На третий день мы снова отправились в Заандам и остановились перед книжным магазином на Вестзейде, где была вывешена свежая газета. Я прочла одно сообщение на первой странице и невольно схватила Хюго за руку.

— Ты видишь?.. — спросила я срывающимся голосом и всей своей тяжестью оперлась о Хюго; сердце мое билось медленно, словно кровь отказалась поступать в него. — Они расстреляли Херрита Яна и еще трех других без указания имен…

Хюго впился глазами в маленькое, обведенное черной рамкой сообщение. Лицо у него по-прежнему было замкнутое, но под загорелой кожей вдруг разлилась бледность.

— «Диверсии и вооруженные нападения…» — читал он вполголоса. — Значит, они все же прикончили его, несмотря на то, что он был парализован…

Я ухватилась за его руку, чтобы не упасть, и глубоко перевела дух.

— И еще трое, без указания имен, — сказала я. — Еще трое…

Хюго взглянул на меня. Ужас охватил нас обоих. Если сначала лицо Хюго побледнело, то теперь оно внезапно дрогнуло и потемнело от прилива крови.

— Не может быть, Ханна, — прошептал он.

— У этих отъявленных убийц все возможно, — сказала я. Ярость, сменившая ужас, прогнала слабость и полуобморочное состояние. — Ты понял?.. Это Том, Ян и Эдди.

— Не может быть… — повторил Хюго. Губы его продолжали шевелиться, будто он хотел еще что-то сказать, но не мог произнести ни звука.

— Идем, — сказала я и увлекла его за собой. Мы пошли вдоль домов, миновали школу и направились к небольшой бухте, где курсировал маленький паром. Я чувствовала, что надо увести Хюго подальше от полицейского участка; оправившись от потрясения, он мог прийти в ярость, и тогда он, чего доброго, совершил бы безрассудный поступок — как знать, возможно, даже Хюго был способен на это.

Мы переправились через реку Заан. Заречная сторона была тихая, спокойная; там расположились довольно невзрачные рабочие кварталы в тени огромных фабрик и запущенных пакгаузов. Мы брели вдоль садов и каналов с высокими мостиками; еще вчера и позавчера я, широко открыв глаза, любовалась этими живописными местами; а сегодня все казалось мне мертвым: безжизненны были камни, стены и земля, чем-то засаженная; люди, проходившие мимо нас, были неправдоподобны, словно призраки. Я не отпускала Хюго от себя; ведя рядом с собой велосипеды, как подвижной заслон, мы шагали по булыжнику и по скверным дорожкам, убитым кирпичом; ноги Хюго, обычно такие красивые, легкие и упругие, двигались теперь словно налитые свинцом. На одном сквере с жиденькими деревцами и буйной, не подстриженной травой мы остановились возле скамейки. Прислонив велосипеды к железной ограде сквера, мы уселись на скамейку. Между корпусами двух жилых домов видно было искрящуюся широкую полосу Заана, на которой чуть заметно колыхалось несколько старых лодок и сипло пыхтел проплывавший мимо паромчик.

Долгое время мы молчали. Я опять прижалась к Хюго, на этот раз не для того, чтобы почерпнуть в этом прикосновении силы для себя, а чтобы утешить его, выказав ему свою нежность и преданность. Он с несчастным видом уставился взглядом в пространство; рука его отыскала мою — как-то неумело и чуточку нерешительно, будто он стыдился своей слабости. Он легонько похлопал пальцами по моей руке, а потом судорожно сжал ее. Только спустя некоторое время я почувствовала, что внутреннее напряжение в нем ослабевает. Наконец он заговорил, не глядя на меня. Устремив взгляд в ту сторону, где река Заан по-летнему сверкала на просторе, он сказал каким-то сдавленным голосом:

— Им это так легко не сойдет, Ханна… Они поплатятся. И даже очень скоро.

Я сидела, прислонив голову к плечу Хюго. Мне хотелось громко разреветься, но все вокруг запрещало мне плакать: сквер, где мы сидели, ясный июньский день, соседство моего товарища, война… Я стиснула зубы и немного погодя спросила:

— Что ты задумал, Хюго?

— Это произойдет сегодня же, — гневно произнес он. Неожиданно он выпустил мою руку и встал, так что невольно оттолкнул меня в сторону.

— Который теперь час, Ханна?.. Половина двенадцатого? Значит, у нас впереди еще порядочно времени. Здесь нам незачем долго кружить, как мы кружили в Билтховене. Ждать больше нельзя. Слишком много кругом творится зла.

Страстная, пылкая речь, видимо, принесла ему облегчение. Только теперь он взглянул на меня. В его глазах я прочла большую любовь ко мне и непреклонную решимость.

