

за тобой будет, за ней – за ней. Промежду вас тут согласие нужно.

– Так-так... А как она не захочет уступать?

– За ней и оставят. Закон такой: при матери ребёнок остаётся, ежели она не захочет с

отцом оставить.

– Худой опять это закон: бабе право дает. В тундре нет такого закона, чтобы бабе право

было...

– Как нет? На соборках нынче и из тундры бывают бабы.

– То опять худая власть, которая бабу с мужиком равняет.

– В работе с тобой баба твоя – не ровня тебе?

Проигрыш замялся. Он знал, что его жена работает больше его самого. Всю тяжелую

работу он сваливает на жену. Да и ему в промыслах иногда помогает жена, а он ей в работе –

никогда.

– То о чём говорить, у всякого дела хватает: у бабы своего, у мужика – опять своего.

– Старики – те не так опять говорили. Старики говорили: «Ничего баба не может из того,

что мужик может». Опять скажу, ты старика отца своего послушал – век маешься.

– То так. Маюсь... Сговориться, выходит, о парне надо?

– Надо сговориться.

– Ладно. То ладно. Тебя послушаю. Парня сегодня из школы возьму. С ним в чум поеду.

Сговорюсь с женой – в рик пойду. К тебе наперёд зайду.

– Заходи. Только ещё советую: промысел сдай в кооператив.

– Ладно. Ладно. Послушаю.

Смеющийся, довольный вышел Иван Максимович от Лагея – и прямо в школу.

– Парня домой повезу, – сказал в школе учителю.

Тот попробовал отговорить:

– Оставил бы еще дня на три. Проведём вот праздник первомайский, тогда и бери.

– Нет, так опять неладно будет. Дорога портится, да и дело дома есть. Нельзя оставить

парня на три дня.

5

Услужливый Никола прибежал, запыхавшись, к Шоркунчику:

– Проигрыш всех песцов да лисиц в кооператив сдаёт!

– Ну-у? Ай, врешь?

– Сам погляди сходи.

– Пойду и то... Николи не бывало, чтобы Проигрыш все шкуры сдавал. Не пьяный?

– Трезвёшенек, как стёклышко.

– Что за оказия!.. Пойдем, поглядим. А ты вот что, Николай, – сбегай к старосте

церковному. Скажи ему об этакой диковине.

– Могу.

– Да не кричи на всю-то деревню.

Никола нахлобучил на глаза драную фуражку.

– Могила! – и прихлопнул себя ладонью по голове.

– А то гляди у меня, – пригрозил Шоркунчик. – Скажи, чтобы тоже в лавку зашёл.

До 1931 года центром двух тундр – Большеземельской и Малоземельской считалась

деревня Тельвиска. Ненецкий рик, ненецкая школа, больница, кооператив – всё это было в

Тельвиске. Громкоговоритель, телеграфное и почтовое отделение, милицейский пункт,

агентство Госторга, общество потребителей «Рыбак», промысловое товарищество «Печора» –

всё это находилось в Тельвиске, деревне, насчитывающей сорок дворов.

Самое важное в центре – дело. А первейшее дело у ненца – зашить хозяйственные дыры.

Иди, стало быть, в торговые предприятия. Не беда, что и денег нет. Мохнатые и пышные

шкурки – разве не те же деньги? Всегда было так: шкуры вместо денег ходили. Чего на рубль

не добудешь, то на пушнину само придёт.

Раньше, когда в Тельвиске жил урядник, менять меха на товары нужно было у Павловых,

Терентьевых, Сумароковых и иных более мелких «благодетелей» тундры.

А вот при Советах всё на иной лад обернулось: сами ненцы торговать стали. Сложились:

кто – рубль, кто – пятерку, а кто и тридцать рублей дал. Купили на собранные деньги товаров

и свою – ненецкую лавку открыли.

Над лавкой вывеска. И на вывеске надпись. Сами ненцы читать не горазды, да грамотные

люди сказали про надпись на вывеске: «Кочевник». И к этому слову стало другое, незнакомое

раньше, прицепляться: кооператив «Кочевник».

«Кочевник» – старое слово, знакомое. Запомнилось сразу. Привыкли и к новому. И – ведь

вот поди ж ты! – стал кооператив столь же нужным, как олень в тундре.

Без оленей в тундре погибель человеку, а без кооператива почти всякому новому делу –

могила.

– Кооператив наш, как запасливый отец, – говорят ненцы. – Задумали рыбу промышлять

– кооператив сетку припас. Только бери да лови. Артелью задумали какое ли дело начинать, –

кооператив материалу даст, совет, как лучше сделать, даст, а то и человека знающего

пришлёт, когда своего не найдём. А олени падут – тоже опять кооператив поддержку даёт.

И едут ненцы со своей нуждой в кооператив за сотни километров.

Комната у правления кооператива просторная, а часто бывает набита людьми до отказа.

Приезжие садятся по тундровому обычаю прямо на пол. Каждому из приезжих надо

поговорить с правлением о своих делах. И каждый терпеливо ждёт очереди.

Курят, перекидываются фразами о новостях в тундре, о промыслах, об «арка исполкоме»

(о большом исполкоме), который ненцам «помощь даёт».

У стола продолжается очередное объяснение члена правления с членом-пайщиком.

– Топере-ка мы расходимся с Филиппом-то, с братом-то с моим. Как ноне с долгом-то

будет? Пополам распишете или как?

– Семьи-то у вас с Филиппом одинаковые?

– У него – сын да баба. У меня опять тоже сын да баба.

– Ну и ладно. Пополам и распишем, значит.

– Вот-вот... И мы с Филиппом говорим: пополам.

– Сделаем.

– Я вам песцов десятка-то поболе, надо быть, привёз да лисиц две. Постелей телячьих

опять около двух десятков. Посмотри-ка всё да посчитай опять, много ли мне на товары-то

останется?

В кооперативе Иван Максимович бывал очень редко. Заезжал за какой-нибудь мелочью:

весь свой промысел он обычно проигрывал, и в долг ему не верили. На этот раз он сдал

много песцовых и лисьих шкур, и заместитель председателя правления кооператива Фёдор

Фёдорович предложил ему набрать товаров на тысячу рублей.

В пот ударило Ивана Максимовича от такой неслыханной суммы.

– Чего теперь дашь мне? – спрашивает у продавца.

– А тебе что надо?

– Перво-наперво муки ржаной два мешка надо. Ещё белой опять два.

– А ещё?

– Чаю ящик да сахару мешок.

– Чай теперь по норме.

– Но-о? По норме?.. А какая такая норма?

– На каждого человека даем кило сахару на месяц да по осьминке чаю.

– Но-о? Ну, давай на год на всех, сколько приходится.

– Ещё что надо?

– Табаку опять, потом спичек... На пинжак да на штаны мне. Парню моему тоже на

пинжак да на штаны.

– А бабе твоей на сарафан – надо?

Поскреб Проигрыш в затылке. Подумал: «Зачем бабе на сарафан покупать буду, как

разойтись хочу с ней». Но продавцу сказал другое:

– Давай, давай!.. На сарафан бабе тоже давай! Фонарей ещё две штуки дай да керосину.

– Мыла ещё, – подсказывает Степан, привыкший в школе к чистоте.