Ойло усмехнулся.

— Забавные коники. Как-то на рынке я видел, продавали такого. Стоил бешеных денег, а всё потому, что он настоящий трудяга. На таком никакие кручи не страшны, можешь привязать себя к седлу и дрыхнуть, он сам найдет путь, взберется на гору и благополучно спустится вниз.

Когда хозяин вышел наружу, его беглый взгляд, брошенный в нашу сторону, мне совсем не понравился. Эван и Рута по-прежнему наблюдали за стадом, а мы с Ойло переглянулись, и парень едва заметно кивнул мне.

Нас поселили не в доме, а в опрятном амбаре. Первый, до этого разговорчивый и приветливый, почему-то стал молчалив и серьезен.

— Простите, странники, — сказал он. — Жена пастуха сейчас не в том состоянии, чтобы принимать… гостей.

Я чувствовала, что он хотел сказать другое слово. Впрочем, мы снова промолчали, и завели разговор, только оставшись вчетвером.

— Пастух недоволен, — сразу сказал Ойло. — Он назвал нас чужаками и отказался впускать в дом. Первый сказал, что пообещал нам ночлег, и пастух согласился только на это. Мы ему не понравились.

— Откуда ты знаешь, что он сказал?

— Я отлично слышу, когда люди говорят шепотом. Пожалуй, даже лучше, чем ежели они болтают во весь голос, — усмехнулся парень. — Первый рассердился, но не стал перечить. Пастух — один из главных здесь, а наш проводник, как я понял, сын второго вождя.

— Ничего хорошего ждать не стоит, верно? — сказал Эван. — Может, ну их в баню? Пойдемте на ночь глядя, если силы есть…

— Силы-то есть, — отозвался Ойло. — Да только окружат нас и превратят в ёжиков. Знаешь, как они стреляют? С луками у них давний сговор. Горцы славятся двумя вещами — способностью обращаться с животными и стрельбой из лука.

— Тогда как мы поступим? — тихо спросила Рута.

— Трудно сказать, как правильно сделать, — ответил Ойло. — Но я бы, честное слово, предпочел вернуться к ущелью и поздороваться с мокрицами.

— Тогда, может, драпанем? — сказала я. — Всяко лучше, чем ждать удара в спину.

— Ты тоже думаешь, что пастух собирается накосячить? — хмыкнул Ойло.

— Ага. Попросим Первого, чтобы нас пропустили обратно?

— Первый уже ушел, но можно попросить пастуха, — и Ойло почесал в затылке. — Нас, конечно, не станут поджигать или давить спящими, но…

Рута испуганно прижалась к Эвану. Я, в свою очередь, схватилась за плечо Ойло.

— А что станут?

— Попробуй тут, увидь будущее, — проворчал он. — В семье не без урода. Этот пастух боится собственной тени. Уж как мы не похожи на засранцев, а он всё равно только плохое видит.

— Что в нас может быть плохого? — улыбнулась я. Улыбка от волнения наверняка была кривой.

— Кто ищет — тот всегда найдет, — ответил Ойло весело. — Стоит, наверное…

Двери открылись и внутрь без стука зашел пастух и с ним ещё двое здоровых парней. Сыновья? Ребята тотчас шагнули вперед, закрывая нас с Рутой. У меня получалось выглядывать из-за плеча Ойло, маленькая Рута даже не пыталась.

— Вот что, гости дорогие… — начал мужчина, но Ойло его бесстрашно перебил:

— Давайте только без лицемерия. Никакие мы не гости, и уж тем более не дорогие.

Пастух ощерился.

— Так и знал.

— Ничего ты не знал, — сказал Эван. — И не узнаешь, пока дурь в голове остаётся. Мы уходим. Сейчас. Вернемся на свой маршрут, к ущелью, и оставим ваш священный чистый дом нетронутым.

— Уже тронули, — процедил мужчина. — Все вы, равнинные, одинаковы! Лезете, куда не надо.

— Все люди разные, и Первый это понял, — сказал Эван невозмутимо. — До тебя дойдет ли — не знаю. Думаешь, ты здесь хозяин? Ни небо, ни земля не любят жадных.

— Отец, чужеземцы многое себе позволяют в нашем доме, — подал голос один из парней. Я понимала, что ещё несколько секунд — и случится драка. И судя по всему, Ойло с Эваном будут рады ей. Я мягко сжала плечо Ойло, и он посторонился, пропуская меня вперед. С каждым из пришедших я встретилась взглядом. Хорошо хоть молчали.

— Ваша злоба мне понятна, но лишь отчасти, — спокойно произнесла я. — Люди равнин отличаются от горцев как сами горы отличаются от зеленых холмов и морского берега. Мы привыкли пробираться сквозь чащобы, вы — через ущелья и скалы. Мы строим дома из дерева, вы — из камня. Мы печем хлеб, а вы — лепешки. Но и у нас, и у вас главная ценность — семья. И это моя семья. И я не стану терпеть оскорбления, не подожму хвост и не заскулю, убегая прочь. Мы уйдем мирно и спокойно, попрощавшись, как достойные люди. А как проститесь вы?

Они долго соображали, что ответить, и я боялась, что придется-таки уходить с боем.

— Мы не станем трогать ни тебя, ни твоих близких, воительница, — произнес пастух. Я не ожидала такого обращения, и только потом вспомнила про меч за спиной. — Но вы не знаете наших обычаев, ни ведаете, что духов гор может разгневать решение сына Айганхиита. И он этого не ведает.

— Он не прогневает предков, будьте уверены, — сказал Ойло. — Первый — разумный парень, понимающий, что стены хороши тогда, кода предстоит настоящая битва, и плохи, когда укрывают от ветра перемен.

Он закинул на плечи рюкзак.

— Идемте.

Горцы расступились. Я чувствовала на себе их взгляды. Парни теперь смотрели недоуменно, со странным сожалением, и только пастух по-прежнему глядел враждебно.

Мы сели верхом и шагом поехали прочь. Ночь была яркой и тихой.

— Глупо вышло, — сказал Эван, когда мы под гулкое молчание удалились от амбара.

— А я-то думал, что всё получится, — отозвался Ойло. — Жаль сына вождя.

— Жаль их всех, — сказала Рута. — Они и правда путают осторожность с трусостью.

У подножия холма нас встретил Первый.

— Простите, — сказал он. — Я не могу перечить дяде, он выше меня, его слово — закон.

Ойло вздохнул.

— Едва ли выше. Ведь он всё-таки пустил нас.

— Чтобы потом выгнать, — покачал головой мужчина. — Я бы с радостью пригласил вас в мой дом, но, боюсь, потом дождусь неприятностей, и пострадает моя семья.

— Мы понимаем, — кивнул Эван. — Не расстраивайся. Спасибо тебе.

— Не за что, — и он низко склонил голову. — Надеюсь, придет время и все изменится — для нас и для вас. Будьте осторожны и храни вас Небо.

Мы подъехали к ущелью во второй половине ночи. Вокруг было тихо и пустынно — ни птиц, ни насекомых, только ветер, да и тот какой-то унылый.

— Ночью я с ними миловался всего раз, — сказал Ойло. — Лошадей держите ближе.

— Может, до утра подождем? — прошептала Рута. — А то ж не видно ничего!

— Сейчас исправим.

Пока они делали факелы, мы с Рутой заплетали волосы и покрепче привязывали вещи.

Перед нами лежала темная, узкая расщелина, которая затем, по словам Ойло, переходила в довольно широкое ущелье.

— Вы, главное, не бойтесь, когда их увидите. С виду-то они не симпотяжки, но и никакие не кровожадные твари.

— Почему же их все таковыми считают? — хмыкнул Эван.

— Просто не знают правды. Мокрицы первыми не полезут. И мы не полезем.

— То есть нам просто идти?

— Спокойно идти. Очень спокойно. Они когда выползут, вы шагайте себе дальше, без суеты и волнений. И ни в коем случае не останавливайтесь. Хотя, предупреждаю сразу, зрелище будет то ещё…

Мы медленно двинулись вперед. Два больших факела освещали дорогу. Их несли мы с Рутой — на случай, если всё-таки понадобится защищаться.

Мне становилось всё более неуютно, и я теребила ключик на груди. Когда над головой сомкнулся почти глухой свод, перечеркнутый лишь узкой звездной щелочкой, мое беспокойство переросло в дрожащую панику. Более тревожного места представить я не могла. Словно каменная ловушка, и камень осклизлый, угольно-черный. Ни мхов, ни лишайников, и в ноздри бьет запах протухших овощей. Нужно быть действительно храбрым человеком, чтобы раз за разом соваться в это безмолвное мрачное царство. Я поглядела на Ойло, и он ободряюще улыбнулся мне.

Когда сверху послышался шорох, у меня душа ушла в пятки. Как ни доверяла я Ойло, я страшно было всё равно.