— Ну живой, и что? Живой — и дальше жить будет!

— Что значит будет? Да ттты, вообще, в своем уме? — от волнения Сергий даже заикаться начал. — Сегодня у тебя он гостюет, завтра глядишь, к другому кому заявится, к Величу например. А у того дети малые! Нет, так дело не пойдет. В общем, изымаю я твоего демона. Временно. Костяк или пепел от него обещаюсь вернуть.

— Какой костяк? Какой пепел? Демона не отдам! — категорично отрезала Варвара и добавила уже мягче: — Ног он под собой не чует, Сергий. Его же давеча свои едва не порешили. Если б Володарь вовремя Улушу на выручку не прислал — гнить бы демону в сырой земле.

Известие о том, что демон оказался калечным, отчего-то успокоило Сергия. Тем не менее, голос его все еще сохранял в себе строгость — как и полагается отягощенному всяческими заботами воину и мужу. А может быть виною смены настроения старейшины послужило упомянутое вскользь высказывание Варвары о вмешательстве Животворящего. Ежели Володарю для каких-то своих целей демон нужен был живьем, то не о чем было и спорить. Животворящий достаточно милосердный владыка, но милосердный ровно до тех пор, пока ты делаешь все так, как ему самому надобно. А пошел наперекор Его воле — тогда уж будь добр, не серчай. Получишь сполна и даже более того, чтобы другим, идущим за тобой, неповадно было.

— Калечный говоришь? — Сергий рискнул-таки подойти поближе к демону, обошел его со всех сторон.

Тот, казалось, никак не отреагировал — лишь рука правая напряглась, словно сжимая несуществующее оружие.

— Калечный. Шрам у него на спине видишь?

Против наличия шрама возражать Сергий не стал. Тот выделялся на бледной коже демона достаточно явно — зримое напоминание о том, что даже исчадия Ада вполне себе смертны.

— Ладно, схожу, успокою народ. Но на тебе, Варвара, вся ответственность отныне за отродье это лежать будет. Сожрет кого, или просто замордует — не посмотрю, что ты мне… — буркнув напоследок что-то невразумительное, старейшина резко крутанулся на носках и вышел, не потрудившись даже задернуть полог.

Варвара посмотрела на Улушу с видом победительницы. Радость у нее однако быстро угасла.

— А скажи-ка мне подруга: зброя у демона с собой была?

— И зброя, и котомка тоже. Выбросила по дороге. Во-первых — тяжко нести. Во-вторых, сама понимаешь, воинов чтоб не смущали — от одного вида темной зброи они кого угодно на куски разорвать могут.

Травница удовлетворенно кивнула:

— Ну вот и славно. А то знаешь, мало ли что у него на уме…

Покосилась на демона. Тот к разговору их прислушивался очень внимательно. Как знать, может и понимает чего? Только это, конечно, навряд ли.

Степан, прикрыв глаза, с облегчением облокотился наконец спиной о шероховатую стену шатра и теперь напряженно думал под аккомпанемент то ли разговора, то ли перебранки двух женских голосов. Один из них, несомненно, принадлежал Улуше. Второй — бегемотоподобному мастодонту, которого и женщиной-то назвать можно с натяжкой. Нет, не то чтобы она была страшна как смертный грех — скорее наоборот. Красива по-своему, если можно так выразиться. Красива той особой, но крайне нестандартной красотой, воспетой в свое время в амазонках. А, впрочем, какая разница? Мозг его то и дело увиливал, переключался с одного на другое, упрямо не желая принять в себя, переосмыслить тот факт, что теперь он, в сущности, является не кем иным как калекой. КАЛЕКОЙ. Калекой с большой буквы. Бесполезным куском мяса с недееспособными нижними конечностями. Ни на что не годным полутрупом. И зачем только Улуша «спасла» его? Зачем? Разве не лучше было бы лежать уткнувшись мордой в землю, постепенно истекая при этом кровью? Нюра… Перед глазами Степана встал образ любимой с такой четкостью, с такой убийственной ясностью, что впору было волком выть. Бежать, бежать к той, которая непоколебимо уверена, что ты ее обязательно спасешь. Придумаешь, изобретешь все что угодно — лишь бы быть рядом с ней, вдыхать запах ее волос, чувствовать ее тепло… Бежать, бежать, бежать, бежать со всех ног!!! Да только где ж теперь возьмешь их, эти ноги? Хотя нет — вот они. Две штуки. Хоть руби их, хоть пили — все равно ничего не почувствуешь. Ну почему такое дерьмо случилось именно сейчас, именно с ним?