— Ты уверен, — спросила я, — что у тебя хватит выдержки?

Он вытянул вперед обе руки, растопырив пальцы. Они не дрогнули.

— Видишь, я спокоен, Ханна, — сказал он. — Абсолютно спокоен…

Я взяла его руку и поцеловала ее в порыве вновь нахлынувшей на меня нежности.

— Милый мой, какой ты замечательный!

Его лицо снова омрачилось; но, несмотря на это, он выглядел таким юным и робким. Он освободил свою руку из моей.

— Ханна, что ты делаешь? Лучше скажи, как ты себя чувствуешь… Дай я погляжу на твои руки.

Я тоже вытянула руки вперед. Мои были менее спокойны, хотя я напрягала каждую жилку, чтобы держать их неподвижно.

Хюго встал между мною и окнами соседнего дома. Затем он наклонился чуточку вперед, взял в правую руку обе мои руки и приложил их к своей щеке.

— Моя дорогая, — тихо сказал он.

Мы сели на велосипеды и двинулись дальше; мы были с ним одни в это голландское летнее утро; и я готова была идти с Хюго хоть на край света.

— Слушай, Ханна, — заговорил он. — Сейчас этот палач выйдет на улицу из своей конторы и направится домой. Сегодня или никогда. Будем следовать за ним по пятам, пока не представится удобный момент. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он переправился через реку, мы должны держать открытым путь к отступлению на запад… Ты выстрелишь первая.

Хюго улыбнулся, произнеся последние слова. Я тоже улыбнулась ему.

— Нет, ты, — сказала я.

— Нет, ты, — повторил он.

— Как только ты дашь знак, — сказала я.

Мы сошли с велосипедов на углу против полицейского участка и встали друг против друга, опираясь на свои велосипеды — типичная голландская влюбленная парочка: девушка кокетливо принимает ухаживания кавалера. Эта мирная картина казалась такой обыденной, такой естественной, что даже постовой полицейский, бдительно следивший взглядом за двумя мужчинами, проезжавшими мимо на велосипедах, нас, кажется, вовсе не заметил и лениво пошел в полицейский участок.

Разыгрываемая нами любовная сценка затянулась почти до полудня. Без пяти двенадцать из полицейского участка вышли на улицу два человека в военной форме с нашивками — бригадиры или инспекторы. Они поглядели на небо. Вероятно, их тоже радовала хорошая погода, а может, они боялись английских самолетов. Не успели они скрыться в сарае, где хранились велосипеды, как на ступеньках подъезда показался Друут, весь в галунах и звездах и с испуганным взглядом. Вероятно, я невольно сделала какое-то движение.

Рука Хюго мягко и решительно коснулась моей руки. Теперь я стояла молча, не шевелясь, и выжидала.

Бригадиры катили уж на велосипедах, когда Друут. скрылся в дверях сарая.

— Поверни велосипед в обратную сторону, Ханна, — шепнул мне Хюго на ухо.

Мы повернули велосипеды таким образом, что в любой момент могли вскочить на седло и ехать. Я все время смеялась, Хюго смеялся тоже, как будто у нас в голове витали одни лишь веселые, игривые мысли. В это самое мгновение мимо нас промелькнула на расстоянии десяти метров черно-синяя фигура преследуемого нами человека. Я снова сделала непроизвольное движение, и снова Хюго спокойно и твердо удержал меня.

— Не надо излишней поспешности, Ханна… — сказал он. — Сосчитаем до пяти или до шести. Это даст нам маленькое преимущество: мы не наведем молодчика на мысль… Ну вот, теперь можешь трогаться.

Перед нашими глазами маячила синяя спина. Солнце сверкающими бликами отражалось на новеньком блестящем велосипеде начальника полиции, даже на коже его сапог, ременного пояса и кобуры. С раздражающим проворством мелькали сапоги, подымаясь и опускаясь. Нам приходилось крепко нажимать на педали: этот Друут был, как видно, торопыга. Я взглянула на Хюго. Он ехал молча. Я видела только, как его колени быстро двигались то вверх, то вниз, наравне с моими. Видела на педалях его ступни, узкие и гибкие. Хюго все молчал, и во мне росло нетерпение. Мы почти вплотную подъехали к памятнику Петра. Тут было безлюдно. В этот момент раздался бой часов; где-то вдали прозвучал тонкий и резкий пароходный свисток. Наступил полдень, и на улице сразу же началась полуденная суматоха. Я снова взглянула на Друута; собираясь сделать поворот у памятника, он ничуть не замедлял скорости.