— Ничего, доберемся до вершины — странное это место, я вам скажу! — и там будет что поесть, — подбадривал нас Ойло.

Становилось холоднее — ветер здесь буйствовал, крепко бил по лицу, и пришлось накинуть плащи. Мы спали единым клубком, прижимаясь друг к другу. Иногда по ночам мне слышался в скалах чей-то голос, и я приподнималась, оглядывая темноту. Во мраке неясно проступали очертания людских фигур, но стоило моргнуть — и они исчезали… Я не говорила об этом парням — Рута всегда была рядом, и я не хотела ее напугать. Ей и без моих рассказов часто снились кошмары, и Эван устраивал её на руках, баюкал, как ребёнка, помогая уснуть. Вскоре она перестала вздрагивать и вскрикивать во сне и стала спать спокойно, свернувшись возле парня калачиком.

Я засыпала последней и не видела снов, что было для меня куда мучительней, чем вынужденное голодание. Это был голод иного рода, его не заглушишь обычной едой. Ночи казались бесконечными, я уставала от них. Я хотела уподобиться ветру, быть свободной, вольной лететь куда вздумается, но и ветер упирался в своём полёте в границы одного мира…

На следующее утро Ойло разбудил нас, и я поняла: что-то не так. Обычно его было не поднять ни криком, ни тормошением. Эван и Рута вскочили одновременно со мной.

— Слышите? — произнес Ойло зловещим шепотом.

Наверху, на скале, кто-то плакал. Плакал так жутко и стонущее, что Рута начала трястись. Эван обнял ее, притягивая к себе, другой рукой тронул меня за плечо:

— Фрэйа, не отходи!

Я и не собиралась… Ойло тихо произнес:

— Раньше я миновал это место без особых приключений. Это Мертвый город, ребята. Говорят, здесь жили древние аргонцы, но потом произошло что-то… Не знаю точно… землетрясение, наверное. Их похоронило заживо: мужчин и женщин, детей, стариков и старух, животных… Остались одни развалины, мало похожие на величественный город, а он таковым, несомненно, был. Это место пользуется дурной славой. Говорят, что здесь водятся приведения! — совсем тихо сказал он. — Я доселе ни одного не встречал, но, клянусь Пламенем, всё когда-нибудь случается в первый раз! — и, словно подтверждая его слова, кто-то снова заплакал.

— Мы пришли не со злом, — спокойно сказал Эван. — Та энергия, что осталась от этих людей, то есть их души, не обретшие покоя, поймут это. Души чувствительны.

— Ага! — согласился Ойло. — Вот иди и скажи им об этом.

Но идти не пришлось — из-за скалы появилась женщина. Не знаю, не мне судить, но она не была похожа на приведение. Высокая и русоволосая, она вела за руку девочку лет пяти. Обе были одеты в длинные светлые платья. Девочка плакала, но теперь ее плач, не искаженный скалами, не пугал. Это был обычный детский плач. На голове у женщины сиял венок из снежно-белых цветов. Именно это сияние и подтвердило наши догадки.

— Да согреет вас пламя Любви, путники! — сказала она. — Позвольте указать вам верный путь.

— П-путь? — уточнил, сбиваясь, Ойло. — Спасибо, но мы знаем… — Я толкнула его локтем в бок, и он смущённо хмыкнул.

— Здравствуй! — ответила я женщине. — Прости, если мы нарушили ваш покой. Мы направляемся на Трогию, и пошли этой дорогой, потому что опасаемся преследования.

Женщина кивнула. Девочка отерла слезы, убрала с глаз рыжие кудри волос и посмотрела на нас заинтересованно, изучающе. И улыбнулась.

— Меня зовут Пайна, а это моя дочь Рина. Мы ждали вас. Тебя, благородный сын черной земли, Ойло Рэд, и тебя, Рута Гоц, что означает «красная листва». Вы же, чьих имен мы не знаем, путники по вселенным, странники, идущие дорогой познания, тоже желанные гости на нашей земле. Пойдемте.

Мы послушно направились вслед за ней. Никто не спросил куда и зачем. Тем, кто завершил свой земной путь, такие вопросы не задают.

Мы забрались наверх и перед глазами предстали те самые развалины. Если здесь и был когда-то город, то от него не осталось и пятой части. Торчащие кое-где верхушки колонн, огрызки стен, но в основном сплошной зубастый камень. И только вдалеке странные светлые дуги, словно кости давно умершей гигантской птицы. Женщина остановилась на краю, откуда лучше всего было видно печальные руины. Она отпустила руку девочки, и та, смеясь, убежала — будто растворилась в воздухе… С этой скалы было хорошо видно и долину, и место нашей стоянки, и места, которые мы проезжали несколько дней назад.