— Степан, — до его слуха донесся звук собственного имени. Улуша. Не забыла. Помнит его еще со времен той первой встречи. Открыл глаза. Посмотрел на сиртю с искренним непониманием: ну чего ей сейчас от него надо? Почему нельзя оставить человека в покое, когда ему так хреново? Она протягивала в его сторону глиняную плошку с каким-то варевом. Жрать? Нет уж, дудки. Он лучше от голода сдохнет!

— Степан!

Плошка подсунута к самому носу. Суп. Мясным от него чем-то веет, приправами. Как в детстве, когда болел, мать обязательно варила такой. Покосился на Улушу. Упрямство и суровая непреклонность в глазах. Глаза истинной сирти. Вздохнул, выпил одним махом, вытер жирные губы тыльной стороной ладони. Только сейчас понял, что, сморчок, явно приходивший по его душу, изгнан вон и, похоже, с позором. Отстояли его. Это видно по счастливому лицу Терминаторши — именно так окрестил Степан подругу Улуши. Отстояли его — и что толку? Или может все не так уж плохо? Бывали ведь случаи, когда люди вставали на ноги даже после тяжелых травм позвоночника. Не без помощи хороших и чертовски высокооплачиваемых докторов, естественно. Но чем тебе эти две сирти не врачи? Пулю вытащили, рану полностью заживили, используя Бог знает что за чудо-технологии. И между прочим — совершенно бесплатно. Дармовым супом вон даже накормили. Сунул руку за спину, провел пальцами по поверхности шва. Удивительно. Никаких воспалительных процессов, никаких нагноений. А то, что ноги не ходят — так это потому, что пуля, наверняка, вошла не прямо, а под углом, в опасной близости от хребта и вытащить ее, не задев при этом нервных окончаний, могли разве что в клинике нейрохирургии, и то под вопросом. Нет, девочки сделали все, что могли. Теперь дело за ним, Степаном. Главное жить дальше, не раскисать. И верить, верить, верить!

Кажется, полегчало. Глянул на мир уже живыми глазами. Критически оценил обстановку: не люкс конечно, далеко не люкс. Даже на общажные апартаменты не тянет. Шатер, правда, довольно большой, если сравнивать с теми, на которые он уже успел вдоволь насмотреться еще во время рейдов со своей группой по диким, как ему тогда казалось, поселениям сиртей. Непростая видать подруга у Улуши — вес в обществе имеет. А то, что кроме очага посреди шатра, неказистого квадратного стола да пары кроватей крайне сомнительной конструкции внутри больше и нет почти ничего — так это так и надо. У всех так — будь то вождь или простой воин.

Стоп. А теперь о главном стоит подумать. Мысль, только что осенившая Степана, оказалась настолько дельной, что даже душа радовалась. Ай да он, ай да молодец! Ноги ходить упрямо не желают. Так? Так, в этом мы уже имели возможность неоднократно убедиться. А как насчет того, чтобы сделать себе другие? Какие вспомогательные средства в аналогичной ситуации поступают в распоряжение пострадавших из его мира? Правильно, костыли. И инвалидные коляски. О последних, естественно, можно сразу же и забыть — не имеется у него необходимых технологических навыков для того, чтобы соорудить подобное приспособление. Да и инструмента нужного, наверняка, тоже нет. А вот, что касается костылей — тут дело обстоит совсем иначе. Конструкция костылей настолько проста и функциональна, что не меняется уже в течении многих лет. И из инструментов надо всего ничего — хотя бы вон тот нож, который держит сейчас в руках Улуша, занятая разделкой тушки какого-то местного грызуна. Но как бы объяснить приютившим его подругам, что конкретно ему от них нужно?

Подозвал сиртю, знаками показал на нож. Та сделала поначалу большие глаза, пропела что-то мелодичное на своем языке с явно вопросительной интонацией. Степан развел руками: не понимаю мол и все. Словно бы сомневаясь, Улуша, тем не менее, протянула ему искомый предмет лезвием вперед и теперь ждала что же он с ним будет делать. Лицо ее выглядело испуганным — словно опасалась что Степан прямо сейчас возьмет да и вонзит нож себе в сердце. Дуреха. Невдомек ей, видите ли, что теперь так просто этому гребаному миру от него не избавиться. Он будет жить — и точка. Жить до тех пор, пока Советская Империя Рейха не ляжет в руинах, а последний ее воин не умрет самой мучительной смертью, какую только способно будет представить себе его богатое воображение. За себя, за Нюру. Как Степан этого добьется он еще не знал, но почему-то был уверен на все сто процентов что именно так все и будет. Так — и никак иначе. Потому что так должно быть. Божок этого мира не зря перенес его сюда и Степан нутром чуял что цели их обоих совпадают сейчас с точностью до миллиметра.