Раздался стон. Немного поморгав, папа открыл глаза. В узких зрачках отражалась боль. Всхлипнув, я прошептала:

-- Папочка, подожди секунду, я сейчас перевяжу тебе голову. Как ты себя чувствуешь? - спросила, и лишь потом поняла всю глупость своего вопроса. Ну как может себя чувствовать человек, которого ударили сковородой.

-- Голова болит, очень тошнит, - слабым голосом ответил он. - А что произошло?

-- Прости меня, папочка, - сказала я. Шмыгнув носом, я вытерла катившиеся слезы и призналась, - это я тебя сковородой по голове ударила. Я думала, что к нам грабитель лезет, и вот...

Он погладил меня по щеке:

-- Не плачь, я рад, что ты не растерялась и смогла защититься, - от его слов мне стало еще хуже.

Папа попытался встать, но я его удержала:

-- Не надо. Я сейчас кого-нибудь приведу, и мы тебя перенесем в комнату, а ты не даже не пытайся встать, мало ли...

Я оглянулась в поисках чего-нибудь мягкого, чтобы подложить под голову, но ничего поблизости не было. И в этот момент в аптеку зашла бабушка.

В теплом халате, накинутом поверх кружевной ночной сорочки, и белом чепчике она все равно смотрелась очень внушительно, особенное уважение внушала большая скалка в руках. Судя по всему, она тоже проснулась и решила выяснить причину шума. Увидев меня, сидящую на полу с растерянным видом, и отца с забинтованной головой, она удивленно спросила:

-- Что здесь происходит?

От ее громкого голоса отец застонал.

-- Тсс, бабушка, потише, - вполголоса сказала я, приложив палец к губам, - папе плохо. Надо его перенести в комнату на кровать. Может, присмотришь за ним, пока сбегаю за кем-нибудь, чтобы помогли.

-- Не надо! - встревожился отец, хватая меня за руку. Поморщившись от боли, добавил гораздо тише, - Не надо никого звать, сами как-нибудь обойдемся. Поддержите лучше меня, я сейчас попробую встать.

Папа приподнял голову, и я встала. Видно было, что без опоры в виде меня ему даже сидеть трудно. Тем не менее, посидев пару минут, чтобы хоть немного уменьшилось головокружение, опираясь на мою руку, он попытался встать. С первой попытки у него это не получилось, пришлось подключать бабушку.

Теперь бабушка взяла отца за левую руку, я - за правую. Рывок, и мы все едва не оказались на полу. Мой папа весьма не хрупок, хотя и не толст. Тем не менее, нам с бабушкой пришлось довольно долго помучиться, прежде чем папа принял вертикальное положение.

Мда! Перестаралась я с самозащитой.

Едва переставляя ноги, практически вися на нас, отец добрался до бабушкиной комнаты. Он сел на краешек кровати и прошептал:

-- Верена, принеси скорее таз, меня сейчас стошнит.

Я бегом принесла требуемое, и вовремя. Переждав, пока папу перестанет тошнить, я принесла воды и помогла ему умыться. Осторожно уложив его в постель, я убрала из комнаты все лишнее. Бабушка тоже помогала мне ухаживать за своим сыном.

Обтерев папе лицо чистой холстиной, смоченной в уксусе, я обратила внимание, что зрачки уже расширены. Похоже, у него сотрясение мозга. Хотя чему тут удивляться, я его хорошо приложила. Теперь ему нужен покой, если я не хочу осложнений.

Я заботливо укрыла его одеялом и уже собралась удалиться из комнаты, но отец попросил меня на секундочку задержаться.

-- Верена, пожалуйста, никому не говори, что я у вас. Это очень важно.

Я встревожилась:

-- Папа, в чем дело?

-- Знаешь, дочка, я должен на некоторое время лечь на дно.

-- Во что ты влип на этот раз?

-- Я все тебе расскажу, только завтра. Хорошо?

Действительно, я могу и завтра все узнать, а папе сейчас лучше поспать. Здоровый сон - это лучшее лекарство в теперешнем его состоянии.

-- Хорошо, но завтра я просто так от тебя не отстану, - слабо улыбнулась я и задула свечу. - Спокойной ночи!

Выйдя из комнаты, я столкнулась с бабушкой, которая ждала меня за дверью.

-- Ну, рассказывай, как он оказался с разбитой головой так поздно в аптеке, - начала она расспрашивать.

Я ей изложила, что произошло в доме до ее прихода. Уверив, что непременно выспрошу утром подробности, я уговорила бабушку пойти спать в мою комнату. Она долго сопротивлялась, но на сей раз победа осталась за мной. Я лишь забрала свои вещи и ушла одеваться на кухню, все равно через пару часов нужно будет вставать. Мне пришло в голову, что теперь можно не торопясь приготовить пару сложных эликсиров, которые я никак не могла сделать в дневное время, так как для их приготовления требовалась предельная концентрация внимания.

За окном небо немного просветлело, стало видно, что скоро взойдет солнце. С этими хлопотами мы и не заметили, как прошла ночь.

Если отец думал, что на следующий день ему удастся увильнуть от расспросов, то он жестоко просчитался. Его попытки, под видом болящего, увернуться от нашего любопытства, мы с бабушкой пресекли на корню.

Этим утром я старалась, как бы ненароком, лишний раз забежать в комнату, чтобы проверить, как там мой папа. Бабушка еще спала, когда, в очередной раз, зайдя проведать больного, я заметила, что отец проснулся, хотя и пытается притвориться, что он еще спит.

Повесив на дверь табличку о том, что аптека откроется через час, я пошла на кухню и сварила бульон. Что-то более существенное я готовить не стала, справедливо полагая, что мясной отвар лучше усвоится.

За неимением подноса, поставив миску на большую разделочную доску, я осторожно, стараясь не разлить, занесла все в комнату. Когда я открывала дверь, краем глаза успела заметить, как папа резко откинулся на кровати и закрыл глаза.

-- Доброе утро, папа, - поздоровалась я.

С душераздирающим стоном он открыл глаза и сказал слабым голосом:

-- Привет, дочка. Ты меня разбудила.

Ага, так я и поверила!

-- Я тебе принесла бульончик поесть. Как ты себя чувствуешь? - спросила я.

-- Вроде, ничего. Только голова болит и подташнивает, - на минуту прислушавшись к себе, ответил он.

А вот этому верю! Все-таки я вчера его хорошо приложила кухонной утварью.

Тем временем отец, немного приподнявшись, сел на кровати, откинувшись на подушки, которые я подложила под спину, чтобы удобнее было есть. Пододвинув поближе маленькую скамеечку, я села рядом с кроватью и приготовилась его кормить.

-- Я не маленький ребенок, чтобы меня кормить с ложки, - папа с негодованием отобрал у меня упомянутый предмет и принялся потихоньку есть.

Узнать, почему отец появился так экстравагантно, пока он завтракал, мне не удалось. На все вопросы он отвечал, что не стоит мешать пищеварению, поэтому я, сгорая от нетерпения, следила за процессом поглощения пищи. Наконец, он окончил трапезу и поставил на доску пустую миску. Решив, что помыть посуду можно и позже, я вернулась в комнату.

Там уже сидела бабушка, выглядевшая удивительно свежо после ночной побудки. Отец посмотрел на наши горящие любопытством лица и вздохнул, прикрыв глаза.

Ну уж нет, теперь он точно не отвертится.

-- Итак, папа, теперь ты расскажешь, почему ты приехал столь неожиданно, да еще и ночью? И зачем надо было лезть в окно? - начала я выспрашивать.

-- Так ведь дверь была закрыта, - несколько смущенно начал он, а затем сам возмущенно спросил. - Ты лучше ответь, с каких это пор ты начала запираться, что я вынужден попадать в дом через окно?

Нет, ну это же надо, я еще и виновата!

-- Ты меня-то не обвиняй. Запираться на ночь я стала после того, как позавчера какие-то два типа искали тебя. Они мне угрожали, и если бы не бабушка и дядя Лука, то неизвестно, чем бы дело кончилось.

В его глазах мелькнуло замешательство.

-- А ну-ка, расскажи подробнее, кто приходил, и что они говорили.

Увидев на его лице беспокойство, я без дальнейших пререканий рассказала о двух типах в плащах. Бабушка лишь молча кивала, подтверждая все сказанное мной.

-- Папа, ты снова влип в какую-то историю? Кто это были? - закончила я вопросами свой рассказ.