— Это древняя Нира, — сказала женщина. — Ей много тысяч лет. Когда-то она возвышалась над горами и превосходила их величием, но то было нелепое и ненужное хвастовство. Эти земли исстари заселяли троги, жители Трогии. Очень давно, чтобы помнить телу, они селились в другом мире, на прекрасной зеленой планете. Они пришли сюда, влекомые жаждой познания, но не каждое знание есть благо. Все, что создано здесь ныне, дело рук трогов, а амбрийцы и аргонцы — это потомки тех, кто пришел с неба. Уже потом они разделились, переплавились в отдельные слитки. Это было наказание за их высокомерие и самоуверенность. За наше высокомерие… — сказала она печально. — Вы, Ойло и Рута, одни из последних, кто еще несет в себе чистую звездную кровь родной планеты. Есть еще несколько людей, чьи души помнят изначальный путь, и если вы объедините усилия — прежний мир вернется. Нет, не так. Вы вернетесь в прежний мир, на Трогию. Вы сможете забрать нас, предавших родину и заплативших за это сполна, с собой, на родную землю предков, в густые радужные рощи, на поля, полные света и цветения, в край голубых озер и высоких хрустальных водопадов. Забрать наши души, если мы будем достойны пойти с вами. Я пришла сюда, презрев условности, но мне недолго удастся быть с вами.

— Где нам искать тех, других? — спросил, волнуясь, Ойло.

— Не могу сказать. Я вижу лишь начало, но не указываю путь целиком. Тех людей вы примете сердцем, и оно — главный ваш проводник. — Она посмотрела на меня: — Ты наделена даром. Он поможет собрать воедино время прошлое и настоящее.

— Каким даром? — спросил Эван.

— Способностью превращать чувства в материю.

— А что значит «будем достойны»? — спросила Рута.

— Это решать вам, — ответила женщина, — путешествующим по мирам людям. Тем, кто уже достоин принимать подобные решения.

— Чем же мы заслужили это? — удивился Эван.

— Скоро вы всё поймёте, — ответила Пайна. — А теперь мне пора. Все ответы в вас самих. Научитесь слушать внутренний голос, и не просто слушать — различать его, истинный, среди шепота тысяч чужих голосов.

Мы не успели попрощаться с ней: женщина отшагнула назад и ветер порвал её тонкий силуэт на части, разметал по скалам улыбку, и волосы, и белое платье. Туманный образ растворился, но я чувствовала, что её дух не спешит покидать нас.

Мы молчали. Ничего говорить не хотелось. Не знаю, как остальные, но я была уверена, что сказанное женщиной — правда. И стало легко в ногах, тело запросило движения, словно сформировалась, обрела твердость давно утраченная почва.

— Фрэйа, чего делать-то? — спросил Ойло, почесав в затылке.

— Продолжать путь, — ответила я. — Других вариантов нет. Не знаю, о каком даре она говорила, я его не ощущаю.

— Значит, время не пришло, — подмигнул мне Эван.

Я была готова зареветь, слезы упрямо лезли наружу — наверное, так на меня подействовали слова Пайны и заключенная в них ответственность.

— Ты что, Фрэйа? — спросила Рута. — Ты как?

— Голова идет кругом, я запуталась! Не спрашивайте ни о чем, а то я взорвусь!

— Ха! Оно нам надо — тебя с камней соскабливать? — поднимая брови, сказал Ойло.

— А что, соскоблить нетрудно. Главное, все на свои места приладить, — поддержал его Эван. — Зад с передом не спутать ну и прочее…

— Хватит! — сказала я, рассмеявшись. — Серьезно, ребят. Давайте просто поедем дальше. Я не хочу сейчас ни о чем думать.

— Странная пустота внутри, — подтвердила Рута.

— Хм, ладно. Тогда по коням, — согласился Эван. — Веди нас, Ойло.

Наш путь пролегал вдоль удивительных по красоте мест. Я привыкла к серым скалам, но после Ниры на пути не встретилось ни одной бесцветной породы, ни единого серого камушка. Белые скалы перемежались с голубыми и красными, а между ними росли поразительные деревья. Высокие и тонкие, как иглы, они поднимались со дна глубочайших ущелий, и на их пушистых плотных кронах запросто можно было устраивать привал. Что мы и делали